Дикое поле - Веденеев Василий Владимирович - Страница 64
- Предыдущая
- 64/166
- Следующая
Пытаясь вспомнить, что с ним произошло, Рифат с ужасом обнаружил, что не может связно восстановить все события трагической ночи. Он вошел в комнату, где ждала новая русская рабыня, увидел очень красивую девушку, сделал шаг к ней, и тут раздался жуткий треск. Кажется, разлетелась на части решетка окна, а потом словно пушечное ядро ударило в голову, бросив в мрак беспамятства. Потом духота, топот копыт и неясные голоса, а окончательно он пришел в себя уже в море. Хлопал парус, полуголые гребцы налегали на весла, помогая ветру гнать ладью к неизвестным берегам. Над морем раскинулся темный полог ночи с яркими точками звезд, но была ли эта ночь еще той, в которую с ним приключилось несчастье? Тогда, качаясь на волнах, он понял, что ему придется испить до дна горькую чашу плена.
Он успокаивался мыслью, что русские не имеют невольничьих рынков и не торгуют рабами, — это Рифат знал точно. Значит, его украли ради выкупа, и он скоро будет дома. Но все случилось иначе: его увозили все дальше и дальше. Сначала в Азов, где с ним говорил казачий есаул, расспрашивавший о намерениях хана Гирея. А откуда Рифату знать, что замышляет хан? Молодой мурза только смеялся в ответ на все вопросы — тогда в нем еще жила надежда и оставались силы быть гордым.
Из разговоров караульных казаков Рифат узнал, что его скоро повезут еще дальше, и сердце тревожно заныло. Но кто будет спрашивать у пленника, чего он хочет и чего не хочет? Наследника Алтын-карги привязали к седлу и погнали коня на север. Вот куда, в конце концов, привела дальняя дорога: в тайную подземную тюрьму пожилого уруса. Выйдет он когда-нибудь отсюда, или его сгноят здесь заживо?
Неожиданно наверху загремела сдвинутая тяжелая крышка, и вниз упал толстый канат с широкой петлей на конце. Неужели узника решили поднять на поверхность? Мелькнула мысль: а не накинуть ли эту петлю на шею, и пусть тянут, — но руки сами вцепились в канат и пропустили его под мышками. К тому же петля оказалась не скользящей, а закрепленной намертво. Когда голова Рифата показалась над краем поруба, молодой мурза вскрикнул и зажмурился: солнечный свет больно резанул по глазам.
— Ба, уже успел ворогушу нажить, — увидев обметанные лихорадкой губы Рифата, засмеялся похожий на медведя русский. Легко прихватив пленника, он вскинул его на плечо и понес к приземистому деревянному домику, из трубы которого валил едкий дым.
Там молодого мурзу приняли два крепких мужика. Они были почти голые, если не считать набедренных повязок из холстины и болтавшихся на жилистых шеях нательных крестов. Под присмотром стрельца мужики быстро раздели Рифата, подхватили под руки и повели в жарко натопленную мыльню. Татарин не сопротивлялся. Банщики уложили его вниз животом на широкую, гладко оструганную деревянную лавку, окатили теплой водой из ушата и поддали пару.
Рифату показалось, что его легкие сейчас лопнут от нестерпимого жара. Белый, впитавший запахи трав пар шипящей струей ударил в низкий потолок и мягким облаком начал оседать вниз. Молодой мурза хотел вскочить, но сильные руки прижали его к лавке, и по спине начали быстро бить вениками, охаживая то ноги, то плечи, то промёрзшие насквозь в порубе бока.
— Ух!.. Наддай!.. Еще немного! — азартно выкрикивали банщики.
Перевернув пленника, они принялись за его грудь. Как ни странно, Рифат почувствовал сладкую истому, будто его чудесным образом возвращали к жизни, изгоняя из тела даже само воспоминание о мрачном и сыром подземелье. Дышать стало несравненно легче, мышцы вновь наполнялись упругой силой, а застилавший мозги туман начал понемногу рассеиваться.
Еще раз окатив татарина водой, мужики подняли его и вывели в предбанник. Усадили на лавку и принялись растирать жесткой холстиной. Рядом, лукаво усмехаясь, мерно прохаживался огромный стрелец. Его голова почти касалась потолка. Он зачерпнул деревянным резным ковшом из стоявшей в углу кадки желтоватой жидкости и протянул ковш Рифату.
— Пей!
Молодой мурза принюхался. Пахло хлебом и медом. Кажется, это не отрава, и он припал губами к краю ковша. Напиток оказался сладковатым, немного непривычным на вкус, но довольно приятным. Неужели тюремщики решили сменить гнев на милость? Что же дальше?
Увидев поданную ему русскую одежду, Рифат замотал головой:
— Я не надену!
— Голый хочешь ходить? — усмехнулся стрелец. — Надевай, не кобенься. На твоих портках пуд грязи. А вот и шапка!
Татарин быстро выхватил из его рук красную шапку, отороченную мехом степной лисы, и немедленно натянул на голову.
— Во, как обрадовался, — удивился один из банщиков.
С его помощью молодой мурза нехотя надел непривычные рубаху и штаны, влез в кафтан. Все оказалось впору, словно шили специально на него. Сапоги дали татарские, из хорошей желтой кожи.
— Пошли. — Стрелец взял его под руку и вывел на улицу. Пленник ожидал, что его опять бросят в поруб. По крайней мере, сам он поступил бы именно так: дал бы узнику немного передохнуть и снова окунул его в мрак и ледяной холод, чтобы побыстрее сломать и выжать крупный выкуп. Но, вопреки ожиданиям, Павлин повел его к дому. Они вошли в ту же комнату, где проходил первый допрос. О Аллах, когда же это было, сколько дней или недель назад?
Сегодня комната выглядела иначе: горели свечи, на полу лежал пушистый ковер, у стола стояли три кресла с мягкими кожаными подушками сидений. Сам стол покрыт вышитой скатертью, и на ней расставлены блюда и ковши. Ноздри сразу защекотал соблазнительный запах жареного мяса и солений, копченостей и приправ. В углу, мирно беседуя, сидели на лавке двое русских, пожилой и молодой, — те самые, что говорили с ним раньше.
— А-а, вот и гость дорогой, — улыбнулся пожилой, словно только что заметил узника. — Пожалуй к столу.
Решив ничему не удивляться, молодой мурза покорно сел в предложенное ему кресло. За спиной у него встал огромный стрелец. Русские тоже сели и начали радушно угощать татарина, предлагая ему отведать исходящей янтарным жиром стерляди, жареного петуха, соленых грибочков и молодой телятки.
— А это выпей до дна за здоровье хозяев дома. — Молодой урус подал Рифату полный кубок.
— Я не пью вина, — отказался пленник.
— Это не вино. Медок, вроде того, что ты пил после бани, — объяснил пожилой. — Пей, не бойся.
Рифат взял кубок и с опаской пригубил напиток. Странный вкус, отдает какими-то незнакомыми фруктами и до того сладкий, что слипаются губы. Решившись, он выпил.
— Молодец, — поощрительно улыбнулся пожилой русский. — Теперь закуси. Небось, оголодал в яме?
Дважды упрашивать себя узник не заставил, жадно набросился на угощение, чувствуя, как теплая волна поднимается от желудка к сердцу, как легко становится на душе, и все тревоги улетают прочь. Опрокинул еще один кубок и вдруг понял, что изрядно захмелел. А сидевший напротив пожилой русский ласково улыбался, и голос его журчал, помимо воли проникая в сознание:
— Что Бахчисарай или Ак-Мечеть? Деревеньки против Москвы! Конечно, в Крыму теплее, чем у нас, зато зима гнилая и ветер пронизывает до костей. Али не так?
— Да, зимой плохо, — пьяно ухмыльнулся татарин. Зачем отрицать очевидное? Все знают: летом лучше.
— Отец с матерью по тебе, непутевому, все глаза выплакали, — сочувственно продолжал русский — Один-одинешенек ты у них остался.
— Как тебя зовут? — икнув, вдруг спросил Рифат.
— Никита Авдеевич, но ты можешь называть меня Никита-ага.
— Пошли человека к отцу, я напишу ему, чтобы он дал хороший выкуп. Пусть сегодня же поедет. Тогда мы будем большими друзьями, Никита-ага.
— Конечно, — немедленно согласился Бухвостов. — Какой разговор? Пошлем к мурзе человечка. Да только ты хорошенько поразмысли: зачем тебе в Крым возвращаться? Задницу у хана лизать? Перед турками шею гнуть? Отец твой богат, а Гирей мечтает быть самым богатым. Изведет он ваш род и все возьмет себе. А под рукой великого государя ни хан, ни турки не страшны. Да ты ешь, пей, угощайся! Потом кататься поедем, Москву глядеть. Хочешь?
- Предыдущая
- 64/166
- Следующая
