Столетнее проклятие - Эйби Шэна - Страница 19
- Предыдущая
- 19/59
- Следующая
Например, то, почему он так много времени проводил в отдаленной деревушке, где жила Авалон под присмотром нескольких его доверенных людей. Деревушка тоже принадлежала Кинкардинам, но стояла на самой границе их владений, а соседними землями владел союзный клан — стало быть, в случае нападения им было куда бежать.
Хэнок никогда, ни на минуту не забывал об опасности. Он часто уезжал в Савер, ведя обычную жизнь лэрда и скрывая ото всех свои поездки в деревушку. Он ни разу не брал с собой Авалон. Как же она страшилась его частых и всегда неожиданных визитов!
Впрочем, замысел Хэнока сработал как нельзя лучше. Прошло целых шесть лет, прежде чем слухи о том, что Авалон жива, просочились в Англию. Еще год англичане потратили на то, чтобы отобрать ее у Хэнока. До тех пор все считали, что Авалон была убита, погибла вместе с отцом и другими обитателями замка Трэли. Тела ее так и не нашли. Решили, что оно сгорело дотла во время пожара. Сама Авалон узнала обо всем этом, только когда вернулась в Англию.
Она всегда искренне считала, будто всем известно, что она живет в захудалой горной деревушке, — и всех это устраивает. Именно это внушил ей Хэнок. Между тем одни лишь Кинкардины знали, что дочь Жоффрея де Фаруш жива.
Как же разъярился Хэнок, когда англичане потребовали ее возвращения! Он и не думал отпускать Авалон, покуда она не станет женой его сына и окажется навеки привязанной к клану Кинкардинов.
— Твой отец, должно быть, вне себя от радости, что ты вернулся домой, — вслух сказала Авалон, нарушив лесную тишину. И подумала: «Каково-то будет снова встретиться с Хэноком?»
— Понятия не имею, — помолчав, отозвался Маркус. — Он умер почти год назад.
— Почти год?! — Авалон никто об этом не сказал. Никто! Просто невероятно!
— Ну да. — Маркус помолчал, давая ей время свыкнуться с этой мыслью, и добавил: — Мне сказали, что его последние слова были о тебе.
С губ Авалон сорвался едкий смешок.
— Полагаю, что-то вроде: «Не забудь похитить свою невесту».
— Что-то вроде того, — согласился Маркус.
На самом деле Хэнок не говорил ничего подобного. Судя по тому, что рассказали Маркусу, отец заболел неожиданно и скончался так быстро, что к нему даже не успели позвать лекаря. Один из старых дружков Хэнока отправил Маркусу письмо с сообщением о смерти отца, требуя, чтобы он немедля вернулся из Святой Земли и возглавил клан.
И когда Маркус вернулся, тот же старик за кружкой виски рассказал ему остальное. Перед смертью Хэнок говорил о леди Авалон — говорил так, словно она была рядом; называл ее своей славной девочкой и твердил, что у нее, дескать, все будет хорошо — ведь она научилась всему, что должна была знать. Хэнок не сказал впрямую, что стыдится того, как с ней обращался, но рассказчик считал, что в глубине души старый лэрд раскаивался в своей жестокости.
— Мне кажется, он очень любил тебя, — вслух сказал Маркус и почувствовал, как она словно окаменела.
— Странный способ выражать свою любовь, — с горькой ненавистью проговорила она. — Бить, унижать, насмехаться над всем, что тебе дорого.
Если Хэнок и не раскаялся в своей жестокости, то Маркус сейчас терзался раскаянием за двоих. Ему казалось немыслимым, чтобы у кого-то поднялась рука ударить эту чудесную девушку, хотя теперь Маркус знал, что она вполне способна ответить на удар. Он холодел, представляя себе Авалон избитой, и одновременно кипел от бессильного гнева. Сейчас поздно было проклинать Хэнока. Да и при жизни старик расхохотался бы ему в лицо. Отец всегда казался Маркусу великаном, который целиком выкован из стали, — ни капли нежности или ласки. Мальчишкой Маркус боялся отца до судорог. Став мужчиной, он постарался о нем позабыть. Вот только этой бедной девочке не было дано такого выбора.
Маркус вспомнил, как он в первый раз увидел Авалон. Ему было тогда двенадцать, а ей — всего два. Двухлетняя кроха с ангельским личиком, копной серебристых волос и радостной улыбкой. Отец привез Маркуса в Трэли, чтобы посмотреть на будущую невесту сына. Хэнок желал сам увидеть, вправду ли внешность Авалон совпадает с семейным преданием. Чужим рассказам он не доверял.
Что ж, как видно, маленькая Авалон не обманула его ожиданий. В тот же вечер обручение, осторожно обговоренное между Жоффреем и Хэноком, старинными союзниками и родичами, было скреплено торжественной обоюдной клятвой и омыто изрядным количеством хмельного.
Малышку Авалон усадили на колени к Маркусу. Неуклюжий подросток не знал, что ему делать с этим лепечущим вертлявым существом. Немного подержав Авалон, мальчик с огромным облегчением передал ее няньке, и веселый пир продолжился с новой силой.
Вот и все, что помнил Маркус об Авалон, своей нареченной невесте. Самая обыкновенная малышка, хотя и славная.
— Он сбивал меня с ног и кричал, ругался до тех пор, пока я не вставала, — тихо рассказывала теперь взрослая Авалон. Маркусу пришлось наклониться, что бы расслышать ее. Девушка опустила голову, упорно глядя на свои руки, сцепленные на коленях. — Он гонял меня до тех пор, пока у меня вовсе не оставалось сил, а тогда говорил, что я позор своего клана.
— Занятно, — пробормотал Маркус. — Мне он говорил то же самое.
— Он был чудовищем, — сказала Авалон.
Этого Маркус отрицать не мог. День, когда ему исполнилось тринадцать, был самым счастливым днем в его жизни, потому что его, будущего оруженосца, отослали в поместье сэра Трюгве. Так Маркус избавился от тягостной опеки отца, но его место заняла Авалон, совсем юная и неискушенная в общении с чудовищем по имени Хэнок Кинкардин.
Пребывая вместе с сэром Трюгве в крестовом походе, Маркус понятия не имел о том, что произошло в Трэли. В письме из дома было одно лишь краткое упоминание об Авалон, да и то имя ее не было названо. Отец, по своему обыкновению, скрытно сообщил, что лорд, дескать, погиб во время набега, однако девочка спаслась и укрыта в надежном месте. Со временем Маркус позабыл даже об этом. У него было довольно других забот и в Иерусалиме, и позднее, в Дамаске.
За все эти годы он получил из Шотландии только пять писем. Пятое было кратким сообщением о смерти отца. Это был второй счастливейший день в жизни Маркуса. Теперь он знал, что наконец-то может вернуться домой.
— Я не выйду за тебя замуж, — вдруг оборвав его мысли, резко заявила Авалон. — Я не хочу обманывать тебя. Можешь бить меня или морить голодом — все равно этому не бывать.
— Я не собираюсь бить тебя! — ужаснувшись, выпалил Маркус.
Авалон промолчала, и в этом молчании явственно читалось сомнение.
— И морить тебя голодом я тоже не стану. Я ни когда не смог бы так обращаться с женщиной!
И снова она промолчала.
— Никогда! — с силой повторил Маркус. — Никогда!
И, поддавшись искушению, осторожно коснулся ладонью ее щеки. Кожа у нее была гладкая, нежная, как у ребенка. Авалон не шелохнулась. Маркус никак не мог понять, что она чувствует. Сам он задыхался от изумления и бесконечной нежности, втайне удивляясь себе. Самым главным для него сейчас было убедить Авалон в том, что он, Маркус, совсем не похож на отца. Но это искреннее желание все тесней сплеталось с вожделением, которое вновь подымалось в нем темной жаркой волной.
— Никогда, — выдохнул он едва слышно, касаясь губами ее волос.
Ему страстно хотелось осыпать поцелуями ее стройную непокорную шею, обнять Авалон не как пленницу, но как желанную женщину, снова ощутить на губах сладкий привкус ее вишневых губ…
Эти мысли ураганом пронеслись в голове Маркуса. Он увидел, как губы Авалон едва заметно приоткрылись. Показалось ему или нет, что ее сердце забилось чаще? Ни о чем уже не думая, Маркус провел пальцем по ее нежным приоткрытым губам. Авалон закрыла глаза, и ее длинные черные ресницы полукружьями легли на бледные щеки.
— Ты будешь моей женой, — хрипло прошептал Маркус и тут же понял, что совершил ошибку.
Авалон оттолкнула его руку и отвернулась.
— Нет, — выкрикнула она. — Нет! Никогда!
Маркус не стал с ней спорить. Сейчас куда важнее было вновь овладеть собой. Авалон пьянила его, как крепкое вино, а он не мог пока поддаваться этому сладкому дурману. Все равно все будет так, как он сказал. Не важно, что думает сейчас Авалон, — она будет его женой. На его стороне — предание, которое объясняет все.
- Предыдущая
- 19/59
- Следующая
