Синухе-египтянин - Валтари Мика Тойми - Страница 102
- Предыдущая
- 102/206
- Следующая
Таким образом я получил свой долг с Нефернефернефер, которая мне много задолжала за моих родителей. Я подумал, каково ей покажется, когда она очнется в пещерах Дома Смерти, лишенная богатства и слуг, во власти мойщиков трупов и бальзаминаторов, ибо эти люди, насколько я их знал, никогда в жизни не позволят ей вернуться на дневной свет. Такой была моя месть Нефернефернефер, из-за которой я сам перенес ужасы Дома Смерти, но, как я понял впоследствии, месть эта была детской, о чем я поведаю позднее. Здесь скажу только, что если месть и опьяняет и если вкус ее сладок, то из всех радостей земли эта – самая недолговечная. В ту минуту месть казалась мне пьянящим и дурманящим зельем, которое пробрало меня с ног до головы, но едва я удалился из Дома Смерти, как опьянение прошло, и вместо него появилось чувство бесцельности, сердце сковал леденящий холод, а голова была пуста как яичная скорлупа. Мне уже не доставляла удовлетворения мысль, что я, может быть, спас нескольких молодых безумцев от позора и ранней гибели, ибо разорение, позор и смерть следовали за каждым шагом обнаженной ножки Нефернефернефер. Нет, эта мысль не радовала меня больше, я стал думать, что если все в мире имеет предназначение, то и жизнь Нефернефернефер имела свою цель и что на свете должны быть женщины, подобные ей, ибо они призваны испытывать сердца. Если же все на свете лишено цели, то и мой поступок столь же бесполезен, как все деяния человека, тем более что радость от него истаяла в одно мгновение. А если все бесцельно, то лучше броситься в реку, пусть она унесет с собой и тело.
Я направился в «Крокодилий хвост», встретился с Мерит и сказал ей:
– Я взыскал свой долг и сделал это таким страшным способом, какого не придумал еще ни один человек, но месть не принесла мне радости, и на сердце у меня еще более пусто, чем раньше, а тело мое мерзнет, хотя ночь горяча.
Я пил вино, и оно было для меня словно пыль во рту, и я сказал Мерит:
– Да иссохну я как куст в песках, если еще хоть раз в жизни прикоснусь к женщине, чем больше я думаю о ней, тем больше боюсь ее, тело женщины – сухая пустыня, а сердце – смертельная западня.
Мерит коснулась моих рук, посмотрела в глаза своими карими глазами и сказала:
– Синухе, ты никогда не знал женщины, которая желала бы тебе только добра.
– Да хранят меня все боги Египта от женщины, которая желает мне добра, фараон тоже хочет всем только добра, а река из-за его доброты полна трупов! – воскликнул я, пригубил чашу, заплакал и добавил:
– Твои щеки гладки, словно стекло, и руки твои теплы. Позволь мне нынче ночью тронуть губами твои щеки и вложить свои холодные пальцы в твои теплые ладони, чтобы уснуть без сновидений, – и я дам тебе все, что ты попросишь.
Мерит печально улыбнулась и ответила:
– Боюсь, что языком твоим говорит напиток, но я уже привыкла к этому и не сержусь на тебя, Синухе. Никогда в жизни не просила я ничего ни у одного мужчины, ни у кого не взяла подарка, который имел бы какую-нибудь цену, ничего я не попрошу и у тебя, но если я захочу что-нибудь отдать, то отдам от всего сердца и с удовольствием подарю тебе то, о чем ты просишь, ведь я такая же одинокая, как ты.
Она вынула из моей дрожащей руки чашу, расстелила циновку, опустилась рядом со мной и согревала мои холодные руки в своих ладонях. Я касался губами ее гладких щек и вдыхал кедровый аромат ее тела, я веселился с ней, и она была мне как отец и мать, она была мне как жаровня бездомному в зимнюю стужу, словно береговой огонь, который в ненастную ночь указывает моряку путь в гавань. А когда я погрузился в сон, она превратилась для меня в Минею, которую я потерял навечно, и я лежал рядом с ней на морском дне, и мне больше не снились плохие сны, я спал крепко, а она шептала мне на ухо слова, которые матери шепчут детям, чтобы они не боялись тьмы. Начиная с этой ночи она стала моим другом, в ее объятиях я снова поверил, что во мне самом и в мире есть что-то, что больше меня и моих знаний и ради чего стоит жить.
На следующее утро я сказал ей:
– Мерит, я разбил горшок вместе с женщиной, которая умерла, но я все еще сохраняю серебристую ленточку, связывавшую ее длинные волосы. И все-таки ради нашей дружбы, Мерит, если ты хочешь, я готов разбить с тобой горшок.
В ответ на это она зевнула, поднесла руку тыльной стороной ко рту и сказала:
– Никогда больше не смей пить наш напиток, Синухе, ни одной чашки, раз ты на следующий день начинаешь говорить такие глупости. Не забудь, что я родилась в кабачке и уже не невинная девушка, которая поверила бы твоим словам, чтобы потом с огорчением обмануться.
– Когда я смотрю в твои глаза, Мерит, я верю, что на свете есть и хорошие женщины, – произнес я, тронув губами ее гладкую щеку. – Я сказал это тебе для того, чтобы ты поняла, как много ты для меня значишь.
Она улыбнулась:
– Надеюсь, ты заметил, что я запретила тебе пить наш напиток, ведь если женщина хочет показать мужчине, что любит его, она прежде всего что-нибудь ему запрещает, давая почувствовать свою власть над ним. Не будем говорить о горшках, Синухе, ты хорошо знаешь, что, когда тебе слишком одиноко и печально, циновка рядом со мной всегда для тебя свободна. Но не обижайся, если заметишь, что на свете есть и другие одинокие печальники, ведь, как человек, я, подобно тебе, свободна выбирать себе общество и не хочу себя связывать. В честь этого, несмотря ни на что, я сама предлагаю тебе еще одну чашу напитка.
Как непостижимы чувства человека, как мало он знает собственное сердце, ведь в эту же минуту я снова почувствовал себя легко и свободно, словно птица, и забыл все страшное, что случилось за последние дни. Мне было хорошо, и, к счастью, в этот день я не стал больше пить – к счастью, потому что снова встретил фараона Эхнатона.
4
В этот день Хоремхеб возвратил фараону жезл и бич, рассказав ему, что сверг Амона и восстановил в городе порядок. Фараон надел на него воротник царского военачальника и протянул золотую плетку, которая все еще пахла кошками после Пепитатона. На следующий день фараон задумал праздничное шествие по Аллее овнов, чтобы в храме Атона принести жертвы в честь победы этого бога, но в тот вечер он хотел устроить для своих друзей праздник в Золотом дворце. Хоремхеб рассказал ему обо мне, и поэтому я тоже получил приглашение в Золотой дворец фараона, тем более что, рассказывая, Хоремхеб сильно преувеличил мои заслуги в исцелении фиванских бедняков и во всем, что мне удалось сделать, перевязывая раны несчастных и осушая слезы сирот.
Я оделся в царский лен и последовал за Хоремхебом. Но на судне, помахивая своей золотой плетью, Хоремхеб сказал:
– Пока я не забыл, хочу тебя предупредить, чтобы ты не впутывал впредь моих воинов в свои дела с женщинами, среди высокородных стоит большой шум, говорят, что прошлой ночью ты похитил какую-то женщину из ее дома. У нее много богатых любовников, которые орут, словно весенние коты, – фу ты, дерьмо, как эта плетка воняет! – да, так они ищут свою красавицу, но мои воины молчат, поэтому держи ее подальше и развлекайся с ней, сколько хочешь. А ведь я не поверил бы, что ты способен на такие подвиги из-за женщины. Но большие рыбы мечут икру в глубоких водах, видно, мои воины были правы, назвав тебя за твою отвагу в разгар битвы Сыном дикого мула.
Во дворце я впервые увидел новые женские наряды, о которых так много говорили в городе, и утверждаю, что, несмотря на свою необычность, они были красивы и не требовали от мужчин большого воображения. Я заметил также, что женщины стали красить веки в цвет зеленого малахита, а щеки и губы – в кирпичный цвет, это делало их похожими на картинки, в чем они, очевидно, нуждались, так как после целой праздничой ночи, проведенной на улицах Фив, двигались вяло и с трудом скрывали зевоту, а многие из них так опьянели, что ноги у них подкашивались, и они с удовольствием подпирали стены или опирались на длинные палки мужчин.
Хоремхеб повел меня в комнату фараона, и вот я вновь его увидел. За время моего отсутствия от возмужал, его страстное лицо стало еще бледнее, глаза опухли от недосыпания. На нем не было никаких украшений, он был облачен в простую белую одежду из тончайшего царского льна, не скрывающую угловатой женственности его длинного хилого тела.
- Предыдущая
- 102/206
- Следующая
