Антистерва - Берсенева Анна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/90
• Следующая

– Когда мы в Москву?

Все эти рассуждения Лола слышала не раз, и они ей надоели.

– Вроде завтра с утречка. Вот начальство освободится и сообщит. Он тут, на втором этаже, в переговорном зале. Так что – как дело пойдет. Может, пока ко мне поднимемся, вместе расслабимся? – подмигнул он.

Эту нехитрую провокацию Семен тоже пробовал на ней не впервые. Непонятно только было, чего он ожидал: что Лола радостно воскликнет: «Побежали скорее!» – или что даст ему пощечину? Ни того ни другого она делать, конечно, не стала – поднялась из кресла и, не глядя на охранника, пошла к лифту.

– Что ни говори, а куколки эти – бесовская выдумка. Хоть я и не монашка, а точно тебе говорю. Неужели сама не чувствуешь?

Самое удивительное заключалось в том, что Бина действительно смотрела на шарманку с некоторой опаской. Особенно когда Лола крутила ручку и фигурки оживали.

– Ничего я такого не чувствую, – пожала плечами Лола. – И с чего ты вдруг, а?

– Да вот есть с чего, иначе не говорила бы. Ладно, поехали поклубимся, а то смотреть на тебя жалко. Засела тут со своими уродцами, в самом деле как в гареме, только паранджи не хватает!

Еще с большей опаской, чем к шарманке, Бина отнеслась к тому, что, вернувшись из Парижа, Лола устроила в мансарде кедрового дома мастерскую. Как ни странно, Лолу это даже не обидело, хотя Бина все-таки была единственным человеком, чье мнение ей было небезразлично.

Но теперь ей стало просто не до обид… Да ей вообще стало ни до чего – все, что еще недавно занимало ее внимание: покупка одежды, «чтоб выглядеть как положено», уроки инструктора, который учил ее водить машину, даже одинокие прогулки по московским улицам, которые, конечно, по душевной наполненности не шли ни в какое сравнение со всеми остальными ее занятиями, – все это не просто отошло на второй план, а словно бы исчезло, растворилось, как каждый вечер растворялись в сумерках деревья возле дома.

Единственный магазин, который ее теперь интересовал, это был магазин для художников: в нем продавались японский ладолл и испанский пластик, из которых она стала делать кукол. В Душанбе, кроме дерева, в ее распоряжении был только гипс с клеем или совсем уж простая смесь – мука с солью. А пластик и ладолл были так послушны ладоням и пальцам, с ними так легко было делать все, что только рождалось в воображении, что Лоле даже сны начали сниться, впервые с тех пор, как она оказалась в Москве. Ей снились кукольные лица, бесчисленные, прекрасные, гораздо более живые, чем лица человеческие, снились нежные руки и летящие, похожие на дымку, одежды…

К счастью, Кобольд был занят какими-то своими бизнесменскими неприятностями, которые, как можно было понять, начались в Лондоне, продолжились в Париже и теперь никак не заканчивались в Москве. Днем он совсем не появлялся дома, а когда приходил поздним вечером, то всегда бывал замкнут и мрачен. Это Лолу устраивало; главное, что он не обратил на ее новое занятие почти никакого внимания. В мастерскую он поднялся лишь однажды, когда вернулся ночью и не застал Лолу в спальне.

– Что ты тут за музей восковых фигур развела? – спросил он, окинув быстрым взглядом заготовки для кукол. – Мало тебе манекена дурацкого!

С манекеном, который стоял прямо в Лолиной спальне, была связана отдельная история. Она увидела его в магазине, в котором срочно покупала платье на вечер. В тот день Роман взял ее с собой на деловой обед, трапеза затянулась, и оказалось, что они уже не успевают заехать домой, чтобы переодеться к вечернему приему в американском посольстве, на который, как было указано в приглашении, дамы должны были прибыть в платьях с открытой спиной. Кобольд привез ее в Третьяковский проезд и заявил, что в течение получаса, пока он покупает смокинг, она должна одеться так, как требуется, чтобы в следующие пятнадцать минут он мог приобрести к ее платью украшения.

– Мы в армии вообще за сорок пять секунд одевались, – хмыкнул Семен, высаживая Лолу из машины у сияющей витрины бутика. – Пока спичка горит. Без брюликов, правда. Ну так на брюлики тебе дополнительное время и дается.

Подходящее платье – темно-зеленое, длинное, с закрытым горлом и со спиной, открытой, как потом заметил Семен, «по самое не могу», – она обнаружила на манекене. Самое смешное, что у этой узкобедрой куклы, стоящей в центре небольшого зала, была такая же прическа, как у Лолы: прямая, почти до самых глаз, челка и ассиметричное каре – черные волосы слева доставали до середины щеки, а справа касались ключицы.

– Символично, – усмехнулся Кобольд, появившийся в бутике, когда Лола стояла в новом платье рядом с голым манекеном.

Что он имел в виду, она не поняла, но эти слова ее просто взбесили – тоже непонятно почему.

– Я хочу купить и манекен, – процедила она.

– Зачем? – удивился Роман.

– Символично. Ты же сам сказал.

Символом чего являлась безглазая кукла, раздражающе похожая на нее, Лола и теперь не понимала. Но ей почему-то было необходимо, чтобы она стояла в углу ее комнаты. Было в этом что-то… отчуждающее. Манекен не мог находиться там, где люди живут домашней жизнью, он был частью жизни внешней, сторонней; наверное, все дело было в этом.

Клуб, в который ее привезла Бина, назывался по-французски «Fabrique». Открылся он недавно, в самом деле вместо фабричного склада на Космодамианской набережной, и это всячески обыгрывалось в интерьере: всюду проглядывали какие-то металлоконструкции, стены были выкрашены масляной краской, из огромных окон тянуло сквозняком…

– Дизайн дизайном, а окна могли бы и утеплить, – поежилась Бина. – Что мы им, тюки с изюмом?

– Почему с изюмом? – улыбнулась Лола.

– Ну, с текстилем. Или что тут при совке хранили? Ладно, посмотрим вешалок и отвалим. Может, платьишко какое прикупим.

При первом же взгляде на платья, которые демонстрировали фланирующие по «языку» модели, Лола поняла, что ничего они здесь не купят. При всей своей нарочитой авангардности коллекция именитого дизайнера была словно пылью присыпана. Это чувствовалось просто физически – Лоле казалось, пыль сейчас полетит даже с перьев, которыми были обильно украшены платья.

Судя по всему, так казалось не ей одной. Многочисленная публика бросала скучающие взгляды на подиум и куда оживленнее налегала на водку: вместе с дефиле была объявлена дегустация какой-то новой марки.

– Вы не знаете, от каких птиц эти перья? – вдруг услышала Лола.

Обернувшись, она увидела у себя за спиной маленькую дамочку, на вид лет пятидесяти.

– От ворон, – ответила Бина.

– Ну что вы, – совершенно серьезно возразила дамочка. – У ворон перья гладкие, а эти, видите, пушистые. И очень большие. Может быть, от павлинов?

– Я думаю, от страусов, – с такой же серьезностью сказала Лола. – Именно у страусов большие и пушистые перья.

– Как же я сама не догадалась! – воскликнула дамочка. И радостно добавила: – Конечно, они просто выкрашены. А я просто дура.

Лола едва сдержала улыбку. Да и трудно было не улыбнуться, глядя на эту женщину. Хотя бы потому, что она была одета так наивно и нелепо, что на это невозможно было не обратить внимания. На ней было темно-синее платье с белым кружевным воротничком и такими же манжетами. Наверное, именно такие платья носили провинциальные учительницы лет сто назад, хотя видно было, что дамочка не просто извлекла это платье из сундука своей прабабушки, а специально купила его где-то и специально принарядилась к выходу в люди. Правда, как она попала в эти «люди», понять было невозможно: здешнюю публику составлял в основном бомонд – телевизионный, театральный, киношный, деловой. Все это были очень успешные люди, успехом сверкала каждая пуговица на их одежде, и было очень странно видеть среди них маленькую дамочку в очках, в кружевных манжетах и, в довершение облика, с атласным бантом над туго заплетенной, нелепой в ее возрасте косой.

– Меня зовут Клариса Кульсон, – сказала дамочка.

• Предыдущая
• 38/90
• Следующая