Гадание при свечах - Берсенева Анна - Страница 59

• Предыдущая
• 59/87
• Следующая

– А мать? – спросил Алексей.

– Я ее не помню совсем, – покачала головой Марина. – Она умерла, когда я родилась. Сердце вдруг остановилось, и ничего сделать не успели, да и не было ничего в деревне… Мне бабушка потом говорила: она думала, отец жить после этого не станет. Но я же осталась, ну и он тоже…

Марина допила вино и вопросительно посмотрела на Алексея. Он по-прежнему молчал и по-прежнему смотрел на нее, не отводя взгляда. Но что было в его глазах?..

– Может быть, пойдем? – спросила она.

– Да, – спохватился он. – Ты отдохнула, но теперь замерзла, правда? Вечера еще холодные, а платье у тебя легкое. Давай-ка ты пиджак мой наденешь.

– А ты не замерзнешь? – спросила Марина.

Она не чувствовала холода, но как только Алексей снял пиджак, поняла, что ей действительно давно уже стало зябко.

– Нет, – махнул рукой Шеметов. – Я вообще привык не мерзнуть. Да ведь и приятно на старости лет почувствовать себя юношей, набрасывающим пиджак на девичьи плечи, – усмехнулся он.

Они быстро дошли до Малой Бронной, повернули к Патриаршим.

– Он ведь в Москве родился, твой отец? – спросил Шеметов. – То-то ты ходишь по ней так, будто жизнь здесь прожила!

– Правда, – кивнула Марина. – Мне, знаешь, кажется, что я ее изнутри чувствую. Иногда вообще – как будто во сне каком-то уже видела и все теперь узнаю легко… А ты здесь родился, на Патриарших, да?

– Да, – кивнул Алексей.

– Но почему же тогда, Алеша?.. – произнесла она медленно и удивленно. – Это ведь совсем чужая квартира – та, где я теперь живу. Она вся не твоя, хотя ты жил в ней. Я так ясно это чувствую – твое несчастье в ней…

Он вздрогнул, быстро посмотрел на нее.

– Я и не был в ней счастлив, – сказал он, помолчав. – И она действительно чужая, потому я и сбежал из нее, как только появилась возможность. Я теперь у Никитских квартиру снимаю, недалеко.

Они подошли к подъезду и остановились рядом с прозрачной лифтовой трубой. Шеметовский «Мерседес» уже ждал неподалеку, охранник курил у машины.

Алексей взял Маринину руку, поднес к губам. Она почувствовала ладонью бугорки на его ладони и подумала мимолетно: не мозоли, а давнее, не исчезающее воспоминание о них.

И тут же, самыми кончиками пальцев, ощутила другое – заставившее ее напрячься…

Она так отчетливо это ощутила, что не обратила внимания даже на то, как долго он не отпускает ее руку в прощальном поцелуе.

– Алеша… – позвала она, и он поднял на нее глаза. – А ведь у тебя сердце болит. Почему ты мне не говорил?

– Да зачем тебе об этом говорить? – поморщился он, но тут же удивление плеснулось в его глазах. – Послушай, Марина, а откуда ты вообще об этом знаешь? Да оно и не болит сейчас.

– По пульсу поняла, – сказала она. – Что же, если сию минуту и не болит? Все равно по пульсу чувствуется.

– Вот это да! – поразился он. – Это что, в Орловской горбольнице такому учат? Или в медучилище?

– Нет, это отец умел. Но он по-настоящему умел, он у китайцев этому учился и многому другому. И я научилась тоже – конечно, не так, как он. Он говорил, что у меня способности есть, хотел, чтобы я тоже врачом была. Да и я хотела… Если бы он не умер так… скоро, все бы у меня вообще по-другому было…

– Послушай, Марина. – Шеметов отпустил ее руку. – Ведь отец твой, наверное, немолодой был человек? Если помнил то, что до революции было?

– Да, – кивнула она. – Ему шестьдесят лет было, когда я родилась. Но ему никто этих лет не давал, этого и представить было невозможно! Он совсем молодым выглядел, а издалека так и вовсе – походка, как у юноши… Он очень на тебя был похож, Алеша, – сказала она неожиданно для себя.

– Да? Что ж, польщен, – глухо произнес Шеметов.

– Правда, очень! Я не думала, что когда-нибудь встречу человека, с которым мне было бы так…

Ей показалось, что он вздрогнул; сумерки совсем сгустились, и холодом тянуло от пруда; его рубашка белела в темноте.

– Спасибо, Марина, – сказал Алексей. – Я поеду, пожалуй. Сейчас-то, вечером, мне легко с тобой стало, а день все-таки был тяжелый. Ты звони мне иногда, хорошо?

– Ну конечно! – ответила Марина, отдавая ему пиджак. – Алеша, тебе хотя бы кардиограмму надо сделать, нельзя так…

– Сделаю, – тут же согласился он – с сомнительной легкостью. – Да ты не волнуйся, не такой я еще и старый. Хотя конечно… Все, женушка! Спокойной ночи. – Глаза у него снова стали насмешливыми. – На приеме ты была лучше всех, глаз не отвести! Поэтому купи себе, пожалуйста, все, что надо для дальнейшей жизни в социуме, и будь готова, как пионерка. Пионеркой ты была, кстати? – спросил он, доставая из внутреннего кармана бумажник.

– Нет, – засмеялась Марина. – Никем я не была. Я вообще в школу почти не ходила. Меня там дразнили, и папа сам со мной занимался. Я экстерном сдавала, а в школе только в старших классах училась. Я же предупреждала, Алеша: у меня странная была жизнь, по всему странная!..

– Ну и что? – пожал он плечами. – Дай бог каждому такую.

Марина не успела ничего сказать: Шеметов словно растворился в весенней тьме. В руках она держала деньги, а пальцы помнили тревогу его пульса.

После вечера в Президент-отеле Марина поняла, что наряды для ее новой странной роли понадобятся изысканные. О самой этой роли она старалась не думать – только о платьях.

За ними она решила отправиться на следующий же день. Вдруг Алексей позвонит и скажет, что она должна сопровождать его еще куда-нибудь? Правда, она плохо представляла себе, что же, собственно, надо купить, и уж совершенно не представляла, куда можно за этим пойти.

Роскошные магазины сливались для нее в одну сияющую витрину, которая никогда не вызывала желания стоять перед нею часами – как, Марина однажды видела на Тверской, стояла девочка лет пятнадцати, не замечая даже, что ловкий цыганенок вытаскивает у нее из сумочки кошелек.

Она помнила почему-то название только одного такого магазина – «Венец Парижа». Красивое, слегка будоражащее воображение название – вот и запомнилось.

Но этот магазин находился на Кутузовском, а Марина и подумать боялась о том, чтобы оказаться рядом с магическим салоном госпожи Иветты. Да и цены в этом самом «Венце»… Кажется, пара длинных, изящных лайковых перчаток стоила долларов триста…

Впрочем, погода в этот день была такая, что, выбрав наконец бутик на Тверской, почему-то показавшийся ей наиболее приветливым, Марина мечтала купить только зонтик да какие-нибудь прочные ботинки: ноги у нее промокли насквозь, капюшон нисколько не спасал от дождя. Самое удивительное, что именно ботинки и зонтик сразу бросились ей в глаза, едва она переступила порог уютного магазинчика!

Ботинки – разноцветные, блестящие – напоминали высокие галошки на каблучке, со всем трогательным изяществом этой забытой детской обуви. Посеребренная нить пронизывала шелковую ткань зонта, причудливо оплетая его широкую фиолетовую кайму. Что-то волшебное было в этом загадочном узоре…

«Как зонтик Оле-Лукойе», – подумала Марина.

Заметив, что она рассматривает зонтик и «галошки», к ней тут же подошла улыбчивая продавщица.

– К таким ботиночкам нужен хороший плащ, – сказала она так доверительно, точно Марина была ее сестрой. – Вот этот, посмотрите! Он из непромокаемого шелка, и он теплый, а выглядит так, будто летит над плечами!

Рукава бледно-фиолетового плаща действительно напоминали крылья. Марина прикоснулась к разлетающемуся подолу, и ей показалось, будто он мелодично скрипнул под ее рукой. Этот чудесный наряд застегивался на единственную серебряную пуговицу у ворота.

Даже платье, сшитое Анелей, не восхитило ее так, как это неожиданно вынырнувшее из майского дождя сиреневое облако! Марина никогда не увлекалась вещами, ей было почти все равно, что надеть. Но этот плащ, этот зонтик и «галошки» показались ей такими изящными, что она просто не могла удержаться – впервые в жизни!

– Ну конечно, вы должны это купить! – приговаривала услужливая продавщица, придвигая стоящее на полу зеркало поближе к ее ногам. – Посмотрите, какая стала ножка! Ведь это самые модные, по всей Москве только у нас и есть. И учтите, эти ботиночки уж точно не промокнут. Моя подружка взяла – говорит, час можно посреди лужи стоять! И чулочки к ним возьмите – вот эти, под цвет, с кружевной резиночкой. Ах, девушка, с вашей оригинальной фигурой! Да вы же как веточка сирени будете в этом во всем, как же можно себе отказать в таком удовольствии!

• Предыдущая
• 59/87
• Следующая