Книга Дины - Вассму Хербьёрг - Страница 101

• Предыдущая
• 101/106
• Следующая

Ногу, которая была ближе к ране, он подвернул под себя. Глаза у него были налиты кровью.

Вениамину и Ханне запретили заходить в конюшню.

Я Дина. Люди так досадно беспомощны. Природа равнодушна. Она не ведет счета жизням. Не отвечает за них. И оставляет их, как грязь на поверхности. Может ли новая жизнь родиться из этой грязи? Грязь рождает только грязь, и ничего больше. Если бы хоть один человек поднялся над этой грязью и хоть чего-то добился в жизни! Один-единственный…

Цифры и звуки не прячутся под грязью. Они не зависят от того, что человек знает. Законы цифр существуют, даже если они никем не записаны. Звуки всегда существуют. Независимо от того, слышим ли мы их.

Но природа — это грязь. Рябина. Лошадь. Человек. Все вышли из грязи. И снова станут грязью. Пройдет их время. И они утонут в грязи.

Я Дина, я здесь одна с железным молотом и ножом. И Вороным. Знаю ли я, куда нужно ударить? Да! Потому что должна. Я Дина, я разговариваю с Вороным. Я Дина, я обнимаю его за шею. Смотрю в его одичавшие глаза. Я Дина, я наношу удар. И глубоко всаживаю нож.

И сижу здесь, в этой горячей крови, и держу его. Я! Я вижу, как глаза Вороного медленно стекленеют и подергиваются пленкой.

Фома зашел в конюшню проведать Вороного, потому что в конюшне было подозрительно тихо.

В полумраке издали казалось, будто Динино лицо и платье покрыты свежими, влажными от дождя лепестками роз. Она сидела на полу и держала голову Вороного. Большое черное туловище мирно лежало на полу, вытянув попарно передние и задние ноги.

Кровь толчками била из раны. Заливая стену и золотистую солому на полу.

— Господи Боже мой! — простонал Фома. Он сорвал с себя шапку и опустился рядом с Диной.

Она как будто не заметила его. Но он все равно оставался рядом с ней, пока в глубокой ране не загустели последние капли.

Тогда Дина медленно освободилась, опустив голову Вороного на пол. Потом встала и провела рукой по лбу. Как лунатик, проснувшийся далеко от своей постели.

Фома тоже встал.

Дина отстранила его рукой и вышла на улицу, не закрыв за собой дверь. Звук ее шагов на застланном соломой полу отозвался мягким эхом по всей конюшне.

И настала тишина.

Молот и нож вернулись на свое место. Конюшню вымыли. Запачканную кровью рабочую одежду положили в реку, под тяжелые камни. И река унесла кровь в море.

Дина прошла в прачечную и развела огонь под котлом. Пока вода нагревалась, она сидела на скамейке возле печки. Пар постепенно скапливался под потолком.

Потом она встала и заперла дверь на засов. Взяла большую оцинкованную лохань, которая висела на стене, и налила в нее воды. Медленно разделась. Точно совершала неведомый ритуал.

Свернула одежду пятнами внутрь. Словно они исчезнут сами собой, если она больше не будет смотреть на них. И наконец голая села в горячую воду.

Вой начался где-то вне ее. Заткнул ей горло. И разбил все вокруг на куски. Пока не пришла Ертрюд и не собрала куски воедино.

В тот день, когда Дина отправилась в Кве-фьорд, чтобы посмотреть лошадь, которую ей предлагали, из Страндстедета с попутным судном приехал Лео Жуковский. Вещей у него почти не было — матросский мешок и саквояж. Петер, приказчик, встретил его на причале, он только что запер лавку.

Когда Петер понял, что это не поздний покупатель, а постоялец, он попросил его подняться в дом.

Лео остановился, залюбовавшись рябиновой аллеей. Деревья изнемогали под тяжестью ярко-красных ягод. Листья уже давно унес ветер.

Он вошел в аллею. В голых кронах звучала тихая песнь. Лео постоял у парадного крыльца. Потом словно передумал. Повернулся, обошел вокруг дома и вошел в сени; бросив на крыльце матросский мешок и саквояж, он постучал в дверь. И через мгновение был уже в синей кухне.

Олине сразу узнала его по шраму. Сперва она была смущена и держалась чопорно, словно никогда не принимала в Рейнснесе гостей. Она пригласила его пройти в гостиную, но он отказался. Он хотел бы посидеть с ней на кухне, если не помешает.

Олине постояла, спрятав руки под фартук, а потом бросилась к нему и дружески толкнула в грудь:

— Спасибо за подарок. Таких подарков я не получала с самой молодости. Благослови тебя Бог!

Она была так растрогана, что довольно сильно ударила его в грудь. Лео не ожидал такого приема, но рассмеялся и расцеловал Олине в обе щеки.

Смущенная Олине повернулась и начала разводить в плите огонь.

— До чего же красивый воротничок прислал ты мне! — говорила она, и искры освещали ее лицо, склоненное над плитой.

— А ты его надевала?

— О да! Не сомневайся. Но на кухне для него не место, а больше я нигде не бываю.

— Но иногда и тебе не мешает нарядиться.

— Да, конечно. — Олине явно хотелось закончить этот разговор.

— Когда же ты надевала его в последний раз?

— В сочельник.

— Давненько.

— Да, но хорошо, когда в запасе есть что-то новенькое.

Лео ласково посмотрел ей в спину. И начал расспрашивать о жизни в Рейнснесе.

Служанки по очереди заглянули на кухню. Лео с каждой поздоровался за руку. Олине велела приготовить для гостя лучшую комнату. Это был короткий зашифрованный приказ. Они знали, что от них требуется, а главное, поняли, что на кухне им делать нечего.

Олине накрыла кухонный стол скатертью и подала кофе. Лео вышел на крыльцо за своим мешком. И угостил Олине ромом. Она сияла. Пока он снова не начал расспрашивать ее о Рейнснесе.

— Нет с нами больше матушки Карен, — сказала Олине и прикрыла глаза рукой.

— Когда это случилось?

— Прошлой осенью. Дина только-только вернулась из Тромсё. Да, да, она была в Тромсё и купила там муку из Архангельска… Ты об этом еще не знаешь.

Олине рассказала Лео о смерти матушки Карен. О том, что Стине и Фома поженились, они теперь живут в бывшем Динином доме и ждут ребеночка.

— Как-то получается, что я всегда приезжаю в Рейнснес после чьей-нибудь смерти, — пробормотал Лео. — А вот Стине и Фома… Это приятно. Странно, что я ничего такого между ними не заметил, когда был тут последний раз.

Олине как будто смутилась. Потом сказала:

— Да у них этого и в мыслях не было. Но Дина решила, что так будет лучше. И похоже, эта семья оказалась благословением для всей усадьбы. К сожалению, не всех женщин в Рейнснесе благословил Господь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Наша хозяйка… Не мое это дело, но уж слишком она сурова. И к самой себе тоже. В ней словно все стянуто железным узлом… Не больно-то она счастлива! Это все видят… Не надо бы мне говорить об этом…

— Не бойся. Я тебя понимаю.

— Знаешь, она своими руками зарезала Вороного!

— Почему?

— Вороной заболел. Какая-то язва на брюхе. Никак не заживала. Конечно, он был уже старый. Но своими руками…

— Она, кажется, очень любила Вороного?

— Любила. И сама его зарезала…

— Ты хочешь сказать: пристрелила?

— Какое там пристрелила! Зарезала! Уф!..

— Ни одна лошадь не даст себя зарезать.

— А Динина дала!

Лицо Олине вдруг стало похоже на сплошную бревенчатую стену. Без окон и дверей. Она сняла с конфорки кофейник и подлила им еще кофе. Потом стала сокрушаться, что Лео похудел и побледнел с последнего раза.

Он широко улыбнулся и стал расспрашивать о детях.

— На этот раз Вениамин уехал с матерью. Дина стала больше обращать на него внимания с тех пор, как не стало Вороного.

— На этот раз? Что ты хочешь этим сказать?

• Предыдущая
• 101/106
• Следующая