Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - Вильямс Альберт Рис - Страница 62

• Предыдущая
• 62/101
• Следующая

Мысль о том, что эти два господина с Уолл-стрит в Лондоне пытаются продать правительство большевиков разным представителям высших официальных кругов Лондона, наверное, действовала на Робинса как тонизирующее средство. Очевидно, Ламонт и Томпсон, посетив таких людей, как Джон Бухан, позднее лорда Твидсмюра, сэра Эдуарда Карсона, находившегося в доверии у военного кабинета; адмирала Реджинальда Холла, главу Британской службы разведки военно-морского флота; лорда Ридинга и Монтегю Норманна, управляющего Банком Англии, нашел, что все они мыслят одинаково. (Когда позднее Ламонт писал об этом, он заметил, может зря, что эти чиновники «все были тупоголовыми людьми».)

Во время продолжительного завтрака на Даунинг-стрит, 10 Ллойд Джордж сам заявил, что он «весьма усердно пытается сотрудничать с новым советским правительством». Он «реалист, хотя все шансы против этого, – и решительно попытается удержать Россию в войне». Он предложил направить объединенную англо-американскую миссию, возможно состоявшую из двух-трех человек, которые будут иметь это в виду, хотя Россию можно будет удержать только в «чисто оборонительных отношениях» . Затем премьер-министр сказал, что солдаты русской армии, «у которых не было оружия, еды или теплой одежды, которыми руководили плохо, чуть ли не на грани измены», имели основания вернуться домой с фронта. В разгар этих волнующих воспоминаний, как определил Ламонт этот поворотный пункт в истории, в которой он в то время играл роль дружелюбно настроенного enfant terrible55 среди наций, он перестает поощрять британского премьер-министра, «сказав, что красный террор еще не поднимал головы…».

Томпсон и Ламонт сошли с парохода в Нью-Йорке утром, накануне Рождества, «ничуть не сомневаясь» в том, что президент встретится с ними. В ушах у них все еще звенели прощальные слова Ллойд Джорджа: «Вы вернетесь, оба, и увидите своего президента. Он полон либеральных идей. Он будет готов действовать со мной заодно». Однако Вильсон отказался. Им было сообщено, что он не желает говорить ни с кем, кто «просит миллион долларов», чтобы удержать Керенского у власти. И тогда они написали ему памятную записку, меморандум.

Вильям Эпплмэн Вильямс сообщает, что, когда, подстрекаемый некими сенаторами и другими фигурами, Томпсон опять попытался добиться интервью с президентом, ему торжественно объявили, что у президента «простуда».

Определенные пункты условий меморандума Ламонта– Томпсона казались двусмысленными. «Признание большевиков не обязательно. Контакт это… В то же время он ни в какой степени не связывает правительство. Этот комитет [предложенный Ллойд Джорджем] будет действовать по обстоятельствам. Он будет работать с любой и каждой группой, пытаясь заставить Россию подняться перед угрозой Германии».

В любом случае мертворожденное предложение Ллойд Джорджа не шло далее посланий, перевозимых Робинсом и завизированных послом 2 января. В разговоре в начале января, который состоялся у меня с Робинсом, тот намекнул мне на послания, говоря об «осязаемой поддержке», которую согласился оказать ему пожилой джентльмен, помогая связаться с Троцким. В одном из этих документов (ни один из них не был отправлен), как мы теперь знаем, содержалось обещание: в случае если центральные силы откажутся заключать «демократический мир» и Россия «будет вынуждена продолжать войну», тогда Фрэнсис будет просить свое правительство «о полной поддержке России, которая только возможна». Сюда входила амуниция для русской армии, а также боеприпасы, продление кредитов и техническая помощь. И, что существенно, Посол сказал, что если враждебные действия против Германии будут серьезно осуществляться русскими армиями, «которыми сейчас командуют народные комиссары», то он порекомендует официально признать правительство большевиков. Во втором документе Фрэнсис говорит, что у него имеется информация из надежных источников, что заверения Соединенных Штатов о поддержке могут оказать решительное влияние на лидеров большевиков в случае провала мирных переговоров. Таким образом, он полагал, что это его долг, «не взирая на предшествовавшие телеграммы», предоставить представителей, которые могли передать большевистским вождям подтверждение того, что, если Россия будет продолжать войну с Германией, «я порекомендую американскому правительству оказать стране всю возможную помощь и поддержку» На полях карандашом было приписано: «Полковнику Робинсу: это – суть телеграммы, которую я направлю в Деп [артамент], поскольку вы сообщили мне, что мирные переговоры закончились и советское правительство решило продолжать войну с Германией и Австро-Венгрией». Д. Р. Ф. 1/2/18».

10 января мы с Ридом снова были в Таврическом дворце, где пятью днями раньше собиралось Учредительное собрание. На этот раз там открывался Третий съезд. Мы ждали Рейнштейна, который решил, что Джон и я должны вытянуть соломинки (бросить жребий), кто из нас будет представлять американских товарищей. Разумеется, кто бы из нас ни выступал, это стало бы обычным делом, мы передали бы приветствия от американских социалистов, которые к настоящему времени разошлись из-за вопроса о войне, поэтому мы могли бы представлять только часть их.

– У меня есть подозрение, – сказал я Джону, – что хорек уже разнюхал насчет этого консульского дела.

Государственный департамент расспрашивал Фрэнсиса относительно деятельности Рида, ибо Вашингтон был встревожен американским консульством, которое сообщило, будто чета Рид будет «перевозить документы», уезжая из Петрограда. И Луиза Брайант, и Рид сначала ходили к Троцкому, до того как Луиза уехала, чтобы получить разрешение путешествовать как дипломатические курьеры. В таком случае их багаж не стали бы перетряхивать и он не пропал бы, как, кажется, потерялась часть ее багажа, когда она ехала в Россию. Каждый из них вез записки, собранные за несколько месяцев, всякого рода плакаты, документы и газеты, а Рид еще брал образцы всякого рода вещей, сувениров, которые мы привезли для большевиков. Троцкий без вопросов дал Луизе Брайант статус дипкурьера. Что же до Рида, он сказал, что тому лучше сделать следующее: он назначит его советским консулом в Нью-Йорке. Это было как раз то, что могло отвечать желанию как Троцкого, так и Рида, и если бы Троцкий до такой степени не был лишен чувства юмора, то я посчитал бы это не чем иным, как розыгрышем – от начала до конца. Я никогда не был уверен, как, впрочем, и сейчас, насколько серьезно воспринял это Рид, хотя ему весьма понравилась эта мысль.

– А как об этом узнает Сиссон? – спросил Рид.

– Он знает об этом все, можете быть уверены, и не через своих полицейских-филеров. А разве вы сами не рассказали об этом половине американской колонии?

Арно Дош-Флеро, корреспондент газеты «Нью-Йорк уорлд», был одним из тех, кто был в курсе. Рид сказал ему: «Когда я стану консулом, я полагаю, что мне придется женить людей. А я ненавижу свадебную церемонию. Я просто скажу им: «Пролетарии всех стран, объединяйтесь!»

– Знает он или нет о назначении меня консулом, – сказал Рид, – но Сиссон, вероятно, сделает все, чтобы не дать мне уехать домой. Если бы он не был таким мелким хорьком, я бы сегодня дал ему в морду.

– Ну, он не такой уж всемогущий. Кроме того, здесь вы ему не нужны. От одного только вашего присутствия у посла поднимается давление.

Подошел Рейнштейн, и мы потянули соломинки. Мне повезло, я выиграл. Я чувствовал себя очень несчастным. Мне это было не нужно. Когда я прочел свой кусок в той части программы, когда представляли гостей из других стран, несокрушимый Рид решил, что он тоже выступит, и он таки произнес речь. Рейнштейн в цветистых фразах представил его, что на самом деле даже перекрыло речь Джона, надолго задержавшегося на суде, который ожидает Рида вместе с другими осужденными издателями газеты «Массы», и сравнил его с Либкнехтом в Германии. Рейнштейн порядком завел народ.

Когда Рид закончил, он занял место рядом со мной и сказал:

• Предыдущая
• 62/101
• Следующая