Выбери любимый жанр

Юность под залог - Богданова Анна Владимировна - Страница 8


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

8

И на четвертый день Владимир Иванович решился воплотить свою смелую идею в жизнь – не жалеть на это ни денег, ни времени.

После работы (в три часа пополудни) Гаврилов отправился на Калитниковское кладбище. Постояв на могиле матери, он вкратце рассказал ей о своей несчастной, одинокой жизни. О том, что дочь Аврора вот уж на седьмом месяце беременности. Что она в какой-то мере предала его, поменяв великолепную, красивую русскую фамилию на дрянную и паскудную (он так и сказал – паскудную, мол, и дрянную) – Метелкина, и что род их, вероятнее всего, на нем, Владимире, и остановился, потому как его потомки только и будут всю жизнь заниматься тем, что менять фамилии, а если и нет, то навсегда останутся Метелкиными.

– А мне что от этого? Мать! Ты сама-то посуди? Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – нервно сплюнул он, постучав костяшками пальцев по чугунной ограде: тук, тук, тук, тук! – Вот такие дела! Зинка, лярва, спать со мной спит, а жить не желает – Геню своего как огня боится! Падлу эту! Так-то, мать! Не удалась судьба у твоего сына! Зря ты его, видать, на белый свет воспроизводила! Зря, выходит, рожала мучаясь! Пустая у него жизнь вышла! У сына-то твоего! А что впереди? Что? – с наигранной патетикой возопил он на все кладбище и, опустив очи долу, на печальном выдохе молвил: – Недолго мне осталось! Скоро лягу рядом с тобой в сырую землю и упокоюсь с миром под березкой! – Гаврилов смахнул со щеки скупую мужскую слезу и, суетливо посмотрев на часы, прокричал так, что, наверное, мертвых перебудил: – Ну, пора мне, мать, пора! Долг зовет! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п. Тук, тук, тук, тук, тук! – И он, отбив напоследок мелкую дробь по плакучей березке, опрометью пустился к ритуальной конторе.

Влетев в низенькую темную комнатку, которая отчего-то Гаврилову напомнила гроб, он огляделся и, увидев человечка, что сидел за столом у маленького решетчатого окошка, завопил в возбужденном неистовстве – весь его лиричный настрой после монолога у могилы матери будто рукой сняло:

– Вы делаете на заказ венки? Мне нужен большой венок с надписью!

– У нас есть венки из искусственных цветов, есть венки из живых цветов, которые мы делаем на заказ, но это дорого. Есть искусственные венки, которые мы тоже делаем на заказ, учитывая пожелания клиента. Можем написать на ленте стандартный текст, например: «От родных и близких». Можем учесть пожелания клиента и сделать ленту с его собственными пожеланиями покойному... – монотонно, растягивая слова, как слабую резинку от трусов, расставляя «пожелания», как капканы, из которых не выбраться, словно обмазывая собеседника приторным, тягучим медом, затуманивая ему мозги, навевая сон – сон глубокий, почти вечный, говорил работник ритуальной конторы. Так что Владимир Иванович в первые минуты и вовсе забыл, с какой целью он приехал на кладбище и зачем, в частности, зашел сюда. Странное оцепенение охватило его, а голова стала пустой-пустой, настолько безмысленной, что он даже не удивился – о каких это пожеланиях глаголет маленький человечек с маслеными, умиротворенными глазками, съехавший со своего стула под стол так, что виднелась одна лишь его блестящая лысина.

И тут в одно мгновение Владимир Иванович словно сбросил с себя всю эту обволакивающую и потустороннюю тягучесть, вскинул голову и, уставившись на ритуального работника своим характерным цепким взглядом, который говорил: «Хе, да я о тебе все, шельмец, знаю! Все твои грешки, желания да пороки насквозь вижу!» – прокричал:

– Вот только не надо мне мозги пудрить! Нечего меня гипнотизировать! Я те не жмурик! Я живой человек!

– Да-да, я это понял, судя по тому, что вас не внесли сюда вперед ногами! Я понял, – равнодушно заметил «гипнотизер».

– О! Да ты, я вижу, философ! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! Тук, тук, тук, тук, тук. Но шутки в сторону! Мне нужен искусственный венок среднего размера для безвременно ушедшего из жизни Федора Карпыча Кукурузина, моего начальника. Самый дешевый и страшный, с желтыми цветами! – высказался Гаврилов – он знал, что заместитель заведующего крупнейшим магазином Москвы больше всего на свете не любит желтых цветов. Федор Карпович не переносит, не переваривает и прямо-таки панически боится их из-за случая, произошедшего с ним в детстве. А детские впечатления и страхи, как известно, самые сильные – именно из них в дальнейшем формируются комплексы, мании и фобии.

Феденьке Кукурузину было лет шесть, когда он отдыхал у своей бабки в деревне и, несмотря на предостережения взрослых о том, что после праздника Ильи-пророка в воду не залезает ни один нормальный человек, улучил момент, когда старушка была занята, и сбежал на речку. Раздевшись до синих полосатых панталон, он с разбегу нырнул и быстро заработал ногами и руками – невпопад, по-собачьи, подгребая под себя торфяную буро-кирпичного цвета полупрозрачную воду. Он плыл меж островков уже вовсю цветущей реки, и душу его наполняло странное смешанное чувство – радости, пожалуй, даже восторга, и страха, и опасности оттого, что купаться-то уже нельзя, а он сподобился. Тут, конечно, немаловажную роль сыграла так называемая свобода выбора – мол, захотел и сделал! Как вдруг будто что-то или кто-то с невероятной силой ухватило Феденьку за ноги и потащило вниз, на самое дно. Он отчаянно работал всем телом – пытался выкарабкаться, пытаясь грести даже подбородком, пробовал кричать, но ничего, кроме глубокого бульканья, не выходило у него. Вода уже попала, просочилась в горло, уши, заполнила носовые пазухи, но ему так хотелось спастись – он настолько близко ощутил присутствие собственной смерти, что, пребывая в панике и смятении, сумел осознать: не приложи он сейчас усилий – и не увидит никогда ни неба, ни лесов, ни полей, ни родных, ни бабкиного дома. И это самое чувство острой опасности и безысходности придало ему неожиданно такую недетскую силу, настолько мобилизовало все его возможности, что мальчик сумел выпутать ноги из цепких губчатых подводных стволов. Феденька вынырнул и первое, что увидел, – это омерзительные, ярко-желтые кувшинки. С того самого момента желтые цветы для Кукурузина являлись своеобразным символом, сигналом опасности и верным признаком близкой смерти, несмотря на то что та давняя история запретного купания практически стерлась из его памяти, оставив после себя лишь след угрозы и панического, необъяснимого для самого Федора Карповича страха.

Сотрудники узнали о негативном отношении своего начальника к желтым цветам после того, как они однажды, то ли на именины, то ли по случаю энного количества лет, отданных службе в центральном магазине столицы, подарили ему роскошный букет ярко-лимонных крупных роз. Федор Карпович, только завидев цветы, повел себя крайне странно, неадекватно даже. Он вдруг заерзал на своем кресле и, схватив со стола газету, буквально вырвал букет у заведующего отделом кожгалантерии. Он даже прикоснуться к цветам побрезговал, а схватил их с яростью газетой, смял, сломал и отправил в урну, переколов все пальцы шипами. Этот факт принял к сведению наблюдательный Владимир Иванович – он всегда обращал внимание на подобные мелочи, поскольку они, эти мелочи, говорят о слабых сторонах человека. А слабые стороны людей для Гаврилова – настоящая слабость. Простите за тавтологию, но иначе не скажешь.

И вот теперь, когда Кукурузин лишил его премии, пришло время этим воспользоваться.

– Вы так не любили своего начальника, что хотите преподнести ему самый уродливый дешевый венок? – вязко проговорил «философ» и ухмыльнулся. Странное дело, но для работника конторы ритуальных услуг покинувшие наш бренный мир были, казалось, вполне живыми людьми – куда реальнее нас с вами. Им можно было чего-то пожелать или, к примеру, преподнести.

– Не твое дело, змий! Тебе говорят, что нужно, – вот и выполняй заказ-то, выполняй! – Владимир Иванович начал выходить из себя.

– Тогда приступим! – важно молвил «змий» и, неторопливо поправив черные нарукавники, вытащил из ящика стола пожелтевший лист бумаги, взял в левую руку шариковую ручку с обгрызенным наконечником, протянул задумчиво, будто неторопливо беседуя с вечностью: – Тек-с, тек-с... Венок средний – стало быть, овал, высота метр десять. Пойдет? – спросил он. Гаврилов, уточнив цену, кивнул в знак согласия. – Центр – желтые цветы типа лилий из тонкой пластмассы. Потом кант, имитирующий зелень, из синеватой пластмассы, потолще. И всю эту красоту венчает широкая кайма желтушных роз из самого толстого пластика. Устраивает?

8
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело