Катрин и хранитель сокровищ - Бенцони Жюльетта - Страница 12

• Предыдущая
• 12/97
• Следующая

Катрин услышала вздох Гарэна. Он направился к выходу, но, обернувшись на пороге, тихо сказал:

— Я забыл: монсеньор герцог оказал вам честь тем, что просил напомнить о его расположении к вам. Он просил меня заверить вас, что надеется вскоре вас увидеть…

Тайный смысл слов Гарэна лишил ее остатков самоконтроля. Становилось совершенно очевидно, что она была всего лишь предметом торга. В конце концов, как могла она, с ее скромным происхождением, сравнивать себя с Изабель де Северак? Ее можно купить и продать, ее тело, ее девственность являлись объектом подлой сделки. Какое унижение! Как отвратительно! Как смели эти двое мужчин так относиться к ни в чем не повинной женщине!

Она повернула к Гарэну бледное от гнева лицо со сверкающими глазами.

— Я не намерена встречаться с герцогом, — ответила она, и голос ее был низким и хриплым от негодования. Вы и ваш хозяин можете забыть о подготовленных вами планах. Вы вольны пренебрегать своим супружеским долгом, бесчестить себя, делать из себя посмешище, но я, хоть и не принадлежу к знати, я запрещаю вам относиться ко мне как к объекту купли — продажи.

Из глаз ее хлынули слезы, но гнев ее был далек от умиротворения. Она схватила горсть драгоценных безделушек, бросила их на пол и растоптала в ярости.

— Вот что я думаю о ваших подарках! Я не нуждаюсь в ваших побрякушках и новых платьях. Я никогда больше не появлюсь при дворе… никогда, слышите вы!

Холодный и неподвижный, как глыба льда, наблюдал Гарэн вспышку ярости Катрин. Он пожал плечами.

— Никто не выбирает свою судьбу, моя дорогая… и ваша судьба не кажется мне столь ужасной, как вы хотели бы меня уверить…

— Может быть, в отношении себя вы и правы, но в отношении меня? Какое вы имеете право лишать меня всего, что составляет суть женского счастья — любви, детей?..

— Герцог предлагает вам свою любовь…

— Фальшивая любовь, от которой я отказываюсь. Я не люблю его, и он никогда меня не получит. Что до вас… убирайтесь!.. Оставьте меня одну! Разве вы не поняли, что я видеть вас не могу? Убирайтесь отсюда!

Гарэн открыл рот, чтобы что-то сказать, но тотчас передумал и вышел, пожав плечами и затворив за собой дверь. Его уход дал ей возможность предаться своему горю. Катрин упала на постель и горько зарыдала. Кружева соскользнули с балдахина и накрыли ее снежными волнами…

Это действительно был конец. Ничто больше не могло придать смысла ее нелепой жизни. Арно собирался жениться… Арно был потерян для нее навсегда, потому что он любил другую женщину, молодую, красивую, равную ему по происхождению; женщину, которую он мог уважать, чьими детьми мог гордиться, в то время как он не мог чувствовать ничего, кроме презрения, к дочери семейства Легуа, к жене выскочки, беспринципного казначея, к жалкому созданию, которое он нашел в постели Филиппа! Катрин чувствовала себя одинокой.

Она была одна в огромной пустыне, без путеводной звезды, которая указала бы путь в безопасное место, путь к спасению. У нее не было ничего… даже плеча Сары, чтобы поплакать на нем. Сара бросила ее, насмеялась над ней, точно так же, как презирали ее Гарэн и Арно, как оттолкнул бы ее сам Филипп, утолив свою страсть к ней.

Ее грудь разрывалась от истерических рыданий, слезы так обжигали ей глаза, что она едва могла видеть…

Она приподнялась и, увидев, что запуталась в кружевах, схватила их, чтобы освободиться. Потом она встала. Казалось, что комната кружится вокруг нее, и она ухватилась за один из столбиков кровати. У нее было примерно такое же самочувствие, как однажды, когда она выпила у дядюшки Матье слишком много сладкого вина. Ее потом ужасно тошнило, но в тот момент вино сделало ее лихорадочно веселой, теперь же она была пьяна от горя и боли. Перед нею на туалетном столике стоял покрытый голубой и зеленой эмалью ларчик в форме бочонка.

Она взяла ларчик, прижала его к груди и упала на пол.

Ее сердце билось так, словно было готово разорваться.

Казалось, эти последние движения истощили все ее силы. Она открыла ларец и вынула оттуда маленький хрустальный флакон, закрытый золотой крышкой.

Прибыв в ее дом, Абу-аль-Хайр дал ей этот флакон с ядом, причем так церемонно, как будто это было драгоценное сокровище.

— Он убивает мгновенно и безболезненно, — сказал он ей. — Это мой шедевр, и, мне кажется, он вам необходим, потому что в наши ужасные времена каждая женщина должна иметь способ избежать ужасной судьбы, которая может выпасть на ее долю в любой момент. Если бы у меня была любимая жена, я дал бы ей этот флакон, как сейчас я даю его вам… той, которая дорога моему сердцу.

В первый и последний раз маленький доктор обнажил перед нею свои чувства, и Катрин была горда и тронута, потому что она знала о его отношении к женщинам вообще. Теперь, благодаря дружбе мавританского доктора, у нее было средство избегнуть судьбы, которую она отвергла, и будущего, которое перестало ее интересовать. Она вынула флакон из ларца. Содержащаяся в нем жидкость была бесцветной, как вода.

Катрин поспешно перекрестилась и отыскала глазами большое распятие слоновой кости, висевшее на стене между окнами.

— Прости меня, Господи… — прошептала она. Потом протянула руку, чтобы поднести флакон к губам. Через мгновение все было бы кончено. Ее глаза закрылись бы, сознание померкло, и сердце перестало бы биться.

Хрусталь уже готов был коснуться ее губ, когда флакон выхватили из ее рук.

— Я дал вам это средство не для того, чтобы использовать его сейчас! — выбранил ее Абу — аль-Хайр. — Что за ужасная опасность угрожает вам в эту минуту?

— Опасность жить! Я не могу так больше!

— Дура! Сумасшедшая! Разве у вас нет всего, что может пожелать женщина?

— Есть все… за исключением того, что важно, — любви, дружбы. Арно собирается жениться… и Сара покинула меня.

— У вас есть моя дружба, хотя, возможно, она для вас ничего не значит. У вас есть мать, сестра, дядя. Вы молоды, красивы, богаты, и вы имеете наглость говорить, что вы одиноки!

— Какое все это имеет значение, если я потеряла его навсегда?

Неожиданно став печальным и нахмурясь, Абу-аль-Хайр протянул руку, чтобы помочь молодой женщине встать. Ее покрасневшие, безумные глаза и бледное лицо вызывали жалость.

— Теперь я понимаю, почему ваш муж послал меня к вам, сказав, что вы в опасности. Пойдемте со мной.

— Куда?

— Пошли. Мы отправимся недалеко, в мою комнату.

Мучительная боль, которую Катрин испытывала с момента возвращения Гарэна, полностью лишила ее сил сопротивляться. Она пошла за доктором безропотно, как маленькая девочка.

Комната с грифонами сильно изменилась с тех пор, как в ней поселился мавританский доктор. Роскошное убранство стало, пожалуй, еще более пышным: множество подушек и ковров являли собой изумительное буйство красок.

Но большая часть мебели исчезла. Единственным оставшимся предметом, напоминавшим об Европе, был большой низкий стол, стоявший в центре комнаты, да и тот был едва виден из — под груды огромных книг, связок гусиных перьев и баночек с чернилами. На каминной доске, на полках была собрана огромная коллекция флаконов, банок, реторт и бутылок. Соседняя комната, в которую вела специальная дверь, сделанная Гарэном для удобства доктора, была меблирована подобным же образом, и воздух в ней был напоен ароматами, исходившими от мешочков со специями и пучков трав, которых у Абу-аль-Хайра всегда был большой запас. Кроме того, в комнате стояла большая черная плита, на которой все время кипело странное варево. Но в эту комнату, где работали двое черных рабов, Абу-аль-Хайр не повел Катрин. Вместо этого он тщательно закрыл дверь, усадил молодую женщину на подушку у камина и подбросил охапку дров на тлеющие угли. Мгновенно вспыхнул огонь. Затем он взял с полки ножницы и подошел к Катрин, которая сидела, задумчиво глядя на пламя.

— Позвольте мне срезать один локон ваших замечательных волос, — попросил он.

Кивком головы она разрешила ему сделать то, что он хотел; он отрезал у нее за ухом золотой локон и несколько мгновений держал его, глядя вверх и бормоча шепотом слова, которых нельзя было разобрать. Невольно заинтригованная, Катрин смотрела на него…

• Предыдущая
• 12/97
• Следующая