Раб великого султана - Валтари Мика Тойми - Страница 62
- Предыдущая
- 62/66
- Следующая
Раэль, свернувшись калачиком у моих ног, грелся на солнышке, но, услышав имя Коко, тут же навострил уши и приподнял голову. Вскочив на ноги, мы оба поспешили вслед за евнухом, миновали второй и третий дворы, где нас сразу окружили другие евнухи, ударами в маленькие барабанчики предупреждая женщин о появлении чужака, ибо мы вступали в последний внутренний двор сераля, где находились покои султана и его гарем.
Вскоре мы очутились перед бронзовыми воротами сада, у которых нас уже ожидал кислар-ага – управитель гарема и начальник султанских евнухов. Человек этот напрасно пытался скрыть свое беспокойство. Я бросился перед ним на колени, он же приказал стражникам немедленно пропустить меня в сад гарема. Вход в гарем без позволения грозил неминуемой смертью каждому, кто не был евнухом, и даже врач должен был иметь личное разрешение султана на посещение этой части дворца.
Евнухи бегом вели меня по извилистым, посыпанным желтым песком дорожкам сада, беспрерывно колотя в барабанчики и запрещая мне смотреть по сторонам. В конце концов мы остановились у огромного платана. Несколько евнухов напрасно старалось вскарабкаться на дерево и снять оттуда обезьянку, которая руками, ногами и даже хвостом уцепилась за ветку на самой верхушке. Евнухи визгливо звали ее, сманивая вниз и постоянно напоминая друг другу об осторожности. Они боялись напугать зверька – а то вдруг он свалится и разобьется.
В тот самый миг, когда мы подошли к дереву, один из евнухов потерял равновесие, сорвался, с громким воплем рухнул на землю и потерял сознание. Этот весьма неприятный случай вызвал неожиданный взрыв хохота у трех красиво одетых мальчиков восьми-одиннадцати лет, которые наблюдали за происходящим. Четвертый же, мальчик лет пяти, тихонько всхлипывал, крепко обнимая за шею мужчину в роскошном, расшитом золотом халате. Человек, державший малыша на руках, пытался утешить его. К своему несказанному изумлению я узнал султана Сулеймана.
В саду царила суматоха. Под платаном валялись толстые веревки, к стволу прислонили несколько лестниц, а лужицы вокруг дерева красноречиво свидетельствовали о том, что обезьянку поливали водой, пытаясь таким образом согнать вниз. Уже издали я заметил, что мартышка нездорова: тихонько и жалобно попискивая, она судорожно цеплялась за ветку.
Я упал на колени перед султаном и коснулся лбом земли, а управитель гарема, низко кланяясь, предложил отправить меня на дерево за обезьянкой, в случае же неудачи – просто казнить, и все тут. Тогда можно будет считать, что то жалкое создание, которым я являюсь, словно и не побывало в гареме и не оскверняло своим взглядом и присутствием места пребывания жен повелителя. Эти жестокие слова так обидели меня, что я немедленно вскочил на ноги и сказал:
– Не я просил приводить меня сюда, а ты со слезами умолял меня об этом. Однако я готов принять смерть ради того, чтобы порадовать владыку правоверных. Ты же вели спуститься вниз всем этим безмозглым евнухам, которые лишь пугают несчастного зверька. Прогони и тех, кто стоит под деревом и запрети барабанить и шуметь. Потом принеси мне немного сладких фруктов, чтобы я мог приманить мартышку.
Кислар-ага гордо выпрямился и в ярости закричал:
– Как ты смеешь говорить со мной таким тоном, нищий раб?! Ты никогда не сможешь привлечь ее фруктами, мы уже пытались с самого утра, но у нас ничего не получилось.
Султан Сулейман жестом приказал ему замолчать и резко распорядился:
– Вели людям немедленно спуститься вниз и убери всех отсюда! И сам тоже уходи!
Евнухи тут же исчезли, словно растворившись в воздухе, и под платаном воцарилась тишина. Малыш на руках у султана тоже перестал рыдать, и лишь тихенький, жалобный писк обезьянки нарушал тишину.
Не смея обратиться к султану, я повернулся к его старшему сыну и сказал:
– О, благородный принц Мустафа! Обезьянка заболела, потому и убежала на дерево. Я попытаюсь приманить ее, может, она вспомнит меня или мою собачку.
Красивый смуглокожий мальчик гордо кивнул в знак согласия, а я опустился на землю, скрестил ноги, обнял Раэля и тихо позвал:
– Коко! Коко! Коко!
Раэль смотрел своим единственным глазом на верхушку платана и тихонько скулил, призывая обезьянку поиграть с ним. Вскоре мартышка сползла по ветке чуть ниже, чтобы лучше видеть, а потом, вдруг решившись, быстро скользнув вниз по стволу, прыгнула мне на плечо, обхватила ручонками мою шею и прижалась пушистой белой щечкой к моему лицу. Ее тщедушное тельце вздрагивало в лихорадке, но, несмотря на недуг, она протянула ручку к Раэлю и дернула его за ухо, как делала это на корабле. Вскоре Коко принялась играть с собачкой, позабыв о плохом самочувствии. Внезапно острый приступ кашля заставил ее прервать игру, и мартышка в изнеможении прильнула к моей груди. Слезы застилали ей глаза, струйками стекали по морщинистому личику, а в перерывах между приступами кашля она издавала душераздирающие стоны, словно жалуясь на боль и свое одиночество.
Принцы подошли, чтобы погладить ее, и к моему великому удивлению султан тоже шагнул к нам, расстелил на земле полу своего роскошного халата и присел рядом со мной, давая возможность принцу Джехангиру погладить его любимицу. Потом султан обратился ко мне:
– Ты, видимо, хороший человек, раз звери доверяют тебе. Обезьянка больна, не так ли?
И я ответил ему:
– Я изучал медицину как в христианских, так и в мусульманских землях, и знаю, что у несчастной мартышки сильная лихорадка. Если она умрет, значит, такова воля Аллаха. Она явно не переносит здешний климат, а ночь на дереве еще усугубила ее состояние. Думаю, она сбежала, чтобы умереть в одиночестве, подальше от людей.
Принц Мустафа резко возразил мне:
– Поскольку обезьянка – любимица моего брата Джехангира, она жила в теплом помещении, и ее хорошо одевали. Раб, повинный в ее болезни, ответит за халатность собственной головой.
Я спокойно ответил мальчику:
– Никто не виноват в болезни обезьянки, ибо все мартышки с трудом приспосабливаются к жизни в чужих странах. Прежде всего они простужаются, и не обязательно потому, что плохо одеты. Если Коко, к великому огорчению принца Джехангира, все же умрет, значит – такова воля Аллах, и не нам на то роптать. Но я приготовлю лекарство от кашля, чтобы облегчить страдания бедной обезьянки.
Султан спросил:
– Ты в самом деле собираешься дать лекарство несчастному зверьку, несмотря на то, что большинство лекарей считает ниже своего достоинства заниматься здоровьем животных? Пророк тоже сострадал всем Божьим тварям, ибо многие из них лучше людей. И мне трудно безучастно взирать на мучения Коко, но во дворце моем много людей, умеющих исцелять животных, и я не нуждаюсь в твоей помощи. Селим, подай ему одежду для обезьянки, а ты, Махмуд, ее ошейник. Ты же, Микаэль, одень мартышку и застегни у нее на шее ошейник, а потом оставь нас одних!
Выполнив приказ султана, я собрался было уходить, но обезьянка внезапно словно обезумела: она стала яростно отбиваться, кусать мальчиков, пока не вырвалась у них из рук, не прыгнула мне на плечо и не прильнула к моей груди. Только в моих объятиях она наконец притихла.
Султан оказался в затруднительном положении. Он вынужден был опустить ребенка на землю, и малыш, снова всхлипывая, подошел ко мне, чтобы приласкать обезьянку. Лишь тогда я заметил, что у мальчика искривлена ступня, а под шелковым одеянием уже обозначился горб. Бледное, с желтоватым оттенком личико малыша напоминало мордочку обезьянки, к тому же ребенок задыхался от еле сдерживаемых рыданий. Селим, третий из старших принцев, вдруг прижал пальцы к вискам, сел и громко вскричал, что теряет сознание. Султан повернулся к сыновьям и повелительным тоном проговорил:
– Мустафа! Махмуд! Немедленно унесите отсюда Джехангира и уведите этого человека – пусть он позаботится об обезьянке! Пришлите ко мне кислар-агу и позовите лекарей!
Он велел мне удалиться, видимо, полагая, что маленькие принцы поведут меня из сада в свои собственные покои во внутреннем дворе, но они не поняли отца и отвели меня в комнату принца Джехангира, который все еще жил вместе с матерью, султаншей Хуррем. Вот таким-то образом, ничего не подозревая, я совершил страшнейшее преступление. Хоть я и правда немного удивлялся, видя вокруг одних лишь женщин с открытыми лицами, все же не понимал, где нахожусь, и приказал служанкам принести горячего молока для больной мартышки. Тем временем Раэль уже носился по комнате, в которой находилась позолоченная клетка обезьянки; пока песик обнюхивал все углы, маленький Джехангир, рыдая, как любой ребенок, бросился на поиски матери.
- Предыдущая
- 62/66
- Следующая
