Антистерва - Берсенева Анна - Страница 40

• Предыдущая
• 40/90
• Следующая

– Иди спать, – сказал он, застегивая брюки и глядя сверху вниз на лежащую Лолу.

Деревянный гном смотрел на нее тоже сверху вниз, и точно такими же перламутровыми глазами. Лола лежала рядом с лестницей, ведущей на второй этаж, и ей казалось, что, когда Кобольд уйдет, его сменит над ее телом этот его двойник. И еще казалось, что Роману, хотя он и не смог дотерпеть до спальни, все это нужно не больше, чем деревянному гному.

– С тобой спать? – уточнила она.

– Я тебе что, половой гигант? На сегодня хватит. В другой раз кончишь. И страдалицей себя не воображай. Не так уж плохо тебе живется. И не так уж дорого ты за это платишь.

Это было правдой. Пока Роман поднимался по лестнице, Лола трижды успела повторить про себя эту фразу.

Потом она встала и, поморщившись от боли между ногами, тоже пошла наверх, к себе в комнату. Ей хотелось вырваться из этих стен как можно скорее, но еще больше хотелось помыться и переодеться.

Когда через полчаса она попыталась заглянуть в спальню к Роману, чтобы убедиться, что он спит, у нее за спиной, как призрак, неожиданно возник Семен.

– Тебе туда зачем? – сказал он, кладя руку ей на плечо.

– Трахаться, – дернув плечом, чтобы сбросить его руку, ответила Лола.

– Потерпишь. Спит, будить не велено. А трахаться что, в куртке собралась? – прищурился он.

– Такая у меня эротическая фантазия.

– Ты мне эти фантазии брось, – с угрозой в голосе произнес Семен. – Куда намылилась?

– Еще одно слово, – процедила Лола, – и я тебя убью. Думаешь, барину пожалуюсь? Убью. Отравлю азиатским ядом. Понял?

– Ну ладно, ладно, – примирительно пробормотал он. – Сразу «отравлю»… Должен же я знать, где тебя искать, если вдруг Алексеичу понадобишься. Так-то ты не блядь вроде – честная давалка. Езжай себе, раз приспичило. К Бинке небось?

– Да, – нехотя ответила Лола.

– Сказать Кольке, чтоб отвез?

– Сама доеду.

Ее перестало трясти, только когда она выехала из ворот на дорогу к Жуковке. Можно было сколько угодно повторять себе, что ничего особенного не произошло, что он всегда был с нею такой, что ей, в общем-то, и нет никакого дела до того, какой он с нею, потому что он ей никто, как охранник Семен или водитель Николай, – но что-то у нее внутри вздрагивало и ныло. Слишком живо, слишком больно. Как будто она протискивалась сквозь узкий просвет в колючих зарослях и, вздрагивая от бесконечных уколов, не понимала: куда протискивается, зачем? И только из-за какого-то самой себе непонятного упрямства продолжала этот свой бесцельный и мучительный прорыв.

Бина встретила ее уже в домашнем – в широких, расшитых золотой нитью шароварах и в длинной узорчатой косоворотке.

– Дрыхнет? – спросила она. – Ладно, Лолка, не переживай. Мужики все хамье, чего от них другого ждать? Или совсем их на хер послать, как я, или уж… Ну сама подумай: сколько ты их за год перевидала – не в гареме же Кобольд тебя держит, таскает же за собой – хоть один получше попадался?

– Я получше не присматривала.

Все-таки вид у нее, наверное, был смятенный, раз Бина сразу принялась ее успокаивать:

– Которые получше, все женатые и на тебя не клюнут. А если клюнут, так, значит, никакие они не получше, а обычное дерьмо. Такое же, как все остальные.

– Почему это на меня только дерьмо может клюнуть? – улыбнулась Лола.

Бинина бесцеремонность успокаивала гораздо лучше, чем любые увещевания.

– Выпьем – скажу, – пообещала та. – А то у тебя, глянь, ручонки-то до сих пор гуляют. Вискаря или так, винчика?

– Что и тебе.

– Что и мне – с этим ты поосторожнее, – хмыкнула Бина. – А то сопьешься, пожалуй. А тебе рановато еще.

Лола все-таки выпила виски. Спиться она не боялась, а расслабиться хотелось резко и сразу, как не получилось бы от вина.

Она любила Бинин дом – старую дачу, не тронутую дизайном. Только бильярдная была устроена сравнительно недавно и по последнему слову, все остальное напоминало о временах, когда хозяином дачи был покойный Бинин отец, получивший ее за какие-то секретные научные заслуги.

Они сидели в просторной гостиной на первом этаже. Диван и кресла были застелены потертыми персидскими коврами. Ковры были старые, как все в этом доме, но при этом совершенно не казалось, будто все здесь присыпано тусклой пылью, как страусиные перья на авангардных платьях. Наоборот, видно было, что каждый предмет знал множество прикосновений – ласковых, сердитых, страстных, печальных и обязательно живых. Бутылка с виски стояла на ломберном столике, в углы которого были вделаны медные блюдечки с вычеканенными на них монетками. За столиком давно уже не играли в карты, но он все равно был живой, как и все в этом доме.

– Я музыку поставлю? – спросила Бина. – Фадо. Слышала когда-нибудь?

– Не-а, – покачала головой Лола. – А что это, фадо?

– А страдания, – усмехнулась Бина. – Португальские жестокие романсы. Естественно, про любовь. Безоглядную и невозвратную.

Музыка, разлившаяся по комнате, действительно дышала безоглядностью и невозвратностью. Лола вспомнила, как запускала с папой самодельных воздушных змеев, как над горами за домом плыли по зеленому вечернему небу человеческие лица, которые они с папой на этих змеях нарисовали, – и сердце у нее сжалось. Хотя, конечно, томительный женский голос пел на непонятном языке совсем не про это.

– Почему на тебя только дерьмо может клюнуть? – повторила Бина, глядя, как, торопливо выпив, Лола морщится от резкого запаха виски. – Не обидишься?

– Не обижусь. Уж если на Кобольда не обижаюсь…

– И правильно, – кивнула Бина. – На обиженных воду возят. А на тебе хрена провезешь. А дерьмо клюет, потому что красивая ты слишком. Даже не то что красивая, а…

– Дорогостоящая, – вспомнила Лола. – Ты уже говорила.

– И это тоже. Но ты еще, знаешь… Ну, бывают бабы – только глянешь на нее, сразу понятно: на такой не женятся, с такой детей не заводят, такую только все мужики хотят, а некоторые имеют. Которым она сама даст или которые подсуетиться успеют, пока она не опомнилась. Вот как Кобольд с тобой. Обиделась? – спросила она, заметив, что по Лолиному лицу мелькнула тень.

– Да нет… – проговорила Лола. – А это… Это точно, Бин?

Она удивилась растерянности, прозвучавшей в собственном голосе.

– Точно. Уж ты прости, но точно. Если бы у тебя это не было написано на лбу аршинными буквами, я б тебе давно сказала: посылай Кобольда подальше, найдешь себе человека. А так… Не найдешь, Лолка. Конечно, бесхозная не останешься, живо подхватят. Но – шило на мыло, вот и все. Тебе это надо?

– Но вот ты же… – начала было Лола.

– На меня ты не равняйся, – оборвала ее Бина. – Я же! Такая я счастливая, прям обзавидуешься. Что ты в бизнесе не потонешь, если тебе в голову придет им заняться, это да: ты девушка со стержнем. Ну и что? За это такую цену надо заплатить, что врагу не пожелаю. Мужики, конечно, сволочи, но сейчас они тебя хотя бы хотят. Ты для них сейчас соблазнительный приз в жизненном соревновании. А станешь бизнесвумен, и будешь ты им конкурент и компаньон. А от этого, поверь мне, удавиться хочется, больше ничего. Потому что скука это, Лолка. Страшная скука. – Бинины глаза блеснули таким темным, таким бездонным мраком, что Лоле сделалось не по себе.

– Зря ты так про себя… Просто я ведь помоложе, вот они и смотрят, – пробормотала она.

– Возраст тут ни при чем. Они же, мужики, на раз вычисляют, кто есть кто. Сейчас ты где-нибудь в клубе сидишь, вот как сегодня, а на тебя все подряд пялятся и мечтают: как бы себе такую девочку отхватить. А на меня только мальчики-альфонсики глядят-прикидывают: сколько мне эта тетка заплатит, если я ночку на ней отработаю? Может, на содержание возьмет? Правда, Лолка, правда, – предупреждая ее возражения, поморщилась Бина. – И не сильно-то я об этом переживаю. Отпереживалась уже. И охотно его, альфонсика, беру. Ненадолго, правда, пока не обнаглеет. Так что Ромкины комплексы терпеть – это, поверь мне, не худший вариант.

• Предыдущая
• 40/90
• Следующая