Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович - Страница 63
- Предыдущая
- 63/166
- Следующая
Молодой мурза обмяк и теперь понуро сидел, обхватив руками голову, словно хотел заткнуть уши и больше не слышать, что говорит этот дородный пожилой русский. О Аллах, уж лучше бы они начали его пытать и предали смерти, чем заставляют сносить оскорбления.
— Знаешь, сколько татарских вельмож отложилось от орды и стало верно служить великому государю? — продолжал Бухвостов. — Со времен Мамая мурзы переходят к нам. Даже царь Борис Годунов был потомком татарского мурзы. Что тебе орда? Рано или поздно ей придет погибель, а Русь была и будет стоять! Охота пресмыкаться перед ханом и турками? Ты же больше чем наполовину русский, чего тебе за магометанскую веру держаться? Пять раз намаз совершать, вина не пить, закон шариата соблюдать. Скажешь, зато можно иметь четыре жены? Ну и что? Отец твой с одной живет. Мы и тебе тут славную невесту найдем, а девок дворовых и так сколько хочешь, гуляй гоголем, пока сила есть. Вот давай и поговорим о другой моей плате: за все заплачу тебе сохранением жизни и почетом. Свободу дам, а государь за службу деревеньку пожалует.
Рифат смотрел на него со смешанным чувством недоверия и страха: никак не мог уловить, куда клонит хитрый русский. То он пугает огнем и дыбой, а то заводит речь о мурзах, перебежавших из орды на Москву, и обещает женить. Зачем его украли? Зачем везли через море и через всю огромную страну на далекий север? Дома отец и мать хотели найти ему русскую жену, а здесь того же хочет важный бородатый урус? Зачем, что ему от него на самом деле надо? Узнать, куда и когда пойдет в поход орда? И кто тот человек, что сидит рядом с пожилым урусом? Он значительно моложе, и у него лицо бывалого воина. В этом Рифат не мог ошибиться. Но почему второй урус почти все время молчит?
— Чего тебе от меня нужно? — прошептал сбитый с толку татарин. — Я же предложил тебе выкуп!
— У вас там все одно междоусобица, — словно не слыша его, говорил дьяк. — Ногайская орда к себе тянет, Белгородская — к себе, а Каменецкая давно на хана волком смотрит. Только и ждут, чтобы отложиться от Гирея. А если ты вернешься, людишки Азис-мурзы тебя прирежут! Не любит он твоего отца, да и тебе веры не будет. Вот и выбирай, что лучше.
— Чего тебе нужно? — выкрикнул Рифат.
— Заплатить за все хочу, — добродушно ответил Никита Авдеевич. — Свободой и хорошей женой, почетом и богатством.
— Ты считаешь меня дураком? — криво усмехнулся пленник.
— Нет, не считаю. Крестись, и все будет, как я обещал.
— Никогда! Лучше смерть!
— Ну, лучше, так лучше, — спокойно согласился дьяк. — В поруб его!
Павлин вмиг скрутил татарина и поволок к дверям. Вот его тяжелые шаги раздались уже в коридоре, бухнула дверь. Никита Авдеевич встал и подошел к оконцу. Стрелец волок пленника к земляной яме, внутри которой был осиновый сруб, как в глубоком колодце. Сверху яму закрывала тяжелая крышка из бревен. Это и был поруб.
Откуда ни возьмись, вывернулся горбун Антипа и начал корчить зверские рожи, дразня татарина. То показывал ему сложенную «свиным ухом» полу кафтана, то высовывал язык, то пальцами подтягивал к вискам глаза, изображая степняка.
— Уйди, шайтан! — хрипел Рифат. — Убью!
— Сам раньше сдохнешь, — прыгал вокруг Антипа. — Посиди-ка у хозяина в порубе, свиное рыло!
— Я тебя зарежу, — уже из ямы глухо донесся голос молодого мурзы.
Но тут опустили крышку, и стало тихо. Караульный стрелец уселся на край сруба и принялся старательно вырезать ложку из липовой чурки.
— Пусть остынет маленько. — Никита Авдеевич обернулся к Макару: — Давать только воду и хлеб.
— Созреет ли? — с сомнением спросил Яровитов. Бухвостов помолчал, собираясь с мыслями, потом тихо
сказал:
— Боюсь загадывать. Если мы удержим сына и перетянем его на свою сторону, Алтын-карга может отложиться от хана и уйти под нашу руку! А это не одна сотня сабель уйдет от Гирея.
— Уж не надеешься ли ты, Никита Авдеевич, всю орду растащить?
— Эк, хватил! Ослабить ее — и то дело. Но нам дороже другое: не надо, чтобы Иляс-мурза от Гирея уходил!
— Как так? — не понял Макар.
— Просто, — развел руками Бухвостов. — Через сынка хочу родителя заарканить! Старый мурза много знает, о лучшем соглядатае в Крыму и мечтать нечего.
— Ну, — только и смог вымолвить пораженный Яровитов.
— А ты не нукай, лучше готовься в дорогу. К Алтын-карге тебе ехать…
Рифат просидел в порубе трое суток, показавшихся ему томительно долгими неделями. Пленнику давали только воду и хлеб, но он понял, что убивать его не собираются: зачем лишать жизни узника, за которого можно взять деньги? По мнению Рифата, пожилой урус просто набивал цену.
Сидеть в земляной яме оказалось несладко: холод пробирал до костей, давила на уши гробовая тишина, изредка нарушаемая непонятными шорохами и слабым потрескиванием, угнетала темнота, и временами возникало ощущение, что ты навсегда ослеп и больше не увидишь солнца. Повернуться было нельзя — со всех сторон плотно пригнанные друг к другу толстые бревна: ни сесть, ни лечь, даже спать приходилось почти стоя. А под ногами хлюпала противная жирная грязь. Тонкие сапоги быстро раскисли, и вскоре Рифат месил грязь босиком. Он быстро потерял счет времени и даже не пытался определить, сколько уже находится в темном бревенчатом погребе. Крышка открывалась нерегулярно, и смутный квадратик света наверху был не больше детской ладошки. Что там, на воле: день, утро, вечер? Молодой мурза отвязывал от веревки кувшин с водой и хлеб, жадно ел, потом привязывал пустой кувшин и дергал за веревку. Глухо бухала крышка, и опять тишина.
Первая же попытка оставить у себя кувшин, чтобы использовать черепки для подкопа была пресечена сторожами очень просто: ему не давали воды до тех пор, пока он не вернул посуду. Тогда Рифат попробовал разгребать земляной пол руками, но наткнулся на камни, в кровь исцарапал руки и отказался от мысли о побеге. Да и куда бежать?
Завладевшая им поначалу мысль о смерти постепенно отступила. Одно дело умереть в бою, когда кровь буйно ударяет, в голову и ярость слепит глаза, — короткий взмах чужой сабли или посвист стрелы, и ты уже в раю. Под пыткой тоже проще умереть — там поддержат ненависть к врагам и упрямство. Но совсем по-другому смерть виделась здесь, в темной холодной яме, где тебя никто не видит и не слышит, сколько бы ты ни надрывался в отчаянном крике. Рифат уже пробовал кричать, но ничего не добился: то ли его не слышали, то ли не обращали внимания на вопли пленника. Разве почетна смерть в деревянной ловушке? Несмываемый позор падет на весь древний род Иляс-мурзы, если его сын сдохнет в грязи, среди собственных нечистот, добровольно отказавшись от жизни. Нет, уж лучше слушать уговоры пожилого уруса и полной грудью вдыхать свежий воздух, чем заживо гнить в огромном и страшном подземельном гробу.
Временами узник проваливался в забытье, которое нельзя было назвать сном. Он садился на корточки, утыкался носом в колени, но тут же вздрагивал и поднимал голову: ему чудились чьи-то голоса, ржание коней, плеск волн и разбойный казачий посвист. Убедившись, что все это только плод его воспаленного воображение, он снова пытался заснуть, чтобы через несколько минут опять вздрогнуть и уставиться расширенными глазами в черную темноту поруба.
Страшила неизвестность, сердце томительно сжималось от жалости к самому себе, на глаза наворачивались слезы и горячими солеными каплями падали на грязные руки. Самое ужасное — он вряд ли сможет отомстить обидчикам. Голыми руками ничего не сделаешь, а где взять оружие? Разве справиться без сабли с похожим на медведя урусом, который, как сказочный богатырь, играючи поднимает человека одной рукой? Да он просто раздавит его, как букашку, или переломает все ребра ударом могучего кулака.
Потом начала наваливаться апатия — ничего больше не хотелось, и только где-то на самом дне души еще теплилась надежда, что отец все-таки найдет его и поможет выбраться на волю. Но вскоре и этот слабый огонек, хоть как-то поддерживавший его, совсем потух, оставив лишь горький пепел разочарований. Как старый мурза отыщет сына?
- Предыдущая
- 63/166
- Следующая
