Флиртаника всерьез - Берсенева Анна - Страница 37

• Предыдущая
• 37/70
• Следующая

Только имя у мальчика было неприятное. С недавних пор Колька просто слышать не мог это имя. Впрочем, на его тренерской работе с Левченко это, конечно, никак не сказывалось.

Когда он вернулся домой, Галинка почему-то не спала.

– Так, Иванцов, – сказала она, едва лишь Колька шагнул через порог и закрыл за собой входную дверь, – ну-ка давай колись: на сколько лет тебя посадят и когда?

– Кого посадят? – Он сделал честные глаза. – Куда посадят?

– В Матросскую Тишину. Или в Бутырку, это уж как гражданин начальник решит. Ну что, будем честно все рассказывать или честные глазки будем строить?

Строить перед ней честные глазки не имело смысла: все, что Галинка хотела знать, она наверняка узнала бы не позже, чем через полчаса после того, как у нее возникло такое желание.

– Так что ты натворил? – повторила она. – Кому башку расшиб?

– Да гаду одному, – нехотя ответил Колька.

– И в чем, скажи, пожалуйста, состояло его сугубое гадство? Ты хоть имя его знал, когда в драку лез?

– Знал… Да что ты, Галка, ей-богу! Маленький я, что ли?

– Хуже. Был бы маленький, хоть надежда оставалась бы, что вырастешь. Ладно, Иванцов, рассказывай.

Рассказ его много времени не занял. И потому, что рассказывать было, в общем-то, нечего – он вел себя как полный идиот, тут двух мнений быть не могло, – и потому, что Галинка мгновенно схватывала суть дела.

– И с кем ты на эту тему разговаривал? – спросила она, глядя на него исподлобья блестящими глазами.

Этот взгляд не обязательно означал, что она сердита. Точно таким он бывал, когда что-нибудь задевало ее воображение. И вообще, глаза у нее всегда блестели яркими антрацитовыми звездочками.

– С Глебычем, – сказал Колька. – Ну, и со следователем, конечно. А с кем еще на эту тему разговаривать?

– Так я и знала! – Галинка накрутила на палец недлинную прядь золотистых волос. Вот это уже означало крайнюю степень ее возмущения. – С Глебычем, надо думать, эффективная была беседа. Да и со следователем примерно такая же. По степени полезности. А с терпилой ты хоть раз соизволил поговорить?

– Нет, – сердито ответил Колька.

– Почему, можно поинтересоваться?

– Я же сказал, гад он потому что.

Если бы Галинка снова спросила, в чем состоит гадство господина Северского, Колька не смог бы ответить. Он не знал, как называется холодная уверенность в своем превосходстве над всеми и вся, которую он сразу почувствовал в нем. И еще меньше знал, почему ему это так ненавистно, тем более в совершенно постороннем человеке.

Но Галинка ничего спрашивать не стала.

– Ну что ты за человек такой, Иванцов? – вздохнула она. – В грязь лицом не промахнешься!

– А ты-то откуда про все это узнала? – осторожно поинтересовался он.

– Ответила на звонок по домашнему телефону. И со следователем твоим побеседовала. У тебя он новый, ты в курсе?

– Да они что ни день новые, – махнул рукой Колька. – Я их уже различать перестал.

– Этого придется различить, – задумчиво произнесла Галинка. – Маленький он, наверное.

– В каком смысле? – не понял Колька.

– В смысле роста.

– Как это ты по телефону догадалась? – удивился он.

– А наполеоновский комплекс у него. Это и по телефону слышно, и по домофону, и даже по шмыганью носом.

Все-таки она не переставала его удивлять, даже после десяти лет совместной жизни! Сам Колька ни за что не догадался бы, какого роста его телефонный собеседник. Ну, про наполеоновский комплекс он, правда, понял – конечно, маленькие ростом мужики всегда стараются доказать, что они круче, чем яйца вареные. Для спорта это даже хорошо. Вот у него рост вполне удовлетворительный, и что из него вышло?

«Да при чем тут мой рост? – рассердился на себя Колька. – Будто я из-за этого…»

Ему неприятно было думать, из-за какой досады не задалась его спортивная карьера. Да и не время сейчас было для таких дум.

– И ведь, как назло, мне в Перу лететь, – сказала Галинка.

– Ну и лети, – пожал плечами Колька. – Ты-то тут при чем?

– Если б ты хоть немножко головой думал, прежде чем кулаками махать, была бы ни при чем. А так приходится реагировать.

– Ну что тут можно сделать, Галь? – уныло пробормотал Колька. – Все же ясно. И свидетелей до хрена. Хорошо еще, он коньки не отбросил, а то б вообще… Буду ждать. Что еще остается?

– Жди, – улыбнулась Галинка. – Жди меня, Иванцов, и я вернусь. А там посмотрим.

Он имел в виду, что будет ждать окончательных последствий своего дурацкого поступка. Но она поняла его по-своему.

– Ты когда улетаешь? – спросил Колька.

– Говорю же, прямо сейчас.

Кажется, она не говорила, что улетает прямо сейчас. Наверное, ей казалось, что это само собой понятно, потому что, если бы у нее была в запасе хотя бы пара часов, она немедленно приступила бы к каким-нибудь действиям.

Колька даже порадовался, что возможности действовать у Галинки пока нету. Ему было стыдно перед ней – и за дурость этой драки стыдно, и за полную свою нынешнюю беспомощность.

– Ты из какого аэропорта летишь? Может, проводить тебя? – спросил он.

– С чего это вдруг? – удивилась Галинка.

– Да так просто…

Она пожала плечами.

– Не выдумывай. Меня и не напровожаешься, и не навстречаешься.

Конечно, это было так. Она летала в свои головокружительно далекие командировки так же часто, как другие ездят по работе в какой-нибудь подмосковный филиал московской фирмы. Колька не был домоседом, он дня не мог прожить без нагрузки, причем без максимальной для него физической нагрузки, но даже он не понимал: откуда, из чего она берет энергию для такой жизни? Что не из общения с ним, это точно – для того чтобы зажечь такой фейерверк, потребовалось бы пять таких, как он, да и то не хватило бы.

Он давно привык к энергичности своей жены. Но все-таки мысль об источниках ее энергии была ему почему-то неприятна.

Галинкин телефон радостно закукарекал; Колька всегда вздрагивал от выбранного ею сигнала.

– Да, – ответила она. – Да, хорошо, спускаюсь. Такси пришло. – Она чмокнула Кольку в щеку и взяла чемодан, который, он и не заметил, оказывается, уже стоял в прихожей. – Постарайся хоть неделю без экстрима обойтись, а, Иванцов? Будут сажать – не давайся. В леса скройся, что ли. Я приеду, разрулим все это как-нибудь.

Дверь за ней закрылась. Колька улыбнулся. Он редко видел жену и почти забыл о ее главном качестве – том самом, которое так привлекло его в ней когда-то…

От одного разговора с нею, да что там от разговора, даже от ее молчания рядом, он чувствовал себя так, будто никаких проблем у него нет и никогда не было. Она наполняла его каким-то особенным веществом, оно было осязаемо, как пузырьки воздуха в шампанском. Его организм не производил счастья при попадании этого вещества, это Колька почему-то знал, хотя и не понимал, почему это стало так и с каких пор. Но все-таки ему становилось как-то полегче жить, когда эти знакомые пузырьки в него врывались. Они подкачивали его, как воздушный шарик.

Когда-то, семь лет назад, они просто не дали ему уйти на дно. А может, даже и дна не имело то, что чуть его в себя не втянуло.

На третьем курсе Николай Иванцов настолько забыл о своих студенческих обязанностях, что чуть не вылетел после первого семестра из института. А как ему было не забыть про какие-то зачеты и экзамены? Хорошо, что имя свое не забыл! Да и то главным образом потому, что это имя было выгравировано на кубках за соревнования, в которых он принимал участие.

Ну да ладно, из института его все-таки не выгнали: преподы сами были спортсменами и прекрасно знали, каких усилий стоят результаты, которых добивается Иванцов, и прекрасно видели, что ни одна победа не далась ему даром.

Вечерами он падал на кровать как подкошенный и спал ночами как мертвый. Даже плач Надюшки его не будил. Правда, может быть, Надюшка уже и не плакала ночами: она была на редкость спокойным ребенком, к тому же ей уже исполнился год. Колька и не заметил за своими спортивными усилиями и успехами, как это произошло.

• Предыдущая
• 37/70
• Следующая