Где ты, Салли? - Фринсел И. Я. - Страница 14

У него появилось такое предчувствие, что ему тогда предстоит сделать выбор.

Господь Иисус или...

Но он не хотел потерять отца и мать!

Тогда Господа?

Нет, никогда!

— Как это тебе пришло в голову начать читать Библию? — спросил отец,— ты боишься?

Насмешки в этом вопросе не было.

Фрек вдруг осмелился посмотреть отцу в глаза.

— Почему ты так говоришь?

— Ну да,— сказал отец,— я только спрашиваю. Сейчас такое время... Я как-то слышал... н-да... Люди ищут опору и тогда они ищут везде... Где ты взял Библию?

— Получил...

— От кого?

— От бабушки Кломп.

— Просто так?

— На память.

— На память? О чем?

— О ней, конечно. Я все эти годы помогал ей, ходил для нее в магазин и прочее. Ты ведь это знаешь?

Отец кивнул и задумчиво посмотрел на него.

— Она очень хорошая,— сказал Фрек.

— И она хорошо на тебя повлияла,— сказал отец.

— Как так?

— Ну, мы ведь тебя этому не учили? Если ей удалось сделать так, что ты стал читать Библию, то ведь это достаточно ясно?

— Я сам захотел,— сказал Фрек.

Его смущение исчезло. Он стал рассказывать, как бабушка Кломп рассказывала ему истории из Библии и время от времени читала из нее отрывки. И как у него появилось желание узнать больше. И как она помогала ему и молилась с ним, когда он скорбел о Салли...

Отец пододвинул к столу стул и сел рядом с ним. Он слушал молча и только время от времени качал головой.

— Ты никогда нам об этом не говорил,— сказал он, когда Фрек почти что закончил свой рассказ,— или твоя мать знает об этом?

— Нет,— ответил Фрек.

— Ты боялся об этом говорить?

— Я не знаю,— сказал Фрек,— я думал, что вы будете смеяться надо мной.

— Разве мы у тебя такие плохие родители?

— Совсем нет! Но когда что-нибудь говорили о вере, ты никогда не хотел слушать об этом. По радио... Когда там что-то передавали... Ты всегда его сразу выключал. И потом шутил по этому поводу. Этого я боялся, да. Что ты так поступишь... Что будешь смеяться над ней.

— Ты, правда, искренне веришь? — Отец посмотрел на него непонимающим взглядом.

— Да, конечно,— сказал Фрек.

Отец опять покачал головой.

— Может, это пройдет,— сказал он. Он встал и отодвинул стул.

— Но, Фрек, если даже и нет, то ты остаешься нашим сыном... И я надеюсь, что вера сделает тебя счастливым.

Потом Фрек был рад, что отец видел его читающим Библию. Теперь родители, по крайней мере, об этом знали, и ему не нужно был больше робеть. Да, непроизвольно он все-таки стеснялся.

Трудно было говорить о Библии с людьми, когда знаешь, что они ничего не поймут. Даже, если это твои отец и мать. Люди, которых любишь больше всех.

Когда мама услышала об этом, то она тоже очень удивленно посмотрела на него. Но она ничего не сказала против. Она вообще почти что ничего не сказала. Может быть, потому что не знала, какой дать совет.

Рано или поздно узнают все родственники, и тогда, по меньшей мере, отец и мать уже будут на его стороне. Когда дядя Виллем услышал новость, он, разумеется, не упустил случая пошутить.

— Пастор в родне никогда не помешает,— рассмеялся он. Но потом дружески хлопнул Фрека по плечу и добавил:

— Молись о нас много, мы в этом нуждаемся.

Взгляд его при этом был серьезным. Неужели он искренне это сказал?

Через несколько дней после того, как отец видел его читающим Библию, Фрек сам неожиданно зашел в комнату. За столом он увидел отца с его Библией в руках! Фрек не мог поверить своим глазам.

— Я только хотел посмотреть,— сказал отец.

Было заметно, что он в свою очередь почувствовал себя застигнутым врасплох.

— Веселого мало... Заканчивается последним судом.

— Это зависит от того,— сказал Фрек,— верим ли мы в Иисуса Христа или нет. Верующим бояться не надо: они на суд не попадут... Написано так.

Положение становилось критическим. Везде царила крайняя нужда. Магазины опустели.

Лишь тот, у кого было очень много денег, мог что-то купить на черном рынке. Например, булку хлеба за сто гульденов.[9] Но такая торговля была строго запрещена, и, если продавец попадался, его Отправляли в тюрьму или концлагерь.

Выпал снег, и ударил мороз. Холодная зима проникала в дома.

Неужели эта ужасная война никогда не кончится? Немцы отступали на всех фронтах, и сама Германия, вероятно, уже превратилась в груду развалин, но где же свобода? Доживут ли они до нее?

Многие люди заболевали. И многие умирали от голода и холода. Фрек делал все возможное, чтобы достать хоть немного пищи.

Иногда он очень рано утром отправлялся в пункт раздачи питания голодающим, чтобы посмотреть, не осталось ли чего-нибудь в котлах, которые выставляли для мытья на улицу. Часто, когда он приходил, они были уже кем-то полностью выскреблены. Но однажды ему достался суп на донышке, который он, вне себя от радости, перечерпал в свою кастрюльку. Было как раз столько, что хватило и для бабушки Кломп. Суп не был вкусным, потому что, когда они стали его есть, он оказался прокисшим. Но так хоть что-то попало в желудок, и каждый был ему благодарен.

Бабушка Кломп тихо и одиноко сидела в своей холодной как лед комнате. Одетая в пальто, повязанная шерстяным платком, укрытая несколькими одеялами, она зябла в своем кресле.

Сколько они еще смогут выдержать?

С большими трудностями люди пережили эту ужасную зиму.

А потом пришло спасение!

Союзники попросили разрешения сбрасывать продукты на голодающую Голландию. И немцы дали такое разрешение. Не потому, что они вдруг стали дружелюбней, но потому, что видели свой явно приближающийся конец. Может, они просто пытались подстелить себе немного соломки.

Какая радость, когда бомбардировщики вместо бомб стали сбрасывать различные драгоценные продукты! Среди них — белый хлеб из Швеции. Не серый военный хлеб, а хлеб, который казался изголодавшимся жителям Амстердама вкуснее пирожного.

Фрек позаботился о том, чтобы быть на том месте и самому получить при раздаче свою долю. И как быстро они стали поправляться от этих продуктов!

В мае пришла свобода.

Гитлер был мертв! В отчаянии он сам себя застрелил.

Берлин был разрушен. Германия — разбита, там царил хаос. Европа сильно пострадала и ее восстановление потребует много напряженного труда.

Но Голландия опять стала свободной!

С веселыми песнями и танцами люди выходили на улицу. Им нужно было выразить свою радость. Они снова могли говорить вслух то, что хотели.

Канадцев встречали как освободителей возгласами радости.

Какой праздник!

Пережитая напряженность пяти последних ужасных лет войны искала разрядки в необузданной радости. К сожалению, иногда — ив мести!

— Вы не знаете, куда делся Салли?

Это было чуть ли не первое, о чем Фрек спросил бабушку Кломп, когда свобода стала фактом.

Он задал этот вопрос со страхом в сердце, потому что слыша временами появляющиеся сообщения о зверствах в немецких концлагерях, он опасался самого наихудшего. Только позже все зло станет известным в полной мере. Шесть миллионов евреев, среди них полтора миллиона детей, были замучены немцами в их попытке истребить еврейский народ.

В Европе им это почти что удалось. Только из тех, примерно, ста десяти тысяч голландских евреев, которых увезли немцы, было уничтожено более ста четырех тысяч. В сравнении с другими европейскими странами, процент евреев, попавших в руки фашистов, в Голландии оказалось самым большим.

Какая участь постигла Салли и его родных?

Это бабушка Кломп не могла ему сказать. Но она рассказала ему, что дядя Герман позаботился о том, чтобы вся их семья нашла укрытие.

Теперь, когда опять стало возможным открыто обо всем говорить, Фрек узнал, что и она, и дядя Герман участвовали в движении Сопротивления. Какое именно участие принимала бабушка Кломп, он от нее не узнал. Она не любила говорить о том, что касалось ее самой. Но она восхваляла соседа, который во время различных опасных предприятий часто рисковал своей жизнью.