Записки ночного сторожа - Зиновьев Александр Александрович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/41
• Следующая

Я совсем один. У меня нет оппонентов. А без них нельзя развить ни одну мысль достаточно полно и четко. Я готов признать любого оппонента. И даже, например, такого. Ночной Сторож не понимает основной идеи ибанизма — лишить труд его унизительно-утилитарного значения и превратить в мощное средство воспитания нового человека. Контора описана верно. И превращение общества в единую семью-контору как основная тенденция ибанизма схвачена верно. Но Ночной Сторож как отщепенец неверно расставляет акценты, меняет знаки на обратные. Прежние критики ибанизма представляли ибанизм кто — в виде казармы, кто — в виде концентрационного лагеря. Они ошибались. Но ошибка их состояла не столько в том, что они в казарме и в концлагере видели только теневые стороны и не видели их положительных сторон (нас не запугаешь таким сравнением!), сколько в том, что они не заметили конторного характера казармы и концлагеря, т. е. не могли понять того, что контора есть высшая форма, содержащая в снятом виде казарму и концлагерь. Она не нуждается во внешней дисциплине и охране. Она есть самоказарма и самоконцлагерь. Ночной Сторож это подметил, но отнесся к этому отрицательно. Потому он — более опасный враг ибанизма. Он готов признать в ибанизме все без исключения. Но отношение его к явлениям ибанизма противоположно нашему. Потому его бессмысленно опровергать. Чувства неопровержимы. Его надо просто уничтожить. Но у меня нет даже такого собеседника.

Зашел физик, мой старый приятель, уволенный с работы по другим причинам. Говорит, есть шансы немного подработать. Один прохвост, живший в их доме, получил великолепную новую квартиру. Надо отцеклевать полы, подклеить обои, привести в порядок краны и петли, одним словом — привести квартиру в состояние, пригодное для жилья. А между прочим, дом принят в эксплуатацию с высшей оценкой. И строила его бригада прославленного Героя, который теперь чуть ли не каждый день делится опытом по телевидению и ездит за границу представлять ибанский рабочий класс в мировом масштабе. Я с радостью принял предложение физика. И тут мы обсудили идею создания подпольной бригады по ремонту квартир. Физик сказал, что у него есть знакомый кандидат наук, которому надо заработать деньги на кооператив. Я сказал, что мог бы давать заодно уроки английского языка. Физик высмеял меня за незнание ситуации в этой сфере бизнеса. Я сказал, что мог бы диссертацию кому-нибудь написать. Физик сказал, что он мог бы в месяц по две диссертации клепать. А что толку? Теперь проблема не в том, чтобы настрочить диссертацию, а в том, чтобы пристроиться где-то на защиту. В общем, мы оставили идею бригады по ремонту квартир как самую реальную, отвергнув все остальные.

На другое утро я направился к Физику. У него уже сидел Кандидат. В квартире Физика был ужасающий беспорядок. Что случилось, спросил я. Жена в больнице, сказал Физик. Что-нибудь серьезное, спросил я. Пустяки, сказал Физик. Решила лишний вес сбросить. Мода! Слыхали о новой системе Академии Здоровья? Не ешь хлеба — вредно. Не ешь мяса — вредно. Не ешь масло — вредно. Не ешь сахар — вредно. Ничего не скажешь, отличная система. Государству выгодно — легче планы перевыполнять, сельское хозяйство в концеконцов можно поднять на уровень. И семье экономия. Можно объявить, что реальная заработная плата выросла. А жена, спросил я. Пустяки, сказал Физик. Полная дистрофия. Все зубы вывалились. Шкура висит клочьями. И лысеть начала. Жуть! Во красотка будет! Это что, говорит Кандидат. Моя соседка по квартире занялась гимнастикой йогов. Новой, разработанной на базе ибанизма после присоединения Индии к Ибанску. Сунула ногу куда-то за спину, а обратно никак. В итоге — три вывиха и четыре перелома на одной ноге. Минимум полгода в гипсе в подвешенном состоянии. Правда, в квартире стало спокойнее.

Чин встретил нас с поллитровкой, как положено по ибанскому обычаю. Но большую часть ее выдул сам. И разболтался, мешая нам работать. Дом высшей категории, орал он, а сплошная халтура. Все ненадежно. Общество недобросовестных и ненадежных людей. Никому нельзя верить. Ни на кого нельзя надеяться. Где вам понять?! Вам лишь бы деньгу зашибить. А на интересы государства вам наплевать. А у меня душа кровью обливается. A как же ракеты, съехидничал Кандидат. Ракеты, возмутился Чин. Да там еще хуже, если хочешь знать. Если там что-то и летит, так какой ценой! Болтовня Чина нам порядком надоела. Вдруг он взглянул на часы и мигом протрезвел. Заболтался я тут с вами, проворчал он начальственным тоном, а мне Туда нужно. Ну-с, давайте, давайте! Хватит филонить! И он укатил в своей служебной черной машине. А ведь мы вместе в школе учились, сказал Физик. Теперь он меня не узнает. А он нас не надует, спросил я. А кто его знает, сказал Физик. Им ни в чем доверять нельзя. Прошлое лето мы снимали дачу у одного такого бывшего чина. В писательском городке, не где-нибудь. Хозяин — бывший Секретарь целого крупного района. Жена — член какого-то комитета защиты угнетенных и освобождающихся народов. Я вне их среды редко встречал таких мерзавцев. Настоящий уголовник. Тянул все, что под руку подвернется. Причем — хитро, не подкопаешься. У нас он воровал деньги по мелочам, а иногда — по-крупному. И в заключение украл у жены кольцо — подарок матери, наследственное. С ними надо иметь дела только с позиций силы, сказал Кандидат. Надо плату потребовать еще до окончания работы. И если что, бросить дело в таком состоянии, чтобы после нас ему в два раза дороже обошлось. Разумная идея, сказал я. Они становятся честными только тогда, когда у них другого выхода нет.

После работы у Чина я вздремнул пару часов у Физика и вечером отправился на дежурство. Кандидат отправился в больницу — отнести кое-какие фрукты соседке. Жалко, сказал он. Это такая стерва, что никто не хочет ее навещать. А как у нас в больницах кормят, вы знаете. Я бы этого не стал делать, сказал Физик. Пусть подыхает. А ты, Сторож, как смотришь на это дело? Я сказал, что не знаю. Я вообще не знаю заранее, как я буду поступать в такого рода ситуациях. Скорее всего — как Кандидат. По натуре я беспринципный человек. Или, скорее, добрый. После той истории на собрании мне стало жаль наше институтское начальство. Бедняги, сколько у них неприятностей было из-за меня. Их до сих пор склоняют во всяких отчетах и постановлениях. А мои сослуживцы! Им есть из-за чего меня ненавидеть. На них обрушился такой шквал политико-воспитательной работы, что они до сих пор не могут очухаться. А меня из-за этого гложет совесть. Ты эгоист, сказал мне мой непосредственный шеф. Ты только о себе думаешь. А о товарищах забыл!…

По дороге в контору я вдруг подумал, что мы не так уж плохо живем. Мы имеем возможность подрабатывать. А наши потомки будут лишены и этого. Все будет очень просто. Если ты есть ибанец такой-то категории, то и получай свой харч по этой категории. И ни в коем случае не больше. Меньше можно (в распределителях разворовывают). Так, конечно, лучше. Спокойнее. Отволынил на работе свое время, пробился (народу в транспорте — кошмар!) домой и живи в свое удовольствие. Телевизор смотри: хоккей, футбол, балет, речи. Читай газеты: хоккей, футбол, балет, речи. Пей, сколько хочешь. Этого добра у нас по потребности. С закуской только скверно. Кстати, а что такое мясо?

А о товарищах я, выходит, забыл. Товарищи, — что это такое? И есть ли они у меня? И были ли вообще когда-нибудь? Сослуживцы, коллеги, собутыльники, собеседники, партнеры. Но не товарищи. Товарищество (т. е. дружба) есть нечто иное. Я не припомню ни одного случая, когда со мной поступили по-товарищески. Я заступился за Неврастеника с риском для себя. Это по-товарищески, кажется так? И что же? Он назвал меня провокатором. В Ибанске вообще нет условий для той формы поведения, которая называется товариществом. Говорят, что она сохранилась еще у уголовников. Но я не верю в это. Ибанские уголовники должны по идее нести на себе печать нашего общества.

• Предыдущая
• 3/41
• Следующая