Возраст третьей любви - Берсенева Анна - Страница 51

• Предыдущая
• 51/79
• Следующая

– Женечка! – испугалась мама. – Но я же совсем не для того! Для тебя ничего не должно измениться, и он сам подтвердил, когда мы…

– Я непонятно выразилась, мама? – Женя уже не боялась обидеть ее или ранить. – Навсегда ты с ним рассталась, сойдешься ли еще – я о нем больше слышать не желаю!

Дождавшись, когда мама ляжет, Женя спустилась на улицу, зашла на углу Большой и Малой Бронных в кафе-стекляшку, перед которым стояли на газоне бронзовые аисты, залпом выпила сто граммов коньяка из мокрого стакана.

«Легкость! – думала она, медленно идя к дому по засыпанной осенними листьями Большой Бронной. – Игра, изюминка! Ни-ког-да, ни-ког-да, ни-за-что…»

Слезы катились по ее щекам, ручейком собирались на подбородке, капали на лацканы изящного английского пиджачка – горькие, отчаянные слезы!

Это был первый и последний раз в ее жизни, когда Женя плакала из-за мужчины.

Студенческие годы, о которых принято вспоминать как о лучшем времени в жизни, прошли для Жени спокойно, ровно и довольно однообразно.

Школу она закончила с пятерочным аттестатом и, по некотором размышлении, решила поступить в иняз. Ирина Дмитриевна даже удивилась немного.

– Я думала, ты в ГИТИС захочешь или во ВГИК, – сказала она. – Все-таки с детства в этом варишься… И у тебя явные актерские способности, Женя, я-то вижу. Не говоря уже о внешних данных!

Во внешних данных не было сомнений не только у мамы, но и у самой Жени. Да и то, что число поклонников все прибывало, тоже очевидно свидетельствовало о ее неотразимости.

К семнадцати годам и следа не осталось от ее былой подростковой угловатости. Женя превратилась в настоящую красавицу: стройную, довольно высокую – впрочем, не настолько высокую, чтобы смешно смотреться рядом с мужчиной среднего роста, – с лицом аристократически утонченным и потому немного надменным. К тому же она прекрасно умела держаться, никогда не делала нелепых жестов, и походка у нее, при полном отсутствии развязности, была такая, что любому мужчине трудно было не проводить ее взглядом и вздохом.

Детское сидение в театральных гримерках тоже не прошло даром: Женя пользовалась косметикой так умело, что сто очков вперед дала бы профессиональному визажисту. Да, впрочем, она почти и не пользовалась косметикой, опередив моду на естественный макияж.

– К актерству у меня способности, а не актерские! – засмеялась Женя маминым словам. – Вот именно, что с детства варюсь… И зачем мне это, мамуля? Плохо же ты меня знаешь, если думаешь, что я самую зависимую профессию выберу.

Знание языков давало независимость, поэтому Женя и выбрала иняз. Притом знать языки надо было не вообще как-нибудь, а только блестяще – и училась она соответственно.

Учиться ей было не слишком сложно не только потому, что она окончила английскую спецшколу за новым МХАТом, одну из лучших в Москве, – но и по другой причине. Конечно, она не была синим чулком, не зубрила уроки до кругов перед глазами, и в компании могла с удовольствием посидеть, и сбегать на дискотеку. Но вместе с тем Женю просто не могло отвлечь все то, что отвлекало от учебы ее однокурсниц и подружек…

Она с трудом могла себе представить, что это такое: прибежать в институт ко второй паре, заплаканной, не подготовленной к семинару, оправдываться потом в деканате – и все это только потому, что целую ночь объяснялась с возлюбленным. Да не было такого мужчины, который мог бы заставить Женю забыть о том, какие дела ей предстоят завтра, как она будет выглядеть, как будет себя чувствовать! А о том, чтобы не выспаться из-за «ночи в любовной лихорадке», как выразилась одна ее приятельница, – об этом и речи быть не могло!

В ее отношениях с мужчинами существовало только одно препятствие – и, заметив однажды, что оно существует и даже пугает ее, Женя решила немедленно его преодолеть.

«Препятствие» сделал зримым Игорь Воронин, в квартире которого вся их группа собралась на первый институтский Новый год. Встречали, пили, пели, танцевали, орали на балконе – в общем, делали все, что делают молодые и веселые люди в свои беззаботные годы. Часам к шести утра некоторые разошлись по домам – кому идти было недалеко, – а остальные вповалку уснули на диванах, кроватях и креслах огромной воронинской квартиры.

Женя тоже собралась уходить. Игорь жил в цековском доме на улице Щусева, в пяти минутах ходьбы от Большой Бронной, и она, конечно, решила выспаться после гулянки в своей постели, а не тесниться на чужом диване.

Но у Игоря было на этот счет другое мнение.

– Женечка, а ты почему уходишь? – спросил он, выйдя за нею в прихожую.

– Потому что устала, – улыбаясь, объяснила Женя. – И шампанское пила вперемешку с водкой, теперь голова болит.

– От головы я тебе, если хочешь, таблеточку американскую дам, – улыбаясь еще шире, чем она, сказал Игорь. – А отдохнуть ведь и у меня можно. Еще даже лучше, чем одной…

– У тебя все спальные места заняты, – уже поняв, к чему он клонит, ответила Женя. – А я на кресле не привыкла отдыхать.

– Для тебя найду спальное место…

Он подошел к ней, взял за руку, другой рукой снял шубку с ее плеч. Женя почувствовала, как сердце у нее екнуло, и так удивилась этому странному явлению, что даже не воспротивилась Игореву хозяйскому жесту.

«Что это я?» – мелькнуло у нее в голове.

Игорь совсем ей не нравился, хотя давно оказывал явные знаки внимания. Но мало ли кто их ей оказывал! Жене неприятен был снобизм, которым Воронин приводил в столбняк провинциальных девочек. Ее-то, конечно, довести до столбняка было невозможно, но Игорь, к чести его надо сказать, и не пытался это делать. Поднаторевшему в этих делах мажору достаточно было пяти минут общения, чтобы сообразить, что с Женечкой Стивенс не пройдут дешевые «проверки на вшивость». Так что можно было считать, что он вел себя с нею вполне корректно.

Но не нравился он ей нисколько: слишком уж стандартный, слишком лощеный и предсказуемый… Потому Женя и удивилась, почувствовав это странное сердечное движение от прикосновения его руки.

И тут же догадалась: да ведь это просто страх… Она просто боялась того, что могло сейчас произойти, и едва ли не впервые в жизни не знала, как ей себя вести!

Это ощущение неожиданной беспомощности было так неприятно, что оказалось даже сильнее безразличия к Игорю. И когда он быстро прошептал ей на ухо:

– Пойдем, Женечка, пойдем… – она не возразила ему ни словом, ни жестом.

Родительская спальня находилась в самом дальнем конце квартиры; за двустворчатыми дверями не было слышно ни голосов, ни музыки.

Едва закрыв за собой двери, Игорь принялся целовать Женю – умело, довольно горячо, заодно расстегивая пуговки на ее блузке. Женя отвечала ему так, как привыкла отвечать на поцелуи, и не мешала делать все остальное – то, к чему она не привыкла…

– Как-кие плечики!.. – восхитился Игорь, когда блузка была наконец снята. – Как из слоновой кости, папахен из Индии привозил статуэтку! Ну, давай, давай ляжем…

Кровать была просторна, Игорь – довольно красив, от него слегка пахло одеколоном «Арамис», и Женя почувствовала, что страх ее начинает проходить. В конце концов, должно же это когда-нибудь случиться, не век же ходить девочкой и ограничиваться поцелуями! И почему бы не с ним?

Игорь раздел Женю, сунул кружевные трусики под подушку и стал целовать ее плечи и грудь. Прикосновения его губ были даже приятны, она только следила, чтобы он не целовал слишком крепко, до синих следов на шее.

Все остальное было не то чтобы приятно, но по крайней мере не отвратительно. И уж точно не было страшно, зря она так беспокоилась. Игорь все сделал сам – раздвинул ее ноги, лег сверху, не придавив ее при этом… Ей оставалось только не мешать ему да немного подстраиваться под его ритмичные движения – вот и все.

– Ты, Дженни, холодновата немножко, – заметил Игорь, когда они отдыхали, лежа рядом посередине широкой румынской кровати. – Но это ничего, даже наоборот – возбуждает. Хочется растормошить…

• Предыдущая
• 51/79
• Следующая