Флиртаника всерьез - Берсенева Анна - Страница 53

• Предыдущая
• 53/70
• Следующая

– Да в чем обманула-то? – удивился Колька.

– Как же – в чем? Что жизнь свою устроить собиралась, замуж за него собиралась. А ведь так нельзя. Я же не любила его совсем! – с отчаянием воскликнула она. – Восхищалась им, побаивалась его немножко, все для него была готова сделать… Но это же не то, от этого ведь с мужчиной не живут. Мужчина же никогда счастливый не будет, если женщина с ним живет, а его не любит! Хорошо, что я хоть теперь это поняла. Потому и уезжаю. Сейчас такси придет.

Она попыталась подняться с дивана, это оказалось ей нелегко, и она машинально оперлась рукой о Колькино плечо. Он сказал бы, что его ток прошиб от ее прикосновения, но это был совсем не ток. От Катиной руки шла такая нежная, такая легкая волна, что Колька чуть не заплакал.

Это была волна счастья – его счастья. И эта женщина должна была уехать в другой город, чтобы родить ребенка от другого мужчины.

«Какое – уехать?! – Колька не то что подумал, а чуть не выкрикнул это. – За каким… уехать?!»

Но… Он с детства привык соображать не просто быстро, а мгновенно, притом в любой ситуации. И с этой своей привычной мгновенностью он сообразил, что если она не уедет в Ростов сегодня же, то завтра в дело вмешается Северский, и все будет так, как он решит. Чтобы Северский решал Катину жизнь, – от одной этой мысли у Кольки потемнело в глазах.

– Позвони, чтоб такси не приезжало, – глухо сказал он. – Я тебя сам отвезу.

– На вокзал? – обрадовалась она. – Но вам же трудно будет доехать, пробки же.

– Какой тебе теперь вокзал? В Ростов твой отвезу. Великий.

Две недели Галинка жила в таком состоянии, что впору намылить веревку да удавиться.

Гадать о причинах своего состояния ей не приходилось. И удивляться ему не приходилось тоже. А каким оно должно быть после того, что произошло в палате Северского?

Нельзя сказать, что ее супружеская верность была неколебимой. Очень даже она колебалась, и не раз. Когда мотаешься в бесконечные командировки, притом не в деревни Большая и Малая Грязь, а во всякие необыкновенные места, то праздничная приподнятость твоего настроения скажется обязательно. К тому же она редко ездила в эти поездки одна, обычно это бывали групповые пресс-туры, и празднично-приподнятое настроение было у всех участников, среди которых были не только женщины, но, разумеется, и мужчины. И встречали эти журналистские группы на местах весьма интересные люди, среди которых тоже были мужчины. И все мужчины без исключения обращали внимание на черноглазую блондинку, от одного взгляда которой поднималось настроение.

Эти слова – про настроение с первого ее взгляда – сказал Галинке парень из пермской газеты, с которым она познакомилась во время поездки на Кипр.

В первый же день журналистская группа успела объездить, а отчасти и обойти пешком половину острова, и устали все так, что еле доплелись до лифта в отеле. Но к вечеру народ очухался, а потом взбодрился, а потом и развеселился – и после ужина, несмотря на все его гастрономическое изобилие, жалко было отправляться спать. Потому Галинка охотно согласилась составить компанию пермскому журналисту Арсению, который решил прогуляться по ночному Лимассолу.

Они слегка заплутали в переулочках старого города, но Галинку это ничуть не напугало. Она отлично ориентировалась в любом, даже незнакомом городе и не сомневалась, что легко найдет дорогу в отель, как только даст себе такое задание. Она даже из Гарлема однажды выбралась, когда случайно забрела в этот милый нью-йоркский райончик, в котором опасностью дышали каждая дверь и каждое окно, не говоря уж о населении.

А ночной Лимассол совсем не выглядел опасным, это был веселый, насквозь радостный город. В каждом доме приютилась таверна, и в каждой таверне было полно народу, и отовсюду доносилась музыка, а прекрасные кипрские песни, которые под эту музыку пелись, сплошь были про любовь, только почему-то про несчастную, несмотря на всеобщее веселье.

Галинка с Арсением зашли в одну такую таверну, не поесть, конечно, а вот именно послушать песни. Галинка пила вино «Отелло» – им уже сообщили, что история ревнивого мавра происходила здесь, на Кипре, где Отелло трудился госслужащим, – и ей было весело до щекотки в носу.

– Ты чего смеешься? – спросил Арсений, подливая вина в ее бокал.

– Разве я смеюсь? – удивилась Галинка.

– Вслух-то не хохочешь, но глаза смеются. Почему?

– А сама не знаю, – призналась она. – А ты знаешь, почему песни про несчастную любовь, а от них весело?

– Потому что ты изнутри веселая, – объяснил Арсений. – Сама по себе, от природы.

– С чего ты такое решил? – удивилась она.

– Подумаешь, бином Ньютона! – хмыкнул Арсений. – Да на тебя только глянешь, сразу настроение поднимается. Ты позитивная, – с умным видом добавил он.

Тут Галинка расхохоталась уже вслух – от веселящего вина, названного в честь невеселого ревнивца, и веселящих песен про несчастную любовь, и даже от того, что в этой прекрасной таверне дым сигареты, которую курил Арсений, не висел над столом, не давая дышать, а мгновенно улетучивался невидимым облачком. Глядя на нее, Арсений расхохотался тоже.

Легкость, которая охватила их обоих, не исчезла, и когда они возвращались пешком в отель, и когда вспоминали номера своих комнат, чтобы взять у портье ключи, и когда оказалось, что комнаты их находятся рядом… Сначала они болтали, стоя каждый на своем балконе, потом Арсений перелез на Галинкин балкон, потом они целовались под виноградными лозами, которыми этот балкон был увит… И во всем, что произошло потом, была та же праздничная легкость, которая сопровождала весь этот долгий вечер.

Назвать это супружеской верностью у Галинки, конечно, язык не повернулся бы. Но эта измена, и не только эта, бывали и другие истории в таком же духе, ее почему-то не беспокоила. Да и не почему-то – она прекрасно понимала, почему.

Все это происходило с нею только от переполненности жизнью. В этих мимолетных, как весенний ветерок, и таких же, как весенний ветерок, приятных отношениях не было никакой корысти, поэтому они оставляли ее совесть спокойной.

А в первый же раз, когда ей было предложено обменять эти отношения на житейское благо, она, ни секунды не раздумывая, отказалась и от от блага, и от отношений.

К тому времени Галинка уже полгода вела туристическую рубрику в «Комсомольской жизни», и это были самые интересные полгода в ее биографии. Счастье, что они наступили именно сейчас: Колька наконец начал работать и даже решил продолжить учебу, уныние его вроде бы слегка развеялось, во всяком случае, внешне, и она наконец могла отвлечься от проблем его работы, учебы и настроения. А заодно и от мыслей о том, что отвлечься от всего этого надолго, а лучше бы насовсем – невозможно, потому что… Да вот потому, что это так, без объяснений.

Надьку пришлось отвезти к маме в Краснодар. Посидеть с ребенком до вечера, пока невестка на работе, свекровь еще соглашалась, но брать на себя заботы о внучке на время Галинкиных командировок отказывалась категорически.

– Хороши командировки! – возмущалась она. – Ты на какие-то там острова попусту глазеть будешь, а я тут с дитем твоим сидеть?!

Расстаться на полгода с Надькой было жалко, но объяснять Колькиной мамаше, почему она живет так, как считает нужным сама, Галинка не собиралась. К счастью, Колька никаких объяснений от жены не требовал и недовольства ее работой не высказывал.

И она окунулась в эту работу, как в живительный поток. Все бурлило вокруг нее и кипело, дальние и ближние страны кружились ярким хороводом, и то, что мужу безразлична эта сторона ее жизни, очень скоро стало казаться не обидным, а удобным.

Она пребывала в такой эйфории от поездок, в которые ее наперебой зазывали турфирмы, жаждавшие рекламы в газете с массовым тиражом, что поездки эти стали казаться ей само собой разумеющимися. Можно было даже посомневаться, стоит ли ехать на Балеары, ведь уже два раза была, правда, в этот раз обещают показать не только Майорку, но и Менорку – ладно, поеду!

• Предыдущая
• 53/70
• Следующая