Война в небесах - Зинделл Дэвид - Страница 210

• Предыдущая
• 210/216
• Следующая

На самом деле Данло в период своего заточения много ел, вдоволь спал и исследовал происходящие в нем перемены.

Часто, погружаясь в медитации, он смотрел на белого шахматного бога, которого вырезал много лет назад, — Данло казалось, что он сумел придать ему сходство с отцом, Мэллори Рингессом. Не менее часто он заглядывал в себя, чтобы вспомнить свое старое лицо и представить себе новое, повторяя в душе фравашийский коан, которому научил его Старый Отец: “Если я — только я, кто тогда останется стоять, когда я умру?” Данло просидел бы взаперти еще дольше, но утром семьдесят третьего дня глубокой зимы к нему пришел человек по имени Люйстер Отта с извещением, что Старый Отец собрался наконец умереть. Люйстер, умница с доброй улыбкой на угольно-черном лице, был самым старым из учеников фраваши. Данло хорошо помнил его по совместному житью в доме Старого Отца, но Люйстер, само собой, не узнал в нем Данло ви Соли Рингесса. Старого Отца Данло посещал только в маске, и Люйстер каждый раз встречал его как таинственного незнакомца. Теперь, в Утренней башне, посланец убедился, что этим незнакомцем был Мэллори Рингесс.

— Сейчас, — сказал Данло, узнав, с чем пришел Люйстер. — Один момент.

Люйстера он принял в той же маске, и тот, наверно, удивился, что Мэллори Рингесс носит ее у себя дома. Он, видимо, объяснял это тем, что великий глава Ордена, прославившийся как скраер, предвидел печальную новость и заранее приготовился к очередной тайной прогулке по улицам Невернеса.

— Как хорошо, что вы готовы прийти, — сказал Люйстер. — Старый Отец, возможно, не доживет до завтра.

Он сказал еще, что ему велено разыскать также и лорда Бардо — Люйстер сам не знал, почему Старый Отец хочет видеть у своего смертного одра двух виднейших лордов Невернеса. Данло не стал в это углубляться — он попросил Люйстера подождать за дверью, а сам облачился в черную соболью шубу и взял с собой кое-какие вещи.

Вместе они отправились в башню Данлади, где жил Бардо; эти утренние часы тот посвящал математике. Уже втроем они пересекли Старый Город и пришли к дому на западной окраине Фравашийской Деревни. Люйстер проводил их по извилистым коридорам в думную комнату, где все так же пахло раздавленной хвоей и было полно арф, книг, фравашийских ковров, инопланетных музыкальных инструментов и прочих вещей. Старый Отец лежал на низкой кровати в самом центре комнаты, окруженный дюжиной своих учеников. По нему, как это обычно бывает у инопланетян, не было видно, что он болен, — и еще менее, что он умирает. Длинное, покрытое белым мехом тело не показалось Данло исхудавшим по сравнению с их последней встречей, мохнатое лицо выглядело почти безмятежным. Только большие золотисто-оранжевые глаза выдавали боль, от которой страдал старый фраваши.

— О-хо, у нас гости! — слабо воскликнул он, увидев вошедших Данло и Бардо. — Подождите, пожалуйста, немного — я хочу проститься с учениками.

Ученики уставились на Бардо в роскошном шишиновом плаще и на Данло, не снявшего маски. Он знали, что Старый Отец хочет поговорить с Мэллори Рингессом, но не понимали, почему Рингесс скрывает свое лицо. Полагая, что у него есть на то свои причины, они уважали его инкогнито, хотя их и возмущало, что Старый Отец намерен провести свои последние мгновения с ним.

— Ох-ох, — прошелестел Старый Отец, — спасибо лордам за то, что они согласны подождать, а ученикам моим — за то, что так долго и терпеливо слушали старого инопланетянина.

И он заговорил с Салимом Бриллем, которого Данло помнил как чемпиона мокши — Старый Отец устраивал эти языковые турниры ежевечерне после ужина. Данло помнил еще Михаила Утрадесского и Эй Элени, но остальные были ему незнакомы. Старый Отец каждому говорил несколько ласковых слов — а может быть, и отпускал одну из своих иронических шуточек. Это изнуряло его, но он сохранял легкий, шутливый тон и каждому дарил что-нибудь на память — арфу, барабан, орех шраддху, красивую чайную чашку. Покончив с этим ритуалом, он попросил учеников удалиться во внутренние комнаты дома, а Люйстера — закрыть за ними дверь; на памяти Данло дверь в думную комнату затворялась впервые.

— Ах-ха, вот мы наконец и одни, — певучим, как у скворца, голосом произнес Старый Отец, подзывая Данло и Бардо к себе. — Спасибо, Данло, что пришел, и тебе, Бардо, спасибо.

Бардо, никогда раньше в глаза не видавший Старого Отца, уселся напротив, нервно поглаживая бороду. Он не понимал, зачем его вытащили из теплой квартиры и привели в это холодное помещение (температура в думной комнате, как обычно, стояла чуть выше точки замерзания). Это можно было объяснить только тем, что старый учитель Данло хочет поделиться с ними обоими какой-то жизненно важной информацией.

— Ну и холод же у вас тут, — пожаловался он. — Ничего, если я останусь в шубе?

Данло, сидящий рядом с ним, только головой покачал, а Старый Отец тихо засмеялся, погладив белый мех у себя на груди.

— С тем же успехом я мог бы спросить у тебя, можно ли мне не снимать свою шубу. Впрочем, я и правда прошу, чтобы мне позволили еще немного ее поносить.

При этом намеке на близкую кончину Данло и Бардо тревожно переглянулись, а Старый Отец, наставив длинный палец на своего бывшего ученика, сказал:

— А еще я попрошу Данло ви Соли Рингесса снять свою маску. Негоже ученику сидеть перед своим учителем с закрытым лицом, правда ведь?

Данло нерешительно взглянул на дверь, опасаясь, как бы в комнату кто-нибудь не зашел. Но дверь оставалась закрытой, и в комнате стояла тишина, нарушаемая только трудным дыханием Старого Отца.

— Хорошо, почтенный, — кивнул он, — я сниму ее, если ты хочешь.

Он стянул маску через голову и замер, тихий и чуткий, как снежная сова на дереве.

— Что это с тобой? — изумленно воскликнул Бардо. — Погляди на себя!

Но Данло не надо было глядеть на себя — ему хватило изумленных слов Бардо и отражения, которое виднелось в золотых зеркалах глаз Старого Отца. Человек, которого видели Бардо и Старый Отец, не был Мэллори Рингессом. За десять дней, проведенных взаперти, Данло стал таким же, каким был, пока Констанцио не взялся за его ваяние: тот же крупный нос, резко очерченные скулы, та же свирепая красота, доставшаяся ему по наследству. Но и нечто новое присутствовало в нем, нечто странное и чудесное, как будто все клетки его тела трудились, придавая ему какой-то другой, не завершенный пока, образ.

• Предыдущая
• 210/216
• Следующая