Холодное, холодное сердце - Эллиот Джеймс - Страница 1

• 1/69
• Следующая

Это было ее любимое время, когда из-за горизонта медленно появляются первые лучи утреннего солнца и в университетском кампусе тихо и пустынно. Она почти пробежала свои положенные пять миль, но испытывала лишь легкую усталость. Она бежала с какой-то особой грацией, словно едва касаясь земли своими длинными ногами. Вот уже и позади широкий пожухший газон, отливающие золотом высокие клены и стройные белые колонны, поддерживающие портик большого кирпичного здания.

Достигнув Мак-Кормик-роуд, она посмотрела на часы и сбавила скорость, переходя на обычный шаг. Внимательно оглядываясь, она глубоко вдыхала прохладный воздух, напоенный ароматами осени. Расстегнув висевшую на боку сумочку, чтобы достать бутылочку с минеральной водой «Эвиан», она притронулась к газовому баллончику, который, как и все другие студентки, всегда носила с собой.

С некоторых пор гнетущее чувство страха вошло в спокойную университетскую жизнь. За прошедший месяц, под покровом ночной тьмы, загадочно исчезли четыре студентки: одну видели в последний раз выходящей из студенческого центра Ньюком Холл, вторую по дороге на фортепианный концерт в старый Кейбелл Холл, а третью и четвертую — пересекающими поздно вечером университетский двор около библиотеки. Итак, одна — каждую неделю. И с тех пор о них ни слуху ни духу.

А ведь все четыре были достойные и вполне порядочные девушки. Никто не требовал выкупа. Никто не признавался в похищении. Полное молчание. Понятно, что это угнетало, вселяя во всех гнетущий страх перед неизвестным.

После исчезновения второй студентки ни одна из университетских дам не выходила одна, куда бы она ни направлялась. С наступлением темноты, возвращаясь в общежитие или отправляясь на автомобильную стоянку, студентка вызывала по телефону одного или двух сопровождающих, которые провожали ее. Университетская полиция утроила число ночных патрульных. И все же исчезли еще две студентки — не поддавшись общей панике, они отказались от сопровождения и дорого заплатили за упрямство и гордость.

Когда молодая бегунья спустилась по ступенькам к дорожке, ведущей в Гаррет Холл, ее пульс и частота дыхания почти пришли в норму. Здесь она повернулась и спустилась по другой лестнице к небольшому амфитеатру, где устроилась в верхнем ряду на каменной скамье, чтобы допить воду и как всегда по утрам посмотреть на восход солнца.

Амфитеатр периодически использовали для выступления заезжих ораторов, театральных трупп и студенческих собраний, но после исчезновения третьей студентки все вечерние мероприятия отложили на неопределенное время. Стены по обеим сторонам сцены были все еще увешаны экстремистскими плакатами феминисток и их противников. Однако без очков близорукая бегунья не могла прочесть, что там написано.

Но в самом центре сцены что-то, чего она так и не разглядела, привлекло ее внимание. Она медленно спустилась вниз, куда еще не проникли лучи солнца. Перед ней, в непристойной позе, лежал, как ей показалось, неодетый женский манекен. Подумав, что это какая-то очередная антифеминистская выходка студентов колледжа, она с отвращением покачала головой. Потом, повинуясь безотчетному импульсу, подошла ближе и, когда пересекла газон перед сценой, отчетливо разглядела лежавшую фигуру. По ее жилам пробежал смертельный холод, и она замерла в безумном страхе. Хотела вскрикнуть, но картина, представшая перед ней, была так чудовищна, что горло ее сжал спазм, и она не издала ни звука. Она замерла на месте, судорожно глотая воздух. Потом душераздирающий крик прорезал утреннюю тишину, заметался по университетскому двору, словно ударяясь о величественные строения, и ему ответило многоголосое эхо.

В шесть сорок три утра в сто десятом номере гостиницы «Кэвелье-Инн», недалеко от Вирджинского университета, на тумбочке рядом с кроватью зазвонил телефон, прервав крепкий сон специального агента ФБР — Джека Мэттьюза. Не умолк еще первый звонок, как Джек уже присел на кровати, скинув ноги на пол, и схватил трубку.

Звонил Нил Брейди, начальник полиции Шарлоттсвиля. Голос его звучал сдержанно, но взволнованно.

— Нашли тело. Изувеченное.

— Сильно?

— Хуже не бывает. Знаешь, где находится амфитеатр Макинтайр?

— Да. Сейчас выезжаю.

Вообще-то Мэттьюз был приписан к ричмондскому отделу ФБР, но сейчас работал в гораздо меньшем шарлоттсвильском отделе, где после исчезновения второй студентки создали особую группу из федеральной, окружной, городской, университетской полиции и полиции штата. Хотя убийства, за некоторыми исключениями, не подлежат юрисдикции федеральной полиции, но когда выяснилось, что вторая пропавшая студентка — двадцатилетняя дочь заместителя директора вашингтонской штаб-квартиры ФБР, это ведомство потребовало для себя необходимых полномочий, поскольку нельзя было исключить похищения.

При столь сложных обстоятельствах вмешательство ФБР было неминуемо, и начальник местной полиции Брейди, хорошо понимая, как вершатся дела в реальном мире, не имел ничего против того, чтобы ФБР возглавило руководство особой группой. Хотя в любых совместных операциях подобного рода и неизбежны разногласия, он был благодарен за оказываемую ему помощь, ибо эта серия преступлений привлекла к себе пристальное внимание средств массовой информации по всей стране.

Под нажимом Вашингтона и самого директора, проявлявшего личный интерес к расследованию, с момента своего приезда в Шарлоттсвиль Мэттьюз вкалывал по восемнадцать часов в сутки. Целых две недели не видел жену и трехлетнюю дочь и не без основания полагал, что его надежда провести со своей семьей уик-энд в Уильямсбурге рухнула, как только позвонил Брейди, а ведь он обещал им это.

Мэттьюз надел ту же рубашку и тот же костюм, что и накануне. Прицепил к поясу револьвер с кобурой и провел рукой по волосам, затем выбежал из своего гостиничного номера на прохладный утренний воздух уже вполне проснувшись. Завязывая на ходу галстук и мысленно проигрывая наихудшие сценарии, он быстро направился к машине.

Через пять минут Мэттьюз подъехал к стоянке около амфитеатра, где уже были две машины «скорой помощи» и — под разными углами — патрульные машины полиции штата и окружной, городской и университетской полиции. Из открытых дверей трех машин слышались радиопереговоры, а две другие так и не выключили своих проблесковых маяков, и они продолжали вспыхивать красными и синими огнями. Мэттьюза покоробило при виде фургона местной телевизионной станции; когда он припарковал автомобиль в узком пространстве, газетный фотограф, следовавший за ним на мотоцикле, резко затормозил, спрыгнул на землю и помчался вокруг здания. На шее у него болталось несколько камер.

Мэттьюз никогда не переставал удивляться, как быстро средства массовой информации реагируют на любое происшествие, связанное с кровопролитием. Они, как стервятники, слетаются на запах крови. На этот раз он понял причину такой оперативности: местные полицейские открыто переговариваются по рациям, и репортеры, караулившие добычу, очевидно, перехватили их сообщения.

Мэттьюз завернул за угол: на нижнем уровне амфитеатра он должен был встретиться с одним из людей Брейди: тот, прикрывая рукой объектив телевизионной камеры, как раз выпроваживал навязчивую женщину-репортера и ее оператора за территорию, окруженную ярко-желтой лентой. Та же участь постигла и газетного фотографа. Здоровенный полицейский в хорошо отглаженной серо-голубой форме преградил ему дорогу и велел вернуться на стоянку.

Около дюжины полицейских и помощников шерифа толклись на газоне перед сценой, затаптывая следы и улики, которые вполне могли там оказаться.

А ведь бывает и хуже, подумал Мэттьюз, хорошо еще, что какой-нибудь местный начальник не позирует перед камерами, поставив ногу на грудь жертвы.

• 1/69
• Следующая