Когда Ницше плакал - Ялом Ирвин - Страница 49
- Предыдущая
- 49/89
- Следующая
«Ее слова не кажутся мне случайными или бессвязными. Вы, доктор Брейер, разрешили мне свободно вставлять любые комментарии, которые приходят мне в голову. Так вот, позвольте мне отметить, что меня удивляет ваше отношение: вы несете ответственность за все ваши мысли и все ваши поступки, тогда как она… — В голосе Ницше зазвучали суровые нотки, он потрясал пальцем перед лицом Брейера: — Она, под маской своей болезни, имеет право на все !»
«Но, профессор Ницше, вы же сами говорили о том, что власть, сила — это важные вещи. В силу своего положения я имел власть. Она ждала от меня помощи. Я знал о ее уязвимости, знал, что она очень любила отца, может быть, слишком сильно, и что причиной ее болезни стала его смерть. Я также знал, что она перенесла на меня всю силу любви, которую испытывала к нему, и я воспользовался этим. Я хотел, чтобы она любила меня. Знаете, какими были ее последние слова, обращенные ко мне? Сказав ей, что передаю ее другому врачу, я собрался уходить, и она прокричала мне вслед: «Вы всегда будете моим единственным мужчиной! Никто и никогда не займет ваше место!» Ужасные слова! Это говорит о том, какую глубокую рану я нанес ей. Но ужаснее всего было то, что эти слова доставили мне удовольствие! Мне нравилось, что она осознавала мою власть над ней! Теперь вы видите, что я оставил ее побежденной. Искалеченной. Я с таким же успехом мог бы связать ее и изувечить ей ноги!»
«И что же случилось с этой несчастной со времени вашей последней встречи?» — поинтересовался Ницше.
«Ее перевели в другой санаторий, в Круцлинген. Большинство старых симптомов вернулись — колебания настроения, утренняя утрата родного языка, боль, совладать с которой мог только морфий, к которому она пристрастилась. И еще один интересный момент: врач, который работал с ней в этом санатории, влюбился в нее, отказался от работы с ней и предложил ей руку и сердце!»
«О, видите, история повторяется, но уже с другим доктором!»
«Я знаю только то, что меня убивает мысль о том, что рядом с Бертой был другой мужчина. Будьте добры, включите в ваш список еще и пункт „ревность“: это одна из самых болезненных моих проблем. Меня преследуют видения: они разговаривают, прикасаются друг к другу, даже занимаются любовью. Эти образы причиняют мне сильнейшую боль, я продолжаю мучить себя. Вы понимаете меня? Приходилось ли вам когда-нибудь ревновать так сильно?»
Этот вопрос стал поворотным пунктом беседы. Сначала Брейер был предельно откровенен с Ницше, чтобы подать ему пример, надеясь подвести его к ответной откровенности. Но вскоре процесс самораскрытия полностью поглотил его. Но Брейер ничем не рисковал: Ницше, будучи уверенным в том, что он исполняет роль его консультанта, дал ему клятву о сохранении конфиденциальности.
Это было новое ощущение для Брейера: он никогда и ни с кем не был так откровенен. Был, конечно, еще Макс, но, общаясь с Максом, он заботился о том, чтобы сохранить лицо, и был крайне осторожен в выборе слов. Даже с Евой Бергер он всегда был начеку, стараясь не выглядеть перед ней стариком, из которого сыплется песок, скрывая от нее сомнения, нерешительность, то есть все то, что делает взрослого мужчину слабым и отяжелевшим в глазах молодой и привлекательной женщины.
Но когда он начал рассказывать о том, как ревнует Берту к ее новому доктору, Брейер снова стал прежде всего врачом, который лечит Ницше. Он не сказал ни слова неправды, ведь действительно ходили слухи о Берте и новом докторе, и он действительно мучился ревностью, но свои чувства он представил в сильно преувеличенном виде, пытаясь подготовить почву для ответной откровенности со стороны Ницше. Потому что Ницше наверняка испытывал ревность, будучи вовлеченным в «пифагорейские» отношения с Лу Саломе и Полем Рэ.
Но его стратегия оказалась безуспешной. По крайней мере Ницше не выказывал ни малейших признаков какого-то особого интереса к этой теме. Он лишь кивал головой, листал блокнот и просматривал записи. Наступила тишина. Мужчины смотрели на догорающий огонь. Потом Брейер достал из кармана свои массивные золотые часы — подарок отца. На обратной стороне была выгравирована надпись: «Сыну моему, Йозефу. Неси дух моего духа в будущее». Он взглянул на Ницше. Отражалась ли в этих усталых глазах надежда на приближение конца разговора? Пора было уходить.
«Профессор Ницше, общение с вами идет мне на пользу. Но я несу и ответственность за вас, и, сдается мне, я прописал вам отдых, чтобы предотвратить очередной приступ мигрени, а теперь вот нарушаю свое же предписание, заставляя вас так долго слушать меня. И еще: я помню, как вы описывали мне свой обычный день, в котором присутствовала лишь незначительная часть контактов с другими людьми. Не кажется ли вам, что это слишком большая доза общения для одного раза? Я говорю не только о том, что слишком долго вам пришлось непривычно много говорить и слушать, но о том, что вам пришлось принять слишком большую дозу чужой личной жизни?»
«Наш договор требует от меня такого же честного ответа, доктор Брейер, и я солгал бы, не согласившись с вами. Да, сегодня мы проделали огромную работу, и я устал. — С этими словами Ницше откинулся на спинку стула. — Но вы не правы в том, что касается передозировки вашей личной жизни. Я тоже учусь у вас. Именно это я имел в виду, когда говорил о том, что пришло время учиться общаться с окружающими, а мне надо начинать с нуля!»
Брейер встал и потянулся за пальто. Ницше окликнул его: «Еще один комментарий под занавес. Вы много говорили о втором пункте нашего списка: „погруженность в чужеродные мысли“. Может, за сегодняшний день мы разобрались с этой категорией, так как теперь я понимаю, как эти недостойные мысли захватывают власть над вашим сознанием. Но, как бы то ни было, это ваши мысли, и это ваше сознание. Хотелось бы знать, какую выгоду вы получаете, позволяя им появляться, или, скажу даже больше, заставляя их появляться».
Брейер, одна рука в рукаве пальто, замер: «Заставляя их появляться? Я не знаю. Я могу сказать только одно: я вижу это по-другому. Мне кажется, что это происходит со мной. Ваше заявление о том, что я заставляю их появляться — как это сказать? — не имеет для меня эмоционального смысла».
«Мы должны найти способ найти этот смысл. — Ницше встал и проводил Брейера до дверей. — Давайте проведем мысленный эксперимент. В качестве подготовки к нашей завтрашней встрече, будьте добры, подумайте над таким вопросом: если бы вы не думали об этом, о чем бы вы думали?»
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАМЕТОК ДОКТОРА БРЕЙЕРА В ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ УДО МЮЛЛЕРА,
5 ДЕКАБРЯ 1882 ГОДА
Великолепное начало! Мы многого достигли. Он составил список моих проблем и планирует каждый раз рассматривать по одной из них. Хорошо. Пусть он считает, что именно этим мы и занимаемся. Чтобы помочь ему довериться мне, я сегодня содрал с себя кожу. Он не последовал моему примеру, но всему свое время. Разумеется, он был поражен, изумлен моей откровенностью.
У меня появилась интересная тактическая идея! Я опишу его ситуацию, только главным героем сделаю себя. Потом он будет давать мне консультации и, таким образом, будет консультировать сам себя. Так, например, я смогу помочь ему проработать его треугольник с Лу Соломе и Полем Рэ, если попрошу его помочь мне разобраться с моим треугольником — я, Берта и ее новый доктор. Он настолько скрытен, что это может оказаться единственным способом помочь ему. Возможно, ему никогда не хватит откровенности, чтобы прямо попросить о помощи.
У него оригинальный склад ума. Я не могу прогнозировать его ответы. Возможно, Лу Саломе права и ему суждено стать великим философом. Да, если только он будет держаться подальше от рассуждений о людях! В большинстве аспектов человеческих взаимоотношений он полнейший профан. Но когда речь заходит о женщинах, он становится варваром, почти теряет человеческий облик. Не важно, что это за женщина, не важно, что за ситуация, — его ответ предельно предсказуем: женщина — интриганка и хищница. Точно так же можно предсказать и его совет в отношении женщин: вините их во всем, карайте их! Ах да, еще одно: держитесь от них подальше!
- Предыдущая
- 49/89
- Следующая
