Фамильная честь Вустеров - Вудхаус Пэлем Грэнвил - Страница 21

• Предыдущая
• 21/53
• Следующая

— Она с большим нетерпением ожидает вас, сэр, хочет побеседовать.

— Признаюсь вам как на духу, Дживс: я отнюдь не разделяю этого ее желания и без всякого удовольствия думаю о seance[13].

— В самом деле, сэр?

— Скорей наоборот. Видите ли, я перед чаем послал ей телеграмму, в которой сообщил, что отказываюсь красть серебряную корову, а она телеграмму не получила, потому что еще раньше уехала из Лондона. Иными словами, она уверена, что племянник чуть ли не рвется с поводка, желая выполнить ее команду, а племянник будет вынужден признаться, что план лопнул. Ей это ох как не понравится, и я не стыжусь вам признаться, Дживс, что чем больше я думаю о предстоящей беседе с ней, тем ощутимее у меня холодеют ноги.

— Позвольте вам предложить, сэр, — конечно, это всего лишь полумера, но замечено, что в минуты растерянности и уныния полный вечерний костюм часто помогает обрести душевное равновесие.

— Думаете, мне следует надеть фрак и белую бабочку? Спод говорил — черную и смокинг.

— Считаю, что чрезвычайные обстоятельства оправдывают это небольшое отклонение от этикета.

— Может быть, вы правы.

И, конечно, он оказался прав. По части психологических тонкостей он настоящий дока. Я облачился в полный парадный костюм и сразу же почувствовал себя увереннее. Ноги потеплели, в глазах появился блеск, душа расправилась, будто кто-то накачивал ее велосипедным насосом, Я обозревал в зеркале произведенный эффект, легчайшими движениями пальцев поправляя бабочку и мысленно повторяя в уме слова, которые готовился сказать тете Далии, если она вспылит, и тут открылась дверь и вошел Гасси.

При виде его очкастой физиономии у меня сердце сжалось от сочувствия, потому что с первого взгляда было ясно: он не в курсе последних событий. Человек, которого Стиффи посвятила в свои планы, вел бы себя совсем не так. Гасси же просто лучился благодушием. Мы с Дживсом обменялись понимающими взглядами. «Если бы он только знал!» — сказал мой взгляд, и в его глазах я прочел те же слова.

— Здорово! — воскликнул Гасси. — Ну ты и вырядился! Здравствуйте, Дживс.

— Добрый вечер, сэр.

— Ну что, Берти, есть новости? Видел ее?

Теперь мое сердце просто разрывалось от сострадания. Я подавил горестный вздох. Какой тяжкий долг мне предстоит выполнить! Я должен нанести старому другу удар прямо в солнечное сплетение. Ну почему, почему я? Однако долг есть долг. Буду действовать как хирург — скальпелем.

— Да, — ответил я, — видел. Я ее видел. Дживс, у нас есть бренди?

— Нет, сэр.

— А вы можете принести рюмку?

— Разумеется, сэр.

— Тогда принесите лучше бутылку.

— Хорошо, сэр.

Он исчез, как дух, а Гасси с наивным изумлением уставился на меня.

— Что все это значит? Зачем ты хочешь нахлестаться бренди еще до ужина?

— И в мыслях такого нет. Я попросил принести его для тебя, дружище, несчастный ты страдалец, распятый на кресте мученик.

— Я не пью бренди.

— На сей раз выпьешь, клянусь, и потребуешь еще. Располагайся, Гасси, поболтаем.

Усадил его в кресло и принялся молоть какую-то чушь о погоде и о видах на урожай. Мне не хотелось обрушивать на него жуткое известие, пока под рукой нет воскрешающего напитка. Я что-то плел с похоронным видом в надежде подготовить его к худшему, и вдруг заметил, что он смотрит на меня как-то подозрительно.

— Берти, по-моему, ты пьян.

— Ни в одном глазу.

— Тогда почему ты несешь весь этот бред?

— Заполняю паузу в ожидании Дживса с бренди. Ну вот, Дживс, спасибо.

Я принял из его рук полную до краев рюмку и осторожно зажал пальцы Гасси вокруг ножки.

— Дживс, сходили бы вы к тете Далии и сказали, что я не могу встретиться с ней сейчас. Мне понадобится сколько-то времени.

— Хорошо, сэр.

Гасси вдруг стал похож на озадаченного палтуса.

— Гасси, — сказал я, — выпей бренди и приготовься слушать. У меня дурные новости. По поводу блокнота.

— По поводу блокнота?

— Да.

— Ты хочешь сказать, он не у нее?

— Вот в том-то и загвоздка. Блокнот у нее, и она собирается отдать его папаше Бассету.

Я ожидал взрыва чувств, и взрыв последовал. Глаза Гасси вылезли из орбит и показались над оправой стекол, он вскочил с кресла, содержимое рюмки выплеснулось, и в комнате запахло как субботним вечером в баре.

— Что???

— Увы, именно так обстоят дела.

— Вот это фокус!

— Да.

— Надеюсь, ты шутишь?

— К сожалению, нет.

— Но почему?!

— У нее есть на то свои причины.

— Она просто не понимает, что за этим последует.

— Все она понимает.

— Но это конец!

— Это уж точно.

— О ужас, ужас!

Многие говорят, что в минуты трагических потрясений проявляется лучшее, что есть в характере Вустеров. На меня снизошло странное спокойствие. Я похлопал его по плечу.

— Мужайся, Гасси! Вспомни Архимеда.

— На кой черт?

— Его убил рядовой солдат.

— Ну и что?

— Конечно, приятного мало, но я не сомневаюсь, что умер он с улыбкой.

Моя бестрепетность произвела должное воздействие. Он слегка притих. Не стану утверждать, что нас можно было принять за французских аристократов, которых везут в телеге под нож гильотины, но некое отдаленное сходство все же наблюдалось.

— Когда она тебе сказала?

— Не так давно, на террасе.

— Она не разыгрывала тебя?

— Какое там.

— А не было...

— Озорного блеска в ее глазах? Не было. Никакого блеска не было и в помине.

— Слушай, может быть, есть способ ее остановить? 

Я знал, что он заведет об этом разговор, но уж лучше бы не заводил. Нам предстояли долгие бессмысленные препирательства.

— Способ есть, — сказал я. — Она обещала, что откажется от своего кошмарного намерения, если я украду у папаши Бассета серебряную корову.

— Это тот сливочник, который он показывал нам вчера за ужином?

— Тот самый.

— Но зачем его красть?

Я объяснил ему положение дел. Он выслушал меня с большим вниманием, и его лицо посветлело.

— Ах вот оно что! Теперь я все понял. А раньше в толк не мог взять, почему она так себя ведет. Казалось — полная бессмыслица. Ну что ж, отлично. Выход найден.

До чего же тяжко убивать воскресшую надежду! Но что делать, придется.

— Не сказал бы, потому что я к этой проклятой корове и близко не подойду.

— Как? Почему?

— Потому что тогда Родерик Спод превратит меня в отбивную, он мне поклялся.

— Господи, при чем тут Родерик Спод?

— В деле серебряной коровы он выступает ее защитником. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.

— Хм! Не боишься же ты Родерика Спода?

— Представь себе, боюсь.

— Чушь собачья! Не может этого быть, уж я-то тебя знаю.

— Ничего ты не знаешь. Он заходил по комнате туда-сюда.

— Берти, ну почему надо бояться Спода? Здоровенная туша, пока он повернется, тебя и след простыл.

— Не имею ни малейшего желания состязаться с ним в беге.

— И главное — тебе вовсе не обязательно потом здесь оставаться. Сделал дело — и тут же смывайся. Пошли священнику записку после ужина, вели в полночь быть в условленном месте, и с Богом. Рассчитаем время. От двенадцати пятнадцати до двенадцати тридцати ты крадешь корову. Нет, накинем еще десять минут — мало ли что, — это будет без двадцати час. Без четверти ты уже в конюшне и заводишь автомобиль. Без десяти — мчишься как ветер по дороге в Лондон, все прошло без сучка и задоринки. Не понимаю, чего ты боишься? Мне кажется, все так просто, маленький ребенок справится.

— И все равно...

— Ты отказываешься?

— Отказываюсь.

Он подошел к каминной полке и принялся вертеть в руках статуэтку — кажется, это была пастушка.

— И это говорит Берти Вустер? Да.

— Тот самый Берти Вустер, которым я так восхищался в школе, которого все звали Сорвиголова Берти?

— Да, тот самый.

— В таком случае говорить нам больше не о чем.

• Предыдущая
• 21/53
• Следующая