Книга Дины - Вассму Хербьёрг - Страница 100

• Предыдущая
• 100/106
• Следующая

Дина подумала, потом покачала головой.

— Подозреваемый заезжал в Рейнснес перед тем, как приехал в Трондхейм?

— Нет. Последний раз он гостил в Рейнснесе весной тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года.

— Этот… этот альбом со стихами все это время лежал в тюрьме?

— Об этом вам лучше справиться у управляющего тюрьмой… Мне ясно одно: кто-то сломал мою личную печать на частном пакете.

— Гм-м…

— Разве это допустимо, господин помощник судьи?

— Это зависит от…

— Но, господин помощник судьи! Пока они не сломали мою печать, они не знали, что в пакете! Насколько мне известно, закон не разрешает вскрывать частные пакеты? Они нарушили мое право собственности!

— Сейчас я не могу вам на это ответить.

— А письмо? Где оно?

— Какое письмо? — заинтересовался помощник судьи.

— В пакете было письмо. Лео Жуковскому. От меня.

— Здесь задаю вопросы я. А вы должны отвечать на них.

— Хорошо, господин помощник судьи.

— Я не слышал ни о каком письме, но наведу справки. Что в нем было написано?

— Это было личное письмо.

— Я понимаю, но это допрос.

— Там было написано: «Если Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету». И еще: «Варавва должен приехать в Рейнснес, если хочет во второй раз избежать креста».

— Что это означает? Это шифр?

— Если и шифр, то к шведскому королю он не имеет никакого отношения.

— Не забывайте, речь идет о короле Швеции и Норвегии!

— Я помню об этом.

— Что означают эти слова?

— Они должны были напомнить господину Жуковскому, что мы в Рейнснесе по-прежнему гостеприимны.

— Больше там ничего не было?

— Ничего. Только подпись.

— Помимо обычного гостеприимства вас с этим Лео Жуковским связывает… особая дружба?

Дина пристально посмотрела на помощника судьи:

— Объясните подробнее, что вы имеете в виду.

— Я имею в виду: было ли у вас с господином Жуковским принято обмениваться шифрованными письмами?

— Нет.

— Я знаю, что в последние два года вы летом уезжали из дому… Один раз на юг и другой раз на север. Вы виделись с Лео Жуковским во время этих поездок?

Дина ответила не сразу. Ленсман вытянул шею из своего угла. Он нервничал.

— Нет! — твердо сказала Дина.

— Вы считаете, что этот человек не виновен в том, в чем его подозревают и за что его арестовали?

— Я не знаю, за что его арестовали.

— За русскую книгу, которая была исследована специалистами. Зашифрованный текст свидетельствует о враждебном отношении к королю Швеции и нашему уважаемому соотечественнику, в нем содержалась также инсинуация, будто бы они составили заговор, дабы вовлечь Скандинавские страны в Крымскую войну.

— На чьей стороне?

— Это к делу не относится, — смущенно сказал помощник судьи. — Но Наполеон Третий все-таки наш союзник. Соблаговолите отвечать, а не спрашивать!

— Мы здесь, на севере, уже давно втянуты в войну. За те шифры, за которые вы арестовали Лео Жуковского, вы с таким же успехом могли бы арестовать и меня.

— Что вы имеете в виду, говоря, что мы втянуты в войну?

— Мы сами плаваем в Архангельск за зерном, чтобы наши люди не умерли с голоду. Я не слышала, чтобы король интересовался, как мы тут живем. А теперь он хочет втянуть нас в войну, которая, судя по названию, должна происходить совсем в другом месте, а не на северных берегах.

— Не можете ли вы держаться ближе к делу?

— Могу, господин помощник судьи. Но именно так я понимаю это дело.

— Значит, вы подтверждаете, что принимали участие в составлении этих шифров?

— Если вы так называете изучение русских слов.

— Что в этих словах зашифровано?

— Вы зачитали это в начале нашего разговора, господин помощник судьи, но я уже забыла. Мы говорим так долго. И слишком много времени прошло с тех пор, как Лео Жуковский был в Рейнснесе и учил меня русским словам.

— Я не вижу у вас желания помочь следствию.

— Мне кажется непростительной глупостью арестовывать человека за то, что он отпустил шутку по адресу шведского короля, и палец о палец не ударить, чтобы наказать того, кто сломал мою печать! В Крымской войне не выиграл никто! Кроме тех, кто сколотил на ней состояние!

Наконец помощник судьи дал понять, что допрос окончен. Он прочитал вслух протокол. Дина согласилась с ним. И все было кончено.

— Я теперь обвиняемая? — спросила Дина.

— Нет, — ответил помощник судьи. Он явно устал.

— Как результат допроса повлияет на обвинение прошв Лео Жуковского?

— Трудно сказать. Но он, безусловно, ослабит версию с шифром. Это я уже и сейчас вижу.

— Слава Богу!

— Вы симпатизируете этому русскому?

— Мне не нравится, когда моих гостей арестовывают за то, что они по дружбе пытались научить меня нескольким русским словам. И я не вижу причин скрывать это.

Помощник судьи, ленсман и Дина расстались довольные друг другом.

Ленсман был доволен. Как будто во всем этом была его заслуга. Разве не он поговорил с фохтом, с Диной? Сообщил им из первых рук нужные сведения. Благодаря чему все разъяснилось быстро и совершенно пристойно.

В тот день он гордился Диной.

Когда Дина вернулась из Ибестада, над Рейнснесом стояла радуга. По мере приближения лодки к берегу дома один за другим отступали назад и прятались в дымке.

Радуга упиралась одним концом в крышу бывшего Дома Дины, другой ее конец опускался во фьорд.

Прищурившись, Дина смотрела на берег. Она плавала в Ибестад одна.

Дина стояла у окна залы и смотрела, как Стине с Фомой идут через двор, прижавшись друг к другу. Стояли последние дни апреля.

Никто не ходит обнявшись на глазах у всех. Никто!

Они остановились возле голубятни. Посмотрели друг на друга и улыбнулись. Стине что-то сказала, но Дина у окна не могла расслышать ее слов. Фома откинул голову и засмеялся.

Слышала ли она когда-нибудь, чтобы Фома смеялся?

Он обнял Стине за талию. Они медленно пересекли двор и скрылись в своем доме.

Воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы Дины. Она отвернулась от окна. Подошла к печке, потом к виолончели. Потом обратно к окну.

В комнате становилось все темнее.

Газеты писали, что в Париже подписан мирный договор. Россия зализывала свои раны, не заслужив большой чести. Англия зализывала свои раны, не добившись большой победы. Швеции и Норвегии не понадобилось спасать финнов. Торжествовал только Наполеон III.

Однажды Дина прочитала в газете, что Юлия Мюллер умерла. Она отправила господину Мюллеру свои соболезнования. И получила от него длинное грустное письмо, в котором он сообщал, что собирается продать все имущество, в том числе и лошадь, и уехать в Америку.

Дина ходила на бугор к флагштоку. В Нурланде, как благословение Божье, еще стояло лето.

У Вороного на брюхе появилась рана, которая никак не заживала. Никто не знал, как он получил ее. Похоже было, что он сам, стоя в конюшне, разгрыз себе кожу.

Фома тщетно старался помешать Вороному, упрямо раздиравшему рану желтыми зубами.

Никто, кроме Дины, не осмеливался приближаться к больному коню. Было видно, что ему больно, рана воспалилась. Дина надела ему на морду корзину. И каждый раз, когда он должен был есть или пить, она стояла рядом и следила, чтобы он не раздирал рану еще больше.

День и ночь из конюшни доносилось дикое, отчаянное ржание. Стук копыт о деревянный настил пугал и людей, и животных.

Стине варила мази и прикладывала к ране. Олине готовила припарки из крупы.

Но через неделю Вороной лег и больше не хотел подниматься. Он брызгал пеной на Дину, когда она подходила к нему, и все время скалил зубы.

• Предыдущая
• 100/106
• Следующая