Хендерсон, король дождя - Беллоу Сол - Страница 35

• Предыдущая
• 35/49
• Следующая

Своей убеждённостью он был похож на Лили. Оба были фанатичными приверженцами каких-нибудь идей и выдвигали любопытные гипотезы. Король тоже любил поговорить о своём отце. Тот, по его мнению, был настоящий лев — если не считать отсутствия бороды и гривы. Из скромности Дахфу умалчивал о своём собственном сходстве со львами, но я-то видел! Видел, как он вихрем носился по арене и ловил черепа на длинных лентах. Видел его прыгающим в камере с львицей. Он шёл от элементарного наблюдения, которое многие делали и до него: люди гор похожи на горы, люди равнин — на равнины, люди, живущие у воды, уподобляются воде, а разводящие скот («Да, да, друг мой, я говорю об арневи») — домашним животным. «Нечто подобное можно найти у Монтескьё», — разглагольствовал король и приводил бесчисленные примеры. Сколько раз он наблюдал, как у любителей лошадей отрастали чёлка и «лошадиные» зубы, а смех начинал напоминать ржание. Люди и их собаки становятся похожими друг на друга, а супруги — и подавно. От волнения я подался вперёд.

— А как насчёт свиней?

Король ответил уклончиво:

— Природа — великий имитатор. А человек, как венец природы, — мастер адаптации. Он — художник с изощреннейшим воображением. И он же — главное произведение своего искусства. Преображая свою плоть, он трансформирует душу. Какое чудо! Какой триумф! И в то же время — какая катастрофа! Сколько слез пролито!

— Действительно, ваше величество, если это так, то это очень грустно.

— Обломками кораблекрушения битком набиты гробы и могилы. Прах поглощает прах. Но животворный поток все ещё течёт; существует эволюция. Вот о чем нужно думать.

С его точки зрения, мало сказать, что отдельные болезни тела начинаются в мозгу, — они ВСЕ проистекают оттуда.

— Не хочу снижать пафос нашего разговора, но даже прыщ на носу дамы — следствие какого-то завихрения в её душе. Более того, сама форма носа, хотя и является отчасти наследственной чертой, в значительной мере выражает её представления о мире.

Голова моя стала лёгкой, как плетёная корзинка.

— Прыщ, говорите?

— Да, прыщ. Он — свидетельство рвущихся наружу желаний. При этом нельзя никого осуждать. Мы далеко не в полной мере — хозяева положения. Главное, что я хочу сказать, — все идёт изнутри. Болезнь — язык души. Если позволите, приведу метафору из жизни цветов. Роза говорит о любви, лилия — о чистоте и невинности. Так же и части тела. Определённая форма щёк свидетельствует о надежде, ног — о почтении, рук — о справедливости. Должен, однако, заметить, что душа — великий полиглот. Одни и те же симптомы могут быть свойственны разным болезням. К примеру, страх способен принимать ту же форму, что и надежда.

— Признаться, — сказал я во время одной из бесед, — ваши взгляды задевают меня за живое. Разве я виноват в том, какая у меня внешность? Вообще-то я и сам немало размышлял о своём физическом облике. В этом смысле я для себя — загадка.

— Действительно, — ответствовал король, — я никогда не видел такого носа. С точки зрения теории превращений ваш нос — находка.

— Право, король, ничего более неприятного вы не могли сообщить — разве что уведомить меня о кончине близкого родственника. Разве я несу ответственность за форму моего носа? Будь я ивой, вы бы не сказали ничего подобного.

В ответ Дахфу засыпал меня рассуждениями о мозжечке, вегетативной функции и прочих малопонятных вещах. Мало того — он завалил меня книгами. В то же время он по-прежнему очень серьёзно относился к моей должности короля дождя и резко одёргивал меня, если я позволял себе шутить по этому поводу.

Необходимость просматривать горы специальной литературы вызвала во мне большое внутреннее сопротивление. Во-первых, я боялся разочароваться в короле. Стоило переться в самое сердце Африки, поднимать Мумму и терпеть издевательства, связанные со вступлением в должность короля дождя, чтобы убедиться в том, что Дахфу — всего лишь маньяк или просто экзальтированная натура.

Кроме того, мне присуще особо эмоциональное отношение к книгам. Какая— нибудь одна фраза способна вызвать у меня в мозгу извержение вулкана. Я начинаю думать сразу о многих вещах. Лили говорит, что я обладаю повышенной умственной энергией, а Фрэнсис — что, наоборот, она у меня напрочь отсутствует.

Я полагал, что вся эта литература, которой меня завалил Дахфу, имеет отношение ко львам, но о львах там не было сказано ни слова. Одна медицина. Я попытался было осилить первую главу книги какого-то Шеминского, так как первый абзац показался мне лёгким. Однако дальше пошло гораздо хуже. Во всяком случае, я думал так до тех пор, пока не наткнулся на «аллохирию Оберштейнера». Эта «аллохирия» меня доконала. Какого черта? Если я признался, что всегда мечтал стать врачом, это ещё не повод забивать мне голову абракадаброй.

Тем не менее, я все же не бросил читать. БОльшая (ударение на «о» — В. Н.) часть книг была посвящена взаимозависимости тела и мозга и внушению. Например, человека с нормальной конечностью можно убедить в том, что у него — слоновья нога. И тому подобное.

Однажды, когда я, отдыхая от Шеминского, отводил душу за пасьянсом, в мою комнату на первом этаже вошёл дядя короля, Хорко, в сопровождении Бунама, за которым тенью следовал его помощник — чёрный кожаный человек. Выстроившись у порога, они пропустили внутрь пожилую женщину, по всем признакам вдову. Она-то и была главной посетительницей. У неё было круглое асимметричное лицо, курносый нос и крупные, словно вывернутые наизнанку, губы. Несмотря на беззубый рот, по этим губам и красноватому оттенку глаз я сразу признал в ней родственницу Дахфу. «Должно быть, это его матушка».

— Ясра, — представил её Хорко. — Королева. Мама Дахфу.

— Мадам, вы оказали мне большую честь, — галантно проговорил я.

Она взяла мою руку и возложила себе на голову — разумеется, обритую наголо. Все замужние женщины варири ходили с обритыми головами.

Из вежливости я снял тропический шлем и тоже положил себе на голову её руку.

— Леди, Хендерсон к вашим услугам. Переведи, Ромилайу. И ещё — скажи ей, что у неё прекрасный сын. Мы с королём большие друзья. Я горжусь таким знакомством.

Мысленно я говорил себе: «Дамочка попала в плохую компанию. Ведь это обязанность Бунама — устранять пошатнувшегося монарха. Так сказал Дахфу. Бунам отправил на тот свет его отца. А королева, как ни в чем не бывало, наносит вместе с ним светские визиты».

Должно быть, мать Дахфу прочла мои мысли, потому что на её лице появилось выражение грусти и тревоги. Бунам пялился на меня, очевидно, надеясь когда-нибудь со мной разделаться; Хорко был мрачен. Цель их визита была двоякой: разведать насчёт львицы и употребить все моё влияние на короля, чтобы он от неё избавился. Из-за Атти короля ждали большие неприятности.

Хорко заговорил, мешая английские, французские и португальские слова — должно быть, на этих языках говорили в Ламу, когда он ждал там короля. Он сказал несколько слов об этом современном городе с разноязычным говором, автомобилями, кафе и музыкой. «Tres distingue, tres chic»[17], — так и сыпалось у него изо рта. Когда я ответил ему по-французски, он значительно оживился. Чувствовалось, что он влюблён в этот город. Это был его Париж. Там он снял себе дом, завёл слуг и девочек и проводил целые дни в кафе, одетый в лёгкий полосатый пиджак — может быть, даже с бутоньеркой. И при этом осуждал племянника, который умотал Бог знает куда на добрых восемь или девять лет.

— Уехал школа Ламу, — рассказывал Хорко. — Плохо, плохо. Он далеко, мы далеко. Папа Гмило умирать. Мы искать Дахфу. Один год.

Заметил, что меня коробит его раздражённый тон, Хорко переменил тему:

— Вы — друг Дахфу?

— Черт меня побери, если это не так!

— О, я тоже. Новый король. Новые цели. Не пыль в глаза. Однако опасно.

— Не понимаю, к чему вы клоните.

Королева-мать неожиданно запричитала:

• Предыдущая
• 35/49
• Следующая