Нефритовый слоненок - Востокова Галина Сергеевна - Страница 45
- Предыдущая
- 45/78
- Следующая
Король Чулалонгкорн, имя которого переводилось как «Малая диадема», сын короля Монгкута —«Короны», еще в начале правления повелел снести несколько старых зданий. И на освободившемся месте возвели большой дом Чакри, закончив его строительство за два года до столетнего юбилея династии.
Катя впервые увидела здание ночью. От волнения она не заметила ничего, кроме обширной пустынной площади, освещаемой вознесенными на крестовинах столбов круглыми стеклянными фонарями, и светлых мраморных лестниц, огибающих постаменты с огромными спокойными слонами. Изваяния. Позже, при дневном свете, она разглядела и тонкую кружевную резьбу по краям навесов, и изящные балкончики, и прекрасно выполненный портрет короля на желтой стене высоко над входом. Лестница оказалась мозаичной. Причудливо подстриженные деревья в кадках у ее подножия цвели, благоухая. Колоннада фасада сверкала позолотой. Красно-зеленая кровля с тремя шпилями могучими изгибами напоминала храмовую. И дом Чакри, построенный в целом по законам европейской архитектуры, оставлял впечатление несколько странное, но гармоничное.
Все жены Чулалонгкорна, кроме Саовабхи, имели отдельные дома. Только она жила с королем в доме Чакри, традиционно разделенном на внешнюю часть с тронным залом, официальными палатами и внутреннюю – с личными апартаментами короля, Саовабхи и ее детей.
Королева придирчиво разглядывала жену любимого сына. Да, действительно хороша собой, скромна. Умна ли? Видно будет. Одета в тайское платье. Приятно! В совершенстве соблюдает все правила придворного этикета, разговаривая на тайском. Похвально. Несомненно обаятельна. И самое главное – они любят друг друга. Видно по взглядам, интонациям. Не похоже, чтобы для россиянки брак был блестяще рассчитанной партией.
В душе Саовабхи оставалась лишь легкая настороженность, но готова была исчезнуть и она.
– Лек, можешь показать Катрин фотографии.
Он обрадованно повел Катю к лабиринту, знакомому с детства.
Спальня, отведенная королеве в доме Чакри, была так огромна, высока и неуютна, что она велела разделить ее на несколько маленьких комнат японскими ширмами, обтянутыми темно-красным шелком. На этих легких стенках было развешано множество фотографий, сделанных самим королем или его придворными. Они отражали важные события в жизни семьи, страны… Катя с огромным интересом переходила от одного снимка к другому.
– А это кто? – спросила она возле группового портрета, где в центре стоял подросток в расшитом золотом мундире с двумя орденами. Очень приятное лицо. Спокойно-ласковый взгляд.
– Мой старший сводный брат, первый кронпринц. Я любил его больше остальных. И он меня, пожалуй, тоже. Вачируни умер в семнадцать, когда я уже был в Петербурге. Катюша, а меня-то ты здесь узнаешь?
Она стала внимательнее вглядываться в братишек кронпринца с обритыми головками в гирляндах белых цветов. На макушке каждого оставленная прядь длинных волос была свернута колечком и закреплена золотой булавкой.
– Вот… – Катя неуверенно ткнула пальцем в симпатичную улыбчивую мордашку.
– Правильно! А теперь погляди на эту стенку. Она заинтересует тебя не меньше.
– Ой, здесь все так интересно! Но боюсь, и за несколько дней всего не осмотреть.
Катя подошла к Леку и вдруг увидела знакомое лицо. Николай, совсем еще молодой, стоял у трапа королевской яхты «Аполлон» рядом с ее командиром, датчанином де Ришелье. Он же с королем и его женой Савангой, матерью Вачируни, он же в храмах и тронном зале. Чуть левее фотографии русских фрегатов «Владимир Мономах» и «Адмирал Нахимов».
– А про этого человека ты слышала не раз. Оларовский, первый русский посланник в Сиаме. Кстати, и первый президент королевского спортивного клуба! Пойдем дальше. Здесь канонерка «Сивуч» и ее капитан, прибывший, чтобы вручить отцу орден Андрея Первозванного.
– И это русский? – Катя показала на европейца, окруженного сиамским оркестром.
– Да. Композитор Шуровский, написавший музыку сиамского гимна.
Катя удивленно посмотрела на мужа: «Как так?»
– Отечественная музыка слишком непривычна на слух европейца своим отсутствием системы гармонии и полутонов, а гимн должен представлять страну всему миру. Вот отец и решил по совету Николая воспользоваться услугой Шуровского… Здесь Миклухо-Маклай, контр-адмирал Асланбеков… Но пойдем, на сегодня достаточно.
Обратной дорогой Лек приговаривал:
– А ты переживала. Видишь, все хорошо обошлось. Ну-ка отвечай: тебе королева понравилась?
– Конечно. – Катя улыбнулась. – Как же может не понравиться твоя мать? Только ты на нее совсем не похож.
– Знаю. Я в отца, но он более рослый. У нас Вачиравуд на маму похож. Еще убедишься…
Король, подготовленный к встрече с невесткой, был спокоен и дружелюбен. Немного усталое лицо, лучистые («Как у Лека») глаза, очень приятный тембр голоса.
При первых беседах Катя ограничивалась лишь короткими ответами на вопросы короля. И только потом, вполне освоившись, стала позволять себе разговоры на различные темы. Проблем государственно важных король с ней, конечно, не обсуждал, но о рецептах приготовления пищи, о медицине или о разведении домашней птицы мог говорить очень долго и увлекательно. Ему ведь тоже было интересно… Иначе зачем тратить на пустую болтовню драгоценное королевское время?
Кате сначала было очень сложно привыкать к придворному режиму с перевернутыми часами сна и бодрствования. Насколько она себя помнила, всегда тяжело доставались бессонные ночи – и у постели больной матери, и в госпитале… А здесь считалось обычным, что ночное оживление сменяется тихими днями, когда дом Чакри становился похожим на дворец, приговоренный к вечному сну злой колдуньей.
– Как же здесь жили дети? – спрашивала мужа Катя.
– Нам это казалось естественным. Ты видела голубую комнату по дороге к кабинетам короля? Там мы тихонько завтракали по утрам, зная, что шуметь нельзя, под наблюдением моей няни, леди Чом – не путай с леди Чам, – и отправлялись в дальние покои, или на уроки, или на прогулку. Видели родителей, когда они только что просыпались, а мы отправлялись в постель.
Странно. Но Катя скоро привыкла тоже. Правда, днем, перед визитом в дом Чакри, она старалась выспаться, чтобы чувствовать себя свежее. А Лек? Днем служба, теперь уже не в училище, а в академии. Возвращение от отца глубокой ночью и кратковременный предутренний сон.
В одну из первых бесед король все-таки заговорил о страусовой ферме, и Катя порадовала его обстоятельным описанием выращивания в неволе редких птиц.
– …У страусихи забирают по два яйца и столько же оставляют. Если все забрать, то она нестись перестанет, а так можно сорок яиц собрать для инкубатора… Ваше величество, вы видели, какая плотная скорлупа у них? Даже птенец сам не может справиться с ней, приходится за сутки до появления разбивать скорлупу с носика…
А любимые леггорны короля? Катя доставила ему истинное удовольствие своим вопросом:
– В нашем имении под Киевом большой птичник. Я помню, там были кохинхинки, плимутроки и куры с грустным названием «минорки». А что за порода – леггорн?
И Чулалонгкорн, начав с истории названия по итальянскому городу Ливорно в английском произношении, углубился в проблемы придворных птичников:
– При обычном освещении куры откладывают яйца только днем, а если освещать курятник круглые сутки, то в любое время. Проверяли. Так и есть. Но общее количество увеличивается незначительно и не больше затрат на ночной свет. Да и бедные куры не знают толком, когда можно спать. Прямо как придворные дамы в доме Чакри…
А Катя рассказала ему о «курином боге», подвешенном у входа в мамин птичник. Плоский камешек с дыркой посередине они нашли вместе с Иваном, и он сам выбил на нем куриную голову.
– …Как вы думаете, Катрин, сколько блюд можно приготовить из яиц?
– Десять? Ну, если пофантазировать, то, пожалуй, сорок?
– Сто! – с восторгом прервал ее догадки король.
– Катрин, я говорил тебе о коллекции рецептов короля. Думаю, ей мог бы позавидовать любой искусный кулинар, – вступил в разговор Лек, радуясь доверительному общению, которое начинало складываться между отцом и женой. – А Катрин тоже знает, как готовить яйца по-египетски – «хамине». Расскажи, Катюша…
- Предыдущая
- 45/78
- Следующая
