Под властью фаворита - Жданов Лев Григорьевич - Страница 45

• Предыдущая
• 45/55
• Следующая

И совсем ласково подергал он за ухо просиявшего юношу.

– Слышу, отец. Я прикажу себя поднять раньше моих собак. Видел, у меня теперь новый чудесный дог… Во какой!

– Видел, видел, мой мальчик. У тебя есть вкус. Знаешь толк в жизни. Весь в меня. Ну, ступай же. Доброй ночи!

Получив поцелуй в лоб, сын ответил почтительным поцелуем руки. Подошел к матери и проделал ту же процедуру.

– Спокойной ночи, мамочка!.. – и ушел, слегка пошатываясь, насвистывая свои любимые охотничьи сигналы.

– Запри ту дверь! – поворачивая за сыном ключ в дверях, распорядился Бирон.

Герцогиня подошла к двери, ведущей в коридор, и, не подозревая, что проделал здесь шут, повернула дважды ключ в замке.

– Заперла. Успокойся. Никто не войдет сюда ночью. Спи спокойно. А то последние две-три ночи ты все стонешь и мечешься во сне. На что я крепко сплю, а и то просыпалась не раз…

Подойдя к постели, герцогиня откинула полог сперва с той стороны, где спала сама, потом перешла на сторону мужа и там также откинула завесу и отвернула край одеяла, оправив подушки, как любил муж. Сбросив капот, в одной сорочке она нырнула под одеяло и, повернувшись к мужу лицом, осторожно заговорила:

– Яган! Отчего это ты вечно нападаешь на бедного Петрушу? Конечно, это не Карл, твой любимчик. А все-таки следует быть немного справедливым. Я тебе всегда была хорошей женой, верным другом. Так не обижай моего мальчика!

– Ты дура! Я и не думаю его обижать! – пуская клубы дыма из закуренной трубки, откликнулся он. – А что следует сказать, то и говорю. Если бы отец не пробирал меня в мои юные годы, может быть, я бы сбился совсем с пути. И, вообще, не приставай ко мне!.. Сейчас важные соображения, серьезные дела у меня в голове. Ты ничего не понимаешь. И молчи!

Нетвердыми шагами меряя комнату, он время от времени отпивал большими глотками вино из бокала и шевелил губами, словно говорил сам с собою. Видно было, что впечатления переполняли эту суровую замкнутую душу и ему хотелось высказаться, хотя бы перед своей женой, которую он знал много лет и не высоко ценил.

– Вот как! Теперь дура! – обиделась герцогиня. – «Ничего не понимаешь!» А как нужно было, только и слышала: «Иди во дворец… скажи то-то и то-то… Сделай так… Подслушай там… Возьми это… Подари тому… Пообещай такому-то…» И я исполняла хорошо. И в эти тяжелые дни перед смертью императрицы я не была «дурой»… А помнишь ли, когда совершила самое неприятное и тяжкое для женского сердца… Когда я сумела чужое мне дитя выдать за свое… за наше, тогда я была не «дура»!..

– Молчи, говорю! – притворно сердясь, прикрикнул муж. – Бога благодари, что я в добром расположении духа. А не то бы…

– Знаю я тебя, какой ты… грубиян. И рукам даешь волю иногда. Совсем уж на герцога не похоже.

– Ты зато прирожденная принцесса! Ха-ха… Наш род старинный, дворянский… Еще дед моего деда владел нашей милой мызой Каленцеем, где родился и я, и мой отец, и братья… Дед мой, Готгард Бирон, бился на поединке с самим Ульрихом Лейценом, братом великого магистра, и свалил его с коня во всем оружии… Почитай старинные курляндские летописи. Те самые, в листы которых дед твой завертывал колониальные товары, отпускаемые публике, раньше, чем купил себе дворянство на деньги, скопленные удачной торговлей. Не хочешь ли, как это русское дурачье, корить меня моим худородством? Молчи лучше и слушай, старая дура, если умные люди хотят с тобой говорить.

– Слушаю… слушаю, мой умник.

– Постой… Сколько это пробило в крепости! Неужели час! А я совсем не хочу спать. Что значит приятно провести вечер. Миних совсем развеселил меня. Хитрый пройдоха. Но я хитрее его. И он сдался окончательно… Теперь – он будет мне служить за страх и за совесть. А я стану время от времени кидать ему подачки… не очень жирные, конечно, чтобы не слишком зазнавался наш герой-фельдмаршал… Когда я должен был покинуть Кенигсбергский университет – пришлось ради куска хлеба муштровать сынков курляндского дворянства. И тогда я научился, как надо поощрять свое стадо, не слишком балуя его. А люди, старые и малые, все одинаковы. Накорми досыта скотину – она не станет везти или слишком загарцует и разобьет оглобли. Поняла? Моя жирная принцесса!.. И Миниха я буду вести на цепочке, а он пускай тянет колымагу. Ха-ха-ха!..

– Послушай, Яган! Сердись, не сердись, а я скажу… Мне думается: чем так обошел тебя Миних? На что он тебе? Чем он лучше Остермана, которого ты так ненавидишь? Не доверяй графу, муженек. Не нравится мне, как он говорит с тобой. И смех у него такой… не настоящий. Он так завидует тебе…

– Но еще больше боится! И это очень хорошо. Сразиться с ним на поле битвы я бы не хотел. Для этого есть у меня два отчаянных головореза-братца, Густав и Карл. В боях он меня одолеет, этот прирожденный ландскнехт, но что касается придворных тонкостей и всякой дипломатии… Хо-хо!.. Недаром я штудировал Аристотеля, и Макиавелли, и Сфорцу… и разных других! Я всех здешних дельцов и политиканов… Вот где я их держу! В моем кулаке! Ха-ха-ха!.. Австрийцы, ненавистные мне, остались с носом. И сам Остерман поплатится за все свои и чужие грехи передо мною. Завтра же он будет арестован… Французов, с их шаркуном, пройдохой Шетарди, я вожу за нос, треплю, как треплет за шиворот сука своих малых щенят. А французские экю сыплются к нам… К тебе, в чулок твой широкий, женушка! А взамен им – вот что! Кукиш и два кукиша. Россия не для них, а для меня, хотя денежки от Франции мы получили… сто тысяч экю! Шутка ли! Ха-ха-ха… Куш не плохой. И Миних помог мне получить его. А ты ему не веришь! Сегодня же я окончательно убедился, что граф решил служить мне верно и будет предан мне из страха… если не по доброй воле. Д не все ли мне равно!

– Дай Бог… Только, Яган, сердце у меня что-то не спокойно. Очень уж ты занесся. И что тебе за охота была попасть в регенты, когда и так ты правил всеми здесь без хлопот, не возбуждая лишней зависти и вражды. К чему тебе! Ясно, что своим последним возвышением ты озлобил всех при дворе. Уж не говоря о русской пьяной, тупой черни. Попы клянут тебя… еретиком, чуть не антихристом называют… Зачем же ты, не пойму?! Всегда такой осторожный, рассудительный… Не пойму!.. Неужто нельзя было иначе!

– Иначе! Как это? Ну, умница, знаешь лишь порицать – укажи: как можно иначе. Помнишь, что было раньше? Забыла наш «пышный, богатый двор» при герцогине курляндской? Шесть с половиною придворных, не считая приживальщика Бестужева и других шутов… Унылая жизнь на подачки, идущие из Петербурга! И все завидовали мне, обер-камергеру светлейшей герцогини Анны. Все шесть с половиной человек ее свиты и дюжина других, настоящих лакеев в ливреях, перешитых и перелицованных по два раза… А я – сгибался, таился, молчал… и порою завидовал толстяку, веселому сапожнику при нашем «высоком дворе»!.. Но Анна слушала меня во всем. А я видел многое вперед, о чем не догадывались первые умники и нашего курятника, и блестящего российского двора! Я умно вел дело. Случай помог мне и нашей герцогине… И вот я, никому не видимый, тайный, но полновластный хозяин в целой огромной империи, богатой почти так же, как золотая Индия, хотя с виду разоренной и бедной до нищеты. Начинаю работать – очищать десятками лет насыхавшую грязь. Придворных здесь больше, чем было челяди у нас во всей Курляндии. И опять все завидуют мне… Но их зависть – мне на пользу! Я уже и герцог курляндский… хотя тамошние бароны больше любят холеру и чуму, чем своего нового герцога, который еще недавно играл с ними в тарок по грошовой ставке! Ха-ха-ха!.. Я – граф Вартенберг в Силезии, владетельный граф Бинген на прусском Одере. Но важнее всего, что я – Бирон в России! Знаешь ли, что одни только горные заводы здесь дали мне в три года – два миллиона звонких рублевиков! А?! Пускай завидуют!.. Есть чему! И так длится целых десять лет… в этой проклятой стране, в России, где брат поднимается на брата, где дети продавали мне отцов, а матери – своих дочерей за гроши… Где убивают не только ради корысти, но и так, для забавы порой… Здесь я владею всем десять лет… И Я – остаюсь Я!

• Предыдущая
• 45/55
• Следующая