Босиком по снегу - Брикер Мария - Страница 3
- Предыдущая
- 3/63
- Следующая
Две последующие порции терпкого красного вина, влитые в организм поверх коньяка, дали наконец тот эффект, на который он рассчитывал. Михаэлю стало все безразлично: и шум моторов, и выражения лиц очаровательных стюардесс, и сами стюардессы, и то, что будет с ним, если лайнер вдруг потерпит крушение. Чтобы удержаться в данном индифферентном состоянии до посадки и не протрезветь раньше времени, Михаэль отказался от обеда. Шатаясь, он прошелся по салону первого класса, мешая бортпроводницам обслуживать привередливых пассажиров, но в конце концов угомонился, уселся в кресло, достал из портфеля старую потрепанную тетрадь из кожзаменителя, вытянул ноги, раскрыл первую страницу и погрузился в чтение. Впервые в его руках оказался чужой дневник, дневник женщины по имени Нина Лацис. Первая запись датировалась 20 декабря 1986 года. Пожелтевшие от времени страницы были исписаны синим химическим карандашом, плотным, неровным, но понятным почерком.
«Ленский, Ленский, при чем тут Ленский? И что все это значит?» – раздраженно думал Михаэль, пролистывая дневник. Нина Лацис явно была не в себе, когда писала эти строки. Как еще можно воспринимать откровения женщины, которая считает, что мотивом к убийству мужа ей послужила плохо исполненная супругом ария из оперы «Евгений Онегин». «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни»… – пронеслось в голове, и Михаэль непонимающе пожал плечами. Повезло, что незадачливый солист все-таки оклемался от ножевого ранения спустя пару месяцев, и Нина Лацис отделалась лишь четырьмя годами колонии. Могли бы и больше вкатать. Попытка убийства – не шутки, но суд принял во внимание то смягчающее обстоятельство, что женщина была в положении, когда совершила столь экстравагантный уголовно наказуемый поступок. Была, но в результате стресса ребенка потеряла. И не только ребенка. Нина Лацис потеряла все, и в один день оказалась на самой низшей ступеньке социальной лестницы. Вышла из колонии, правда, на год раньше срока за примерное поведение. Но какая разница? О том, что пережила эта женщина, можно было только догадываться. Развод, презрение друзей, смерть отца – бедняга не вынес удара и скончался вскоре после суда от сердечного приступа. Единственный человек, с которым Нина Лацис не потеряла связи, – экономка отца – письма и передачи от нее Нина получала регулярно, – только она одна. Не слишком ли высокая цена за минутную глупость? Михаэль не верил во весь этот бред с оперой. Он чувствовал, что у Нины Лацис была другая причина, другой мотив, но даже в личном дневнике она об этом не написала. Почему? Неужели правда была так ужасна, что Нина обманывала даже саму себя? Впрочем, сейчас это было уже неважно.
От чтения его отвлекла все та же соседка, которая на этот раз вцепилась в него с такой силой, что он почувствовал боль и дискомфорт.
– Мадам, не соизволите ли вы… убрать свою руку, – попросил он по-русски, с легким французским акцентом.
Женщина повернулась, посмотрела безумными глазами сквозь него и усилила нажим на его локоть. Не повезло, с беспокойством подумал он, дама, сидящая рядом, без сомнения, была истеричкой. На этот раз разжать ее пальцы оказалось еще сложней, и Михаэль стал подумывать о возможности пересесть на другое место. Он и сам до дрожи боялся летать, но вел себя, по крайней мере, корректно и не нервировал других пассажиров.
– Мы все умрем, молитесь, грешники! – взвизгнула женщина.
Михаэль вздрогнул и разом вспотел. Грешником он себя не считал, но все же на всякий случай еще раз прочитал молитву. По салону пробежал взволнованный шепот, люди занервничали. Он озадаченно повернулся и оглядел салон первого класса – свободных мест не было.
– Кара небесная постигнет нас! Молитесь, грешники, ибо в этом есть наше спасение! – заорала сумасшедшая, вскочила и вознесла руки к потолку. Пассажиры в тихом ужасе уставились на ненормальную. Одна женщина решила даже всплакнуть и издала сдавленный всхлип. Стюардессы засуетились вокруг неврастенички, вежливо пытаясь уговорить ее успокоиться и сесть на место. Но не тут-то было: рыжая оттолкнула бортпроводниц и, размахивая руками, понеслась по салону в хвост самолета с дикими воплями отчаяния и требованиями, чтобы ее немедленно выпустили.
– Да выпустите вы ее действительно, – посоветовал кто-то сердобольный сочувственно.
– Ага, пусть полетает, где у вас тут дверь? – поддержали его дружно. Все засмеялись и опять затихли, потому что сумасшедшая баба уже неслась в обратном направлении, ловко маневрируя между вставшими на ее пути стюардессами. Просвистев метеором по салону первого класса, женщина с разбегу «протаранила» головой дверь в кабину пилотов, издала тихий стон и затихла на полу.
– А вот и дверь, – хихикнул кто-то, – жаль, что она оказалась заперта.
– What happened? – озадаченно спросила сухощавая старушка-англичанка, которая с самого начала полета дремала и только что проснулась.
– Пить, мамаша, будете? – вместо ответа спросил полный бородатый мужчина, сидящий рядом с ней и вытащил откуда-то литровую бутылку водки. Старушка утвердительно кивнула кучерявой головой и протянула свой пластиковый стаканчик. Вслед за старушкой потянулись к своим стаканчикам остальные пассажиры первого класса, народ начал медленно восстанавливать свой душевный покой и всласть напиваться. Михаэль не был исключением: выпив вместе со всеми за спокойный полет, он устроился поудобнее и вновь погрузился в изучение дневника.
Через двадцать минут его начало клонить ко сну, навалилась безудержная зевота. Он прочитал уже половину тетради, но полезной информации пока не обнаружил, и скучное повествование о тяжелой жизни стало его утомлять. Стараясь не уснуть и подавив очередной зевок, он пролистал еще несколько страниц, сосредоточенно уставился в текст и зевать перестал. Наконец мелькнуло интересующее его имя – Нина Лацис описывала свои впечатления от знакомства с новой осужденной. «Вчера перекинулись с ней парой слов. Ее зовут Тома, она из Москвы, дома остались мать и маленькая дочка. И когда только успела родить? Молоденькая совсем, младше меня лет на пять, маленькая, хрупкая с виду, стрижка „ежиком“ и большие глаза, темные, внимательные, нагловатые… Не могу избавиться от мысли, что где-то видела ее, и теперь мучаюсь от неопределенности. Странное чувство… Странная девушка… По-моему, сумасбродка и дебоширка. Вряд ли мы станем подругами, хотя она явно этого хочет. Не понимаю – почему?»
«Тома», – задумчиво повторил про себя Михаэль и с азартом стал листать дневник дальше, уже зная заранее, что очень скоро Тома, Тамара Яковлевна Качалина, станет самой близкой подругой Нины, и все ответы на вопросы будут найдены.
Шасси мягко коснулись посадочной полосы, раздались бурные аплодисменты, пьяные в хлам пассажиры, довольные удачной посадкой, громко возликовали.
Михаэль пришел в себя и растерянно посмотрел в овальное окно иллюминатора. За чтением он не заметил, как прошел полет, и даже не успел испугаться перед приземлением, что никогда прежде с ним не случалось. Он захлопнул тетрадь и задумчиво почесал макушку. Дневник прочитан до конца, но совершенно непонятно, с какой целью князь Филипп Волынский настоял, чтобы Михаэль ознакомился с содержанием тетради, ведь ничего нового так и не выяснилось. Вся история знакомства Нины Лацис с Тамарой Качалиной на зоне практически дословно была пересказана Филиппом и дополнилась лишь сопливыми переживаниями, которые к делу не имели никакого отношения. В дневнике была описана только жизнь Нины Лацис в колонии – и ни строчки о том, как она жила после освобождения. Глупая трата времени, да и только, раздраженно подумал он, сунул тетрадь в портфель и, поблагодарив уставших, но по-прежнему неутомимо вежливых стюардесс, покинул самолет.
Впереди его ждали длинный хвост из раздраженных, уставших людей, паспортный контроль, резкий запах табака, сырости и общественного туалета, каменные лица пограничников, бледный штамп в паспорте, долгое ожидание чемодана, отсутствие тележек, толпы встречающих, гнусные наглые физиономии таксистов, роскошный номер-люкс отеля «Балчуг» с видом на Кремль, горячая ванна, бутылка водки «Русский стандарт», нежные блины с черной икрой и мягкая постель.
- Предыдущая
- 3/63
- Следующая
