Красавица некстати - Берсенева Анна - Страница 59

• Предыдущая
• 59/83
• Следующая

Ему стало ее жалко. И стыдно стало, что до сих пор он думал в этой ситуации только о себе. В конце концов, у него высшее образование, и хотя работа не совсем по той специальности, которую он получил в Бауманском, но по нынешним временам, когда инженеры торгуют китайскими тряпками на рынке, хороша и она. А Алена в самом деле совсем молода, и вот пожалуйста… Из-за него ведь.

– Тебя во сколько завтра выписывают? – спросил он. – Я за тобой приеду.

– После обеда. Я тогда маме скажу, чтоб не приезжала.

Павла снова удивило, с какой готовностью она откликается на любые его предложения. С какой обыденной готовностью… Но что теперь было об этом думать!

Он все-таки отвез Алену из больницы не к себе, а в ее квартиру. Ему надо было привыкнуть к мысли, что теперь он будет жить не один.

Впрочем, оказалось, что на привыкание ему отведена одна ночь. Уже на следующий день пришлось знакомиться с Алениными родителями, правда, они оказались простыми и хорошими людьми, так что эта обязанность вышла не слишком обременительной, потом идти в загс подавать заявление… Потом выяснилось, что теща просит молодых отпраздновать свадьбу, хотя бы скромно, только чтобы не обидеть родню, а значит, надо идти покупать костюм, потому что в связи с беременностью невесты регистрация назначена через неделю…

За всеми этими в одночасье на него свалившимися заботами Павел опомнился только в самолете. Они с Аленой летели в свадебное путешествие.

Идея этого путешествия принадлежала ей.

– Когда я теперь на море выберусь? – рассудительно заметила Алена. – Надолго теперь засяду. Ты куда хочешь, Паша?

Он хотел в Испанию, но жене об этом почему-то не сказал. То есть не почему-то: он не хотел ехать туда с нею.

Узнав, что ему все равно, Алена выбрала Турцию: и лететь недалеко, и климат приемлемый. На подаренные к свадьбе деньги купили горящий тур, чартер опоздал на пять часов, Алена устала и в самолете сразу заснула.

Павел смотрел на спокойное простое лицо своей жены и не знал, что чувствует.

«А ресницы у нее, оказывается, совсем не длинные, – вяло мелькнуло в голове. – Или просто оттого, что ненакрашенные, короткими кажутся?»

И тут ему стало страшно. От пустоты и никчемности этой мысли, но, главное, от другого…

Он не понимал, как будет жить вот с этой совершенно посторонней женщиной, которая безмятежно спит, прислонившись головой к опущенной шторке иллюминатора, он не понимал, зачем ему с нею жить! Наверное, если бы самолет вдруг начал падать, его охватил бы меньший ужас.

Но самолет не начал падать, а пошел на снижение. И с той самой минуты, когда Павел вышел на трап, его охватила беспросветная скука.

Он ей даже обрадовался: скука была лучше, чем тоскливый страх. Да что там – она была просто спасительна. Иначе он не выдержал бы постоянного нахождения рядом со своей женой.

Павел быстро понял, что вялая снисходительность к жизни – это главное Аленино качество, от которого происходят и все остальные: ее готовность соглашаться с любыми его предложениями, ее нетребовательность и непритязательность. Он надеялся, что ее темперамент окажется хотя бы таким же, каким был в ту ночь, когда он так эффектно спас ее от хулиганов. Но очень скоро ему стало ясно, что та ночь была исключением. Алена была тогда взволнована, испугана, оттого и страстные стоны, и горячие объятья. В обычном же своем состоянии она была равна по темпераменту рыбе.

Впрочем, это открытие не слишком огорчило Павла. По сравнению со всем остальным это было уже неважно.

Свадебное путешествие наконец закончилось. Они вернулись в Москву и поселились в квартире Алены, потому что оттуда ближе было ходить на работу.

Беременность она переносила не то чтобы тяжело, но как-то угнетенно. У нее отекли ноги и лицо, появилась одышка, а уже к осени живот стал таким большим, что Павел смотрел на него с испугом. Ему казалось, ребенок вот-вот появится на свет, хотя до родов оставалось еще два месяца.

Вообще, он не представлял, как это будет, и боялся этого. Лезли в голову истории вроде той, как женщина родила прямо в автомобильной пробке и мужу пришлось самому принимать ребенка, потому что сквозь сплошной поток машин к ней не могла добраться «Скорая». А вдруг такое произойдет и с ними?

«Вот и машина как раз появилась», – совсем уж глупо думал он.

Павел давно собирался купить «девятку» и этой осенью купил наконец, рассудив, что ребенка надо будет, наверное, возить в какие-нибудь поликлиники или куда там еще, и не на метро же его возить.

– Детские поликлиники обычно находятся в пределах шаговой доступности, – сказала мама. – Павлуша, наконец-то ты узнаешь элементарные вещи! Давно пора.

Мама была рада, что сын наконец женился. Она уже опасалась, как бы из него не получился старый холостяк, и считала, что ему мешает жениться излишняя серьезность, с которой он относится ко всему на свете.

– Тебе всегда не хватало беспечности, – говорила она. – Ты с детства чересчур взрослый.

Алена ей не то чтобы нравилась, но казалась приемлемой, несмотря на отсутствие у нее высшего образования. Хотя вообще-то мама считала высшее образование обязательным для жены своего сына, который хорошо учился и в школе, и в институте и с детства много читал художественной литературы.

Павел не знал, что считает обязательным для своей жены. Ему было все равно. Он погрузился в семейную жизнь как в морок и не понимал: что он теперь, какой он?

Ребенок родился совсем не так, как он ожидал, – все страхи оказались беспочвенными. За неделю до предполагаемых родов Алену положили на сохранение, а когда Павел в очередной раз пришел с передачей, ему сказали, что пятнадцать минут назад она родила сына.

Что будет именно сын, тоже было известно заранее; даже это не стало неожиданностью.

«А почему ты решил, что это должно быть не так? – подумал Павел. – Если все остальное именно так».

«Не так» оказалось только одно – сам ребенок. Он ошеломил Павла настолько, что все остальное стало неважным в то мгновенье, когда он приехал забирать Алену из роддома и впервые взял его на руки.

Как это было необыкновенно, как непонятно! В том, как этот мальчик, его сын, морщил носик, разевал рот и моргал светлыми глазами, не было ни капли той обыденности, из которой, Павел был уверен, навсегда и сплошь будет теперь состоять его жизнь.

Он боялся выпустить ребенка из рук, не упустить, а вот именно выпустить – передать Алене или маме, чтобы самому сесть за руль. Кой черт он приехал в роддом на машине, взял бы такси!

Он думал, его ощущение, что сын выпадает из обыденной жизни, не пройдет никогда. Но уже через неделю понял: когда ребенок находится дома, то становится частью того, что есть Алена.

– Странно, Антон с тобой все время плачет, – удивлялась она. – Со мной такой спокойный, спит себе да ест, ничего ему не надо.

Ничего странного Павел в этом не находил. Он знал, что, бывая с ним – на улице во время прогулки или дома, если Алене надо было куда-нибудь сбегать одной, – Антон плачет не из каприза, а только потому, что не умеет иначе выражать свои чувства. А когда он был с Аленой, никаких чувств у него просто не было, потому он и был спокоен.

Да, Павел нисколько этому не удивлялся. Ведь он и сам менялся, когда был с ребенком. За три месяца жизни сына он изменился настолько, что сам себя не узнавал.

Все его чувства встряхнулись, встрепенулись, он вдруг понял, что они есть у него, чувства, есть несмотря ни на что, они расцвечивают его жизнь, пусть только изнутри, потому что во внешней жизни им нет места, но есть они, есть, не угасли!

В этих чувствах, наверное, не было ничего особенного, и если бы Павел вздумал с кем-нибудь ими поделиться, то не сумел бы их даже назвать. Как назвать то, что происходит у тебя в душе, когда ты встаешь ночью, чтобы напоить захныкавшего ребенка, а потом, когда он снова заснет, выходишь в кухню, открываешь окно – и вдруг понимаешь, что сейчас, вот в эту самую минуту, во всей природе совершается перелом от зимы к весне? То есть внешне-то ничего еще не происходит, и ночь эта – даже не на первое марта, чтобы можно было объяснить такой перелом хронологически, но ты чувствуешь его всем собою, слышишь его, как звон ломающихся под оконным карнизом льдинок, и это так важно для тебя, как будто не в природе происходит этот перелом, а в твоей собственной жизни.

• Предыдущая
• 59/83
• Следующая