Профиль перуанского бандита - Эмар Густав - Страница 2

• Предыдущая
• 2/6
• Следующая

С этим я не мог не согласиться. Я также сошел с лошади и вошел в корчму с притворным спокойствием, в сущности же, сознаюсь, я сильно струсил.

– Держи лошадей, плут, – грубо сказал дон Дьего арьеро, который подошел ко мне и хотел что-то сказать.

Бедняга потупил голову с испугом и остался на дворе.

Внутренность трактира отвечала внешности и действительно походила на притон.

В темной и низкой зале, за хромыми столами, сидело семь или восемь человек подозрительной наружности, попивая водку, они ругались как язычники и играли в монте; но на столе перед ними ничего не лежало.

Когда мы вошли, они украдкой оглядели нас, что мне показалось очень дурным предзнаменованием.

Я должен сознаться, что тогда горько раскаивался в своей неосторожности, с какой бросился один в этот притон.

Но отступать уже было невозможно; надо было взять смелостью; я так и поступил.

В то время, как дон Дьего приказывал трактирщику подать нам два стакана водки, я свернул сигаретку и подошел к игроку, у которого попросил огня.

Этот человек поднял голову с удивлением и некоторое время всматривался в меня, как будто не понял моей просьбы. Наконец он решился вынуть из своего рта сигару и подать ее мне.

Я спокойно закурил свою сигаретку и возвратился к моему попутчику.

– Ну! – сказал я дон Дьего, остановив его в то время, когда он хотел выпить. – У нас во Франции так водится, что когда мы пьем с человеком, которого мы уважаем, то мы чокаемся своим стаканом об его стакан и пьем за его здоровье; это вроде освящения дружбы, которую мы питаем к нему.

– Не хотите ли вы, любезный дон Дьего, – продолжал я, протягивая свой кубок, – выполнить этот обычай моей родины?

Молодой перуанец слегка покраснел; но тотчас же опомнился.

– Хорошо, – сказал он, чокнувшись своим стаканом об мой, – за ваше здоровье, дон Густаво.

– За ваше здоровье, дон Дьего! – ответил я. И я опорожнил свой стакан.

Когда я оборотился, игроки исчезли; они вышли так тихо, что я не заметил.

– Теперь, – сказал молодой человек, – мы можем, мне кажется, продолжать наш путь.

– Как вам угодно, – ответил я, бросив два реала на стойку.

Несмотря на все уверения и насмешки дона Дьего, я проехал через лес, держа в руках пистолеты на всякий случай.

Между тем, несмотря на то, что я слышал в чаще таинственный шорох, ничто не подтверждало моих опасений, и это весьма подозрительное место я проехал беспрепятственно.

Через четверть часа мы подъехали к триумфальным воротам города Лимы.

– Тут мы расстанемся, – сказал мне дон Дьего, – благодарю вас кабальеро за вашу приятную компанию во время этого короткого переезда.

Потом он добавил с насмешливой улыбкой.

– Я теперь надеюсь, что вы не верите этой нелепой сказке о разбойниках, которой вам забили голову в Калао.

– Правда, что я не видал их; но из этого еще не следует, чтобы почтенных бандитов, о которых мне так много рассказывали, не было, – ответил я, засмеявшись. – Как знать, не были ли они заняты где-нибудь в другом месте?

– Может быть.

– Я надеюсь, – сказал он, – что я буду иметь удовольствие видеть вас скоро у дона Антонио де Табоада, на которого, как мне известно, у вас есть векселя. Вы увидите его дочь донну Круз, это ангел!

И не дожидаясь моего ответа, он поклонился мне, пришпорил свою лошадь, пустился рысью и вскоре исчез в городе.

Последние слова моего попутчика сильно заинтересовали меня; я рассказывал ему только поверхностно о моих делах и прекрасно помнил, что не сказал ни слова о векселях на большие суммы, которые были у меня на банкира Табоада. Откуда узнал он об этом?

Его внезапный отъезд и почти угрожающий взгляд, который он бросил на моего арьеро при расставании со мной, сильно пробудили мое любопытство.

Тщетно расспрашивал я своего арьеро; этот честный человек со времени нашей встречи с доном Дьего по выезде из Калао буквально сделался глухим и немым. На все мои вопросы он только покачивал головой, с испугом осматриваясь вокруг и дрожа всем телом; я не мог ничего добиться от него.

Потеряв надежду получить от него желаемые сведения, я поспешил отпустить его по прибытии в Колле Меркадес в фонду Копулы, где я обыкновенно останавливался во время моих поездок в Лиму.

Дела, призывавшие меня в древнюю резиденцию Пи-зарро, были, повторяю, очень важны; они заняли меня в продолжение нескольких дней.

Я часто бывал у дона Антонио де Табоада и был счастлив видеть дочь его донну Круз.

Портрет ее, сделанный мне доном Дьего, был гораздо хуже оригинала. Это действительно была красавица – девушка, не более пятнадцати лет; я вполне понимал, что она должна была внушить столь же сильную страсть, какую этот молодой человек питал к ней.

Торговые отношения, поддерживаемые в продолжение многих лет, упрочили между мной и доном Антонио де Табоада откровенную и неразрывную дружбу; я бывал у него почти ежедневно, часто он оставлял меня завтракать или обедать у себя; наконец я был принят у него как свой.

Мое положение в этом доме дозволяло мне узнать характер молодой девушки; я часто разговаривал с нею.

Характер ее был ангельской кротости; она более походила на ребенка, чем на молодую девушку. А между тем я легко мог заметить сильную любовь, которую она питала к дону Дьего Рамирезу.

Эта целомудренная любовь была также чиста как любовь ангела; она была полна самоотвержения и преданности молодой девушки. Любил ли ее так же молодой человек? Не знаю; во когда донна Круз говорила о нем, то чувствовалось по вибрациям ее голоса, по блеску ее прекрасных глаз и румянцу ее щек, что в этой любви она видела все свои радости и надежды жизни.

Я рассказал донне Круз о странной своей встрече с ее женихом, о том как мы ехали вместе из Калао в Лиму и нашей внезапной разлуке у городских ворот.

Молодая девушка слушала меня с величайшим вниманием; потом она ответила мне дрожащим от волнения голосом:

– Ох! Это истинный кабальеро; любите ли вы его, дон Густаво?

Как я узнал, дон Дьего весьма часто теперь приезжал к своей невесте, потому что их свадьба приближалась.

Странно, но мы никогда не встречались у дона Антонио де Табоада; он всегда уходил, как только я приходил или возвращался через несколько минут после меня.

Это заинтриговало меня и еще более усилило мое любопытство.

К тому же, хотя я и имел в Лиме обширные знакомства, но слышал о доне Дьего только от одной донны Круз.

Он казалось обладал шапкой-невидимкой; никто не мог ничего сказать мне о нем.

А между тем бандиты продолжали свои операции с энергией, которая ежедневно усиливалась; не довольствуясь уже разбоями на большой дороге, они начали делать набеги в город.

Каждое утро извещали о новых убийствах, производившихся с беспримерной дерзостью и варварскими утонченными жестокостями, почти у дверей дворца президента и на глазах полиции.

Все народонаселение было приведено в ужас. Никто не осмеливался выходить без оружия как ночью, так и днем.

Сильные патрули расхаживали по улицам от восхода солнца, и, несмотря на эти предосторожности, каждую ночь находили два или три трупа.

Дела дошли до того, что город стал походить на осажденную крепость.

Коммерческие дела почти совершенно прекратились. Лавки и магазины опустели.

Правительство, желая сохранить лицо, приказало произвести несколько ужасных казней; но ничего не помогало: грабежи и убийства продолжались.

Уже около месяца я находился в Лиме; дела мои были почти окончены; но не желая глупо погибнуть в пути, я не решался ехать один и выжидал благоприятного случая для того, чтобы возвратиться в Калао.

Однажды утром, в то время как я одиноко завтракал в зале фонда Копула, читая рассказ о новом преступлении, вошел слуга и подал мне письмо.

Это письмо было от дона Антонио де Табоада, он уведомлял меня о своем возвращении в тот же вечер из шакры, которая у него была в окрестностях Лимы, и в которой он находился уже несколько дней; он приглашал меня на следующий день к себе к десяти часам дня для того, чтобы присутствовать при венчании его дочери.

• Предыдущая
• 2/6
• Следующая