Волки Лозарга - Бенцони Жюльетта - Страница 20

• Предыдущая
• 20/69
• Следующая

– У нас очень мало времени, – кудахтал господин Абрахам, – но, слава богу, госпожа графиня молодая и гибкая. Она с честью выйдет из этого небольшого испытания… Конечно, реверанс – это целое искусство. Ах, если бы вы могли видеть покойную королеву Марию-Антуанетту! Какая грация, какая элегантность!

Господин Абрахам и вправду раньше был учителем танцев бедной королевы и теперь считал своим долгом всех об этом оповестить. О чем бы он ни заговаривал, всегда обязательно с грустью прибавлял: «Ах, если б вы видели…»

С платьем тоже начались проблемы. При дворе было не принято появляться в трауре, и Фелисия выбрала для подруги аметистового цвета парчу, прошитую тонкими серебряными нитями, чтобы оттенить ею лицо блондинки. Платье получилось очень красивое, и Гортензии изумительно шло. Но, к несчастью, госпожа дофина, когда она звалась еще герцогиней Ангулемской, повелела (даже в форме особого указа) ко двору являться в очень странном наряде, способном испортить любой, даже удачно выбранный туалет: надлежало прицеплять к волосам длинные кружевные ленты, на плечи надевать мантилью, а на шею – какую-то уродливую кружевную манишку, очень тяжелую и неудобную.

Когда утром тринадцатого мая Гортензия, глядясь в зеркало у себя в комнате, увидела разряженную особу, со страусиными перьями в высокой прическе, то даже развеселилась.

– Я похожа на лошадь из похоронной процессии! Бедная матушка, – вздохнула она, – как же она, наверное, страдала, напяливая на себя все это! А ведь она всегда божественно одевалась…

– И к тому же, – добавила Фелисия, протягивая ей длинные белые перчатки, довершавшие туалет, – прием ей, наверное, оказывали не слишком теплый, как и семьям маршалов империи. Когда принцесса Московская, супруга маршала Нея, присела в реверансе, наша Мадам своим гренадерским басом лишь бросила ей: «Здравствуй, Аглая!» – тем самым давая понять, что в свое время в Версале она была всего только дочерью камеристки королевы… Но хватит разговаривать! Я слышу, как подъехала карета…

Она в последний раз окинула взглядом Гортензию и крепко ее расцеловала, стараясь при этом не задеть сложное сооружение у той на голове.

– Возвращайтесь скорее! – взволнованно сказала Фелисия. – Потом мне все расскажете, и мы повеселимся вволю. А пока… я буду молиться за вас!

В пышной королевской карете ожидали две дамы, похожие друг на друга как две капли воды, обе в вышитых шелках с украшениями, в кружевах, перьях, с одинаковыми брильянтами и одинаково постными важными физиономиями. Ни одна из них не соизволила выйти, чтобы помочь вновь пришедшей забраться со своими юбками в экипаж, они только потеснились, поджав губы, и одна из них (Гортензия так и не поняла которая) процедила:

– Вы не опоздали, сударыня… это хорошо.

Вот и весь разговор до того самого момента, пока они не въехали во двор для конных состязаний. Лишь тогда одна из дам, которая за весь путь и рта не раскрыла, промолвила:

– Не забудьте одну важную вещь: если Его Величество король соизволит обратиться к вам с вопросом, не вздумайте, отвечая, назвать его «Сир» или «Ваше Величество». Только «Король», и, естественно, в третьем лице.

– Ни «Сир», ни «Ваше Величество»? Но почему?

Дама окинула ее ледяным взглядом и, высоко задрав подбородок, заявила:

– Оба эти титула запятнал корсиканский узурпатор. Законный король не потерпит, чтобы его так называли.

– Хорошо, – вздохнула Гортензия. – Благодарю вас, сударыня, за то, что предупредили.

– Я всего лишь забочусь о вашей репутации, дорогая моя. Мы вовсе не просились быть вашими попечительницами, но и не хотим, чтобы вы выглядели слишком уж смешно. Пора выходить…

Неимоверным усилием воли Гортензии удалось подавить закипавшую ярость. Ах, как ей хотелось отхлестать по щекам этих двух дерзких старых перечниц, напомнить им, что происходит из более древнего рода, чем они! Но она шла на Голгофу, и надлежало пройти весь путь до конца. Ведь что их насмешки? Всего лишь комариные укусы, главное – поскорее покончить со всем этим.

Но, вступив во дворец, принадлежащий некогда ее знаменитому крестному, Гортензия не смогла совладать с охватившим ее волнением. Здесь так ничего и не изменилось с тех времен, все осталось почти как было при нем. Под свежевыкрашенными позолоченными геральдическими лилиями она угадывала очертания императорских орлов, словно вновь слышала звучные шаги императора по мраморным ступеням… К глазам подступили слезы… А потом она уже ничего не видела и не слышала, ослепленная и оглушенная яркими красками и гомоном голосов. Здесь словно тщились воспроизвести крикливую пышность Версаля: повсюду мелькали фраки, обвешанные орденами и медалями, пышные мундиры с лампасами, и султаны, и плюмаж. Здесь было царство военных, телохранителей и швейцарцев. Строевым шагом проходили караулы, под высокими сводами эхом гулко отдавались команды, но все расступались перед их процессией: тремя дамами с целым эскортом выездных лакеев.

Зажатая меж двух церберов, Гортензия поднялась по широкой беломраморной лестнице, у подножия которой возвышались статуи Молчания и Раздумья. Лестница вела к большой площадке с ионическими колоннами. Двойная дверь напротив выходила в часовню…

Несмотря на значительные размеры, которые придали часовне декораторы империи Персье и Фонтэн, она все равно не вмещала весь двор целиком, и на площадке тоже толпились люди. Сбоку растворились двери в гостиную, пропуская Гортензию с попечительницами, но в гостиной также было много народа.

Сколько еще придется стоять здесь навытяжку, ожидая, когда распахнется дверь напротив? Порой до слуха Гортензии доносились звуки органа, они печально отозвались в ее измученной душе, и, сама не зная почему, молодая графиня вдруг почувствовала себя смертельно усталой. Откуда это ощущение тяжести в сердце? Вокруг нее перешептывались, понизив голос, как того требовал этикет. Банальные светские разговоры, ее они совершенно не касались. И все-таки временами у Гортензии появлялось ощущение, что на нее направлены недобрые взгляды, они раздражали, как укусы насекомых…

Орган заиграл победный марш, звуки его становились все слышнее и слышнее. Это означало, что служба окончена и король скоро выйдет в зал. Спустя некоторое время двойные двери распахнулись настежь и в сопровождении ламаншцев[8] появился король Карл X. Позади семенили двое: маленький незаметный человечек – Неаполитанский король и пышнотелая дама в розовом – королева. Следом за ними шествовало все королевское семейство, вот они остановились на миг, словно позировали для семейного портрета: впереди все такая же чопорная, как раньше, без малейшего намека на женственность, дофина, возле нее с отсутствующим видом сутулился дофин. И наконец, держа за руки маленькую девочку и мальчика, худощавая молодая блондинка с роскошными волосами, жизнерадостная, с чуть неправильными чертами лица: герцогиня Беррийская… Яркие наряды, сверкающие драгоценные камни – все это совершенно затмило взор Гортензии.

– Пойдемте! – скомандовала одна из провожатых.

Они выступили вперед, все трое лицом к изящной высокой фигуре Карла X, затянутого в лиловый мундир с позолотой. Но не успели приблизиться к королевской особе, как откуда-то сбоку донесся голос:

– Соблаговолит ли король позволить представить ему графиню Гортензию де Лозарг, мою невестку и верноподданную короля?

В ушах Гортензии словно забили барабаны самого дьявола. Голос принадлежал ее свекру, маркизу. Глаза заволокло пеленой, она чуть не упала в обморок. Но тут кисть ее сжала знакомая сильная рука и твердо повела к королю. Гортензия присела в первом реверансе. Как ей удалось выполнить два остальных, она так и не вспомнила. Все происходило как во сне.

Вместо ответа король покачал головой и что-то проворчал. Тогда безжалостная рука вновь в нее вцепилась и подвела к дофине. Пришлось снова приседать.

– Научитесь вести себя как подобает! – бросила та в ответ. – Пора уже перестать за вами гоняться! – И прошла мимо.

• Предыдущая
• 20/69
• Следующая