Гадание при свечах - Берсенева Анна - Страница 58

• Предыдущая
• 58/87
• Следующая

– Ну и хорошо. – Улыбка снова мелькнула в его глазах. – Я видел, что ты не разглядываешь себя со стороны. Все было отлично, Марина, ты вела себя так, как надо. И по-моему, так, как сама хотела?

– Да, – кивнула она. – Действительно, все остальное – мелочи…

Теперь, когда она почувствовала наконец его спокойствие и успокоилась сама, ей хотелось расспрашивать его обо всем, что в состоянии подавленности и тревоги проходило мимо ее сознания. Чем он занимается, как идет его жизнь в то время, когда она его не видит? Она понимала, что невозможно ответить на все вопросы одновременно, и спросила его о самом простом – о работе.

– А у меня империя, – улыбнулся он. – Помнишь, ты меня в императорских замашках уличила? Ну вот, так и называют: сибирская империя Шеметова.

– Наследственная? – Марина тоже улыбнулась.

– Если бы! Нет, со всеми клондайкскими радостями – век бы их не знать.

– И чем же ты занимаешься?

– Да чем в Сибири вообще занимаются – тем всем и занимаюсь. Лесосплав, промысел, строительство – говорю же, империя.

– Но как же это можно? – удивленно спросила Марина. – Вот так, вдруг, взять и заняться лесосплавом? Или промыслами?

– Ну почему вдруг? – усмехнулся Шеметов. – Там всегда люди этим занимались, и я тоже участие кое в чем принимал. Бревна, как трава, лежали по Енисею у берегов… Просто наступил момент общей растерянности. И, по большому счету, если отбросить частности и партийные льготы, хозяином в конце концов становился тот, кто мог сказать: делай, как я. А уж если он и в самом деле понимал, как надо делать…

– И ты понимал?

– Смею думать. Не так уж все это было сложно, если знать, как на самом деле происходит, а не строить воздушные замки. А я, к счастью, не один год там работал и вот именно знал, как на самом деле, как в отчетах не напишут.

Марина заметила, как в прищуре его глаз утонула недавняя радость.

– Это… было нелегко? – осторожно спросила она.

– Да нет, – нехотя ответил Алексей. – Но уж очень жестко надо было себя переломить. Хотя, может быть, для меня тогда это было и к лучшему…

Марина поняла, что ему не хочется говорить об этом, и поспешила переменить тему, постаравшись зацепиться разговором за что-нибудь из сегодняшнего вечера.

– А ты не заметил – эти люди у лифта? – спросила она.

И тут же подумала, что он, конечно, не заметил такой мелочи и даже не поймет, о чем она спрашивает.

– С квадратными головами? – вспомнил он. – Да, я заметил, ты на них удивленно посмотрела. И что же тебя так удивило?

– Как он с тем, что остался, разговаривал…. Это так принято?

– В смысле, по-хамски? Ну, он даже не заметил, что у него тон какой-то особенный. Да и второй тоже, я думаю. В порядке вещей это, Марина. Первый уверен, что право на хамский тон – лучшее, что он купил себе за свои деньги. А второй только и мечтает, как бы заиметь такие же деньги, чтобы точно так же унижать потом свою прислугу. Да ведь так везде, Марина! В армии первогодки только и ждут, как бы стать «дедами» и измываться над другими так же, как измывались над ними. Неужели ты этого не знала?

– Как странно… – задумчиво сказала она. – И ты действительно думаешь, что это в порядке вещей? Но ты же с Толей так не разговариваешь…

– Во-первых, что бы я ни думал, воспитывать того, квадратноголового, я не собираюсь, – поморщился Шеметов. – Мама-папа не воспитали, теперь поздно. Моя забота – не допустить, чтобы он так разговаривал со мной, а уж этого-то я не допущу. А во-вторых, Толя – вообще другое дело. Он мне жизнь спас когда-то – когда еще не был моим охранником и денег за риск не получал. Наоборот, знал, что наживает себе крупные неприятности.

– Это в Сибири было? – догадалась Марина.

– Ну да, – кивнул Шеметов. – Я тогда как раз заново все начинал и об империи никакой не думал, конечно. Но деньги уже были, и рыбным ребятам я уже мешал. Ну, один и пальнул в меня как-то на Подкаменной Тунгуске. Если бы не Толя, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Он там рыбинспектором был, при оружии. Пришлось его в Москву увезти: там бы не спустили ему, в лучшем случае упекли бы за превышение необходимой обороны.

Они незаметно перешли Большой Каменный мост и медленно пошли по бульварам.

– Ты мне лучше о себе расскажи хоть немного, Марина, – попросил Алексей, и она увидела робость, промелькнувшую в его взгляде. – Я ведь совсем ничего о тебе не знаю…

– Женился – не спрашивал, – невольно улыбнулась она. – А вдруг я аферистка?

– Думаешь, я тебя обманывал? У меня действительно нет ничего, что следовало бы оберегать. Да ничего и невозможно уберечь, разве не так?

– Так, – кивнула Марина. – Мне тоже нечего особенно оберегать, Алеша, потому я и согласилась…

Что-то сверкнуло в его глазах при этих ее словах – и тут же погасло.

– Ты ведь не в Орле родилась? – спросил он.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Марина.

– Да ведь я уже спрашивал однажды. Когда ты собиралась туда вернуться. Так где же?

– В Карелии, в одном поселке.

– И родителей нет?

– Да. Нет.

– Ты не хочешь говорить об этом, Марина? – Алексей остановился, и она обернулась к нему. – Не говори, если не хочешь, я ведь не требую.

Ей стало неловко. В самом деле, зачем она обижает его этими односложными ответами? Как будто не доверяет ему, как будто он хочет что-то у нее выведать! Да и что у нее можно выведывать?

Он смотрел на нее внимательно, она видела это напряженное внимание в его глазах даже сквозь сгущающиеся сумерки. Марина вдруг вспомнила, как вот так же шли они с Женей и так же он спрашивал ее о родителях. Все было тогда по-другому – другое выражение было во взгляде, устремленном на нее…

– Нет, Алеша, я не то что не хочу… – медленно произнесла она. – Просто у меня странная была жизнь, а я уже от странностей устала. И от расспросов устала, и от необходимости объяснять. Я однажды подружке рассказала в медучилище, потом болтовни было – на год. Хорошо еще, они решили, что я все выдумала. Я, может, и к Иветте так безрассудно бросилась оттого, что она не удивлялась ничему и не говорила, что быть такого не может.

Они уже шли по Гоголевскому бульвару.

– Хочешь, здесь немного посидим? – спросил Алексей, указывая на столики под старыми деревьями. – Ты устала идти, у тебя каблуки высокие.

Они сели за один из белеющих в полумраке столиков, неподалеку от Гоголя, похожего на бравого прапорщика. Шеметов принес из летнего киоска два пластмассовых стаканчика.

– Ничего, – сказал он, отхлебнув из Марининого глоток вина. – Можешь пить без опасений.

Себе он взял водки и выпил ее залпом, не пробуя и не пьянея.

Он сидел напротив, гирлянда лампочек, опутавшая дерево, освещала его лицо – разлетающиеся брови, сомкнутые губы, в уголках которых таилась усталость и печаль, глаза, устремленные на Марину… Руки его, лежащие на столе, казались тяжелыми.

– Мой отец ведь мог здесь и не оказаться, – Марина первой нарушила молчание.

– Здесь – это где?

– Да в России. Его ребенком отсюда увезли, хотя он говорил, что все всегда помнил так ясно, как будто жизнь здесь прожил. И дом свой, и даже кондитерскую на Арбате. Он вырос в Харбине, потом переехал в Лондон, потом учился в Сорбонне. Потом снова вернулся в Харбин, а потом – в Россию, вскоре после Второй мировой войны. Он был врач.

Шеметов молчал, не отводя от нее глаз, и Марина спросила:

– Отчего же ты не спросишь, зачем он это сделал?

Он пожал плечами.

– Зачем спрашивать? Я догадываюсь, отчего человек с такой биографией может захотеть вернуться… Надо думать, дальше карельского поселка его не пустили?

– Да, – кивнула Марина. – Он так и говорил: понял, что Калевала – единственное место, где его, может быть, не тронут. Но вообще-то он всегда был готов к тому, что его могут арестовать в любую минуту.

– Не позавидуешь… – медленно проговорил Алексей.

– Да нет, знаешь, он совсем не боялся. В нем было такое равновесие жизни, какого я никогда больше не встречала. Единственное, чего он боялся, как бы со мной чего-нибудь не случилось. Да и этого не выказывал, и мне с ним спокойно было, легко…

• Предыдущая
• 58/87
• Следующая