Полет над разлукой - Берсенева Анна - Страница 54

• Предыдущая
• 54/77
• Следующая

Она вошла вместе с Андреем в темный подъезд, поднялась по лестнице. Лифт стоял на первом этаже, Андрей открыл его, вошел. Перегнувшись через Алино плечо, захлопнул тяжелую сетчатую дверь. Он совершал какие-то действия, им обоим сейчас посторонние, но в каждом его движении чувствовалась та же томительная остановка, что и во мгновении поцелуя – перед тем как страсть приоткрывала его губы. И Але не хотелось торопить его движений.

Так они вышли из дребезжащего лифта, отперли дверь с потемневшей латунной табличкой, прошли в комнату по темному коридору пустой квартиры… В просвет между тяжелыми шторами Аля увидела, как толкается в окно верхушка какого-то дерева.

Она заметила, что Андрей берет с широкого письменного стола очки, и задержала его руку.

– Подожди, – сказала она, – не надевай, мне на тебя так хорошо смотреть…

– Не буду! – Он засмеялся и надел очки. – Сейчас же сниму, но дай же и я на тебя посмотрю хоть минуту. Вот видишь, вся щека поцарапана. Больно? – Аля отрицательно покачала головой, но он не обратил на это внимания. – Сейчас промоем.

Она подумала, что он сейчас куда-то уйдет, и ей стало жаль, что она не будет видеть его, пусть даже несколько минут, – из-за какой– то дурацкой царапины! Но Андрей никуда уходить не стал. Он подошел к высокому массивному шкафу, который Аля только сейчас разглядела в углу, открыл скрипучую дверцу и взял с полки начатую бутылку водки.

– Будет больно моей хорошей, надо потерпеть, – быстро сказал он. – А я подую!

Прежде чем Аля успела рот открыть, он достал из кармана носовой платок, вылил на него водку и на секунду приложил к ее щеке. Не удержавшись, Аля ойкнула от жгучего прикосновения.

– И поцелую! – добавил Андрей, дуя на щеку, и действительно сразу поцеловал ее – сначала в пахнущий водкой мокрый висок, а потом – снова в губы, заставляя их раскрываться в своих губах…

– Как долго… – шептал он в промежутках между поцелуями. – Как долго, Алечка… Люблю тебя как долго, сам не помню, как… Зачем же я…

Слова его прерывались, и дыхание становилось прерывистым, горячим, руки то обнимали ее, сжимали так крепко, что в глазах у нее темнело, то отпускали и касались ее лица, волос легкими движениями. Аля чувствовала, как он расстегивает три серебристые пуговки у ворота ее платья, как наклоняется к ее груди, как трепещет невесомый шифон от его дыхания…

Ни капли неловкости не было в его движениях – не было всего того, что вызывает досаду, когда не расстегиваются крючки и пуговицы, застревает на плечах платье, рвутся колготки. Все слушалось его легких рук; Аля впервые поняла, безоглядно подчиняясь его движениям, что это такое – легкая рука…

Кровать в противоположном углу она тоже не заметила, пока не почувствовала, что Андрей опускает ее на постель – наверное, не застеленную с утра. Весь его смокинг был вымазан грязью. Аля едва могла унять дрожь в пальцах, когда помогала ему расстегнуть, распахнуть, снять…

Последнее ее осознанное движение было – когда она сняла с него очки и положила на низкий столик у кровати.

Все остальное подчинялось чему-то иному, чем сознание.

Аля видела лицо Андрея над собою, видела, как все дальше оно запрокидывается назад – а тело, наоборот, прижимается к ней все теснее, напрягается все больше, изгибается от наслаждения, искрами пронизывающего их обоих. Ей так хорошо было оттого, что она может видеть его и чувствовать в себе – одновременно! Она не знала, что заставляет ее вздрагивать сильнее – то медленные, то стремительные движения его бедер, напряжение бьющейся у нее внутри плоти или вид его бледнеющего от страсти лица и полуоткрытых губ.

Глаза Андрея едва поблескивали под прикрытыми веками, но каждый раз, когда все его тело вздрагивало особенно сильно и стон срывался с губ, глаза открывались широко, невидяще, и страсть выплескивалась из них, захлестывала Алю сильнее, чем собственная, изнутри идущая страсть.

– Милый… мой… – Она не вглядывалась в его лицо, но все время видела его над собою – запрокинутое, с падающими на лоб светлыми волосами. – Ох, любимый… мой… как же хорошо!..

Аля почувствовала, что он замер на мгновение, потом приподнялся, встал на колени. Она испугалась, что сейчас прервется связь между ними, что он окажется вдруг отдельно – и судорожно вскинула бедра, потянулась за ним. Но он уже сам поднимал ее, держа за руки, потом обнял, стоя на коленях, и ни на секунду не отпускал ее – себя из нее не выпускал…

– Ты моя любимая, хорошая, – шептал он, задыхаясь. – Дай тебя крепче обниму – как люблю, так обниму!..

Аля почувствовала, как напряглись его руки, мускулы прокатились под кожей, и сама изогнулась, обняла его ногами, прильнула ртом к его полуоткрытому рту и всем телом – к его телу.

Сплетались их языки, лаская друг друга, сплетались тела, Алины руки обнимали шею Андрея, ноги – его талию. В этом объятии, сплетении, слиянии не осталось ни одной клетки ее тела, которой он не чувствовал бы так, как она едва ли чувствовала сама.

Это не было просто чувственностью, которая присуща любому мужчине до той минуты, пока желание его не удовлетворено. Не было и просто чуткостью, которая присуща любой женщине, когда она стремится доставить удовольствие.

В его обнимающем теле было что-то, присущее ему одному, никогда ею прежде не испытанное.

Вся его горячая, пылающая легкость сосредоточилась в эти мгновения на ней, вся была направлена на нее, и Але впервые не казалось, что он сейчас сорвется с места и исчезнет, словно ветром унесенный.

Он не спрашивал, хорошо ли ей так сидеть на нем – обнимая его собою и чувствуя его тело в себе: наверное, невозможно было не ощутить, как вся она трепещет, стараясь прильнуть к нему теснее, теснее – слиться с ним совершенно!

Аля совсем не двигалась в его объятьях: ей не надо было двигаться, не надо было помогать своему наслаждению. Чуть откинувшись назад, Андрей сам приподнимал ее и опускал – то плавно, то порывисто – непредсказуемо! И каждый раз, когда она приподнималась, послушная движениям его рук и бедер, сердце у нее замирало от чувства, подобного страху – как будто она вот-вот должна была оторваться от него, расстаться, раствориться в воздухе.

Но он снова прижимал ее к себе – и в тот же миг всю ее, с ног до головы, пронизывало такое наслаждение, что она вскрикивала, забывая о своем мимолетном страхе.

Аля не могла понять, пройдена ли та высшая точка, в которой удовлетворенная страсть полностью владеет телом. Она то и дело забывалась в его руках, не чувствовала ничего, кроме мощных токов плоти, и ей казалось, что лучше быть уже не может, потому что – что же возможно за этой чертой?

Но тут же все повторялось – иначе, сильнее, невозможнее! – и снова судорогой сводило все тело, в глазах у нее снова темнело, и она чувствовала, что не выдержит больше…

В одно из таких мгновений – сквозь тьму в глазах, его и свои стоны, бессвязные любовные слова – Аля почувствовала, что его движения становятся все быстрее, что он перестает владеть собою, почти падает на спину и, не в силах сдержаться, до боли пронзает ее резкими, снизу вверх, ударами.

Она вскрикнула, забилась – и тут же почувствовала, как плоть его взрывается в ней, и вся она растворяется, сгорает в этом мощном взрыве!

Сколько это длилось, понять она не могла. Сколько длится вспышка, взрыв – длятся ли они вообще или охватывают лишь на мгновение?

Аля почувствовала плечо Андрея под своей щекой и поняла, что он в этом взрыве не исчез, что все это не почудилось ей в горячечном бреду; все остальное было ей неважно.

Его ладонь лежала у нее на голове и гладила с такой легкой лаской, что Аля едва ощущала прикосновения.

– Волосы какие… – услышала она его голос. – Волосы какие у милой у моей – обманчивые, мягкими кажутся…

Волосы у нее, конечно, были жесткими, оттого голова и выглядела пушистой, как одуванчик.

– А у тебя, наверно, не обманчивые, – сказала Аля, не открывая глаз. – Дай потрогаю?

• Предыдущая
• 54/77
• Следующая