Гадание при свечах - Берсенева Анна - Страница 70

• Предыдущая
• 70/87
• Следующая

– Нравится вам, Мариночка? – негромко спросил антиквар.

– Да. – Марина тряхнула головой, словно выныривая из завораживающей глубины. – У вас здесь чудесно, Павел Афанасьевич! Тяжелые мысли уходят сами собою.

Произнося эту фразу, Марина внимательнее вгляделась в дальний угол комнаты. Там, на фоне фиолетовой ширмы, расписанной золотыми драконами, стояли на низком столике два подсвечника. И, разглядев их издалека, Марина тут же направилась в тот самый дальний угол, точно влекомая неведомой силой.

Сердце у нее стремительно забилось, когда она увидела их вблизи. Подсвечники были те самые, она не могла ошибиться! Те самые, что стояли по бокам бабушкиного зеркала, когда она, Марина, вглядывалась в туманную глубину. Те, которые она считала потерянными безвозвратно – вместе с отцовской библиотекой, да и со всеми вещами ее детства.

Каждый из них напоминал молитвенно сложенные ладони, между которыми и сейчас были вставлены оплывающие свечи – точь-в-точь похожие на те, что бабушка вставила в них однажды в крещенский вечер…

– Что с вами, Мариночка? – испуганно спросил Толпежников. – Вы так побледнели.

– Нет… Да… – пробормотала Марина. – Павел Афанасьевич! Что это за подсвечники, откуда они у вас?

– Ах, эти! – облегченно сказал антиквар. – Да, по правде говоря, ничего особенного. Начало двадцатого века, не слишком старинные, притом не ручная работа. А откуда? Да принесла какая-то женщина, вот и все. Недавно принесла, потому и не проданы еще. Так-то вещь броская, к тому же пара, непременно вскоре купят. Но почему они вас так взволновали, Марина?

– Дело в том, – медленно произнесла Марина, – что они принадлежали моей бабушке – не по отцовской линии, а по материнской. Это не была фамильная вещь, бабушка говорила, что купила их где-то во время войны. Даже не купила, а, кажется, на станции какой-то на хлеб поменяла. Но у меня с ними связано одно очень дорогое воспоминание… Я могу их купить, Павел Афанасьевич?

– Бог мой, Мариночка, да о чем вы спрашиваете! – воскликнул старый антиквар. – Я просто счастлив, что вы нашли их именно здесь! Они… утрачены были вами?

– Да, – кивнула Марина. – Но это именно они, я не ошиблась. Посмотрите, на одном из них вмятина, как раз на безымянном пальце, как след обручального кольца. Это они, Павел Афанасьевич! Какое удивительное совпадение…

– Совпадение, вы говорите, Мариночка? – вдруг спросил Толпежников, и Марина насторожилась, услышав какие-то новые, неторопливые и серьезные интонации в его голосе. – Вы думаете, такие вещи случаются просто так? Странно, мне казалось, вы тоньше понимаете жизнь…

– Вы правы, – кивнула Марина. – Такое не происходит случайно.

Ничего случайного не было в ее жизни, это Марина знала. И в этой лавке, уставленной старинными вещами, проникнутой духом подлинности, она сразу почувствовала себя как дома. Здесь чувствовалось то, к чему она привыкла с детства: таинственная прелесть необъяснимого, странность жизни, которая для нее, Марины, странностью не была никогда.

И эта встреча со старым антикваром в обыкновенном «Макдональдсе»… Та жизнь, для которой она была предназначена, словно догнала ее, властно напомнила о себе молитвенно сложенными ладонями подсвечников…

– Но как же они могли здесь оказаться? – вслух размышлял Толпежников, уже заворачивая подсвечники в шуршащую сиреневую бумагу. – Поразительны бывают перемещения вещей!

– Ничего поразительного, к сожалению, – покачала головой Марина. – Люди, к которым они попали, могли все это только продать, что они и сделали. Удивительно другое: как я здесь оказалась, и именно сегодня…

– Вы чувствуете в этом особенное знамение? – тут же спросил Толпежников все тем же серьезным тоном.

– Пожалуй… Но я не знаю, можно ли верить в него…

– Да как же не верить в знамение! – воскликнул антиквар. – Как же не верить в то, что диктует нам внутренний голос!

– Не знаю… – медленно проговорила Марина. – Прежде я всегда верила, а теперь – не знаю… Во мне теперь такое смятение и как будто толкотня внутри. Это так странно, Павел Афанасьевич! У меня шум внутри, и я ничего в нем не слышу.

– Тогда доверьтесь голосу старинной вещи, – улыбнулся Толпежников. – Старинные вещи не обманывают, поверьте мне, Мариночка, ведь я и сам старик. Вы говорите, с этими подсвечниками у вас связано какое-то дорогое воспоминание?

– Да. Я гадала однажды на Крещенье – у зеркала, при свечах. Суженого высматривала.

– И что же, высмотрели?

– Глаза его увидела. Но все получилось совсем иначе…

– А может быть, все еще просто не завершено? – прищурился старик. – Мариночка, ведь мы ни о чем не можем сказать: вот, завершилось. А вдруг все у вас еще впереди? И грустить вам поэтому совсем не надо…

– Спасибо вам, Павел Афанасьевич, – улыбнулась Марина. – Я так рада, что встретила вас сегодня. Я непременно еще приду, но только потом, хорошо? Сколько я должна вам за подсвечники?

Расплатившись и простившись с удивительным антикваром, Марина вышла из «Лавки древностей» и в задумчивости пошла домой, на Патриаршие.

Он сам расставил себе эту ловушку, и некого было теперь винить, и ничего уже не изменить.

Все было кончено этой ночью, и надежды не оставалось, и он сам был в этом виноват. Страшная пропасть отделила эту, последнюю, ночь от той, когда он – взволнованный как мальчишка, с колотящимся сердцем – позвонил у ее двери…

Алексей приехал тогда прямо из аэропорта, чувствуя, что просто не выдержит больше ни часа. Ему почему-то показалось, что она не спит, – и он позвонил…

Даже тот час, который он потратил, покупая пармские фиалки в ночном цветочном магазине, а потом вино, конфеты, еще что-то, – даже этот час, когда он уже мог бы видеть ее, но не видел, показался ему бесконечным.

И по этому нетерпеливому ожиданию, по тому, как томительно тянулась каждая минута после недели разлуки, – Алексей окончательно понял, что полюбил эту странную девушку, один только голос которой, звучащий в телефонной трубке, заставлял замирать его сердце.

Он не говорил себе: быть этого не может, так не бывает! Бывает это так или совершенно иначе – об этом он не думал. С ним это получилось именно так. Он влюбился в женщину, которую видел несколько раз в жизни, почти вдвое моложе себя, и все его силы были направлены сейчас только на одно: увидеть ее как можно скорее.

Алексей даже постоял минут пять у двери, прежде чем позвонить: ждал, пока хоть немного успокоится сердце. Но дольше ждать он не мог – и позвонил, хотя рука еще вздрагивала.

Он боялся, что Марина сразу почувствует его волнение, его трепет, – и отшатнется в удивлении или даже испуге. Или вообще догадается, как хочет он тут же, на пороге, обнять ее и поцеловать.

Это не было обычным страстным желанием – обладать привлекательной женщиной. Чувство, заставлявшее вздрагивать его руки, было совершенно иным…

Это была любовь, которую он понял сразу и которую не мог спутать ни с чем.

Алексей сам не понимал, отчего так твердо знает, что именно с ним происходит. То, что было у него в молодости к Даше, – было совсем другое. А о мимолетных его связях и вовсе не стоило говорить. Он и вспомнить не мог, с каким чувством шел к случайным своим женщинам, и было ли оно вообще – хоть какое-нибудь чувство.

Мог ли он думать в ту ночь, что все те связи, торопливые и пустые, совершенно забытые им накануне свидания с Мариной, потом так страшно отомстят ему, вернутся безжалостным бумерангом!

Тогда он вошел – и сразу понял, что она ждала его. Ничего не говорило об этом – ни накрытый стол, ни какой-нибудь особенный ее наряд, но в глазах ее стояло ожидание, и взгляд ее был устремлен к нему, это он и почувствовал с порога.

И как только он увидел этот взгляд ее всегда переливчатых, а теперь таких ясных глаз, взгляд, от которого вся душа у него перевернулась, Алексей понял, что не просто любит ее, но и жить без нее не сможет…

• Предыдущая
• 70/87
• Следующая