Мальчишки, мои товарищи - Крапивин Владислав Петрович - Страница 61

• Предыдущая
• 61/70
• Следующая

Римка потянула Кляксу за рукав.

– Айда, я завяжу. А то засоришь.

Клякса коротко вздохнул и пошёл впереди. Он шагал к калитке, у которой топтались гуси. Контуженный гусь что-то сказал здоровому, и оба направились к сараю. По дороге они презрительно загоготали, но в их гусячьих глазах был страх.

– Ну, что? – сказал Петька. – Перешёл он этот самый рубикон?

– Факт, – сказал Тимка. Тогда Клякса остановился. И все тоже остановились. Клякса повернулся и нерешительно поднял лицо.

– А это?

– Что? – удивились все.

– Ну… Это, – он неловко ткнул пальцем в щёку, где оставила дорожку слезинка.

– Это не считается, – решил Тоник. – Правда, ребята? Это же не от страха. Это так…

И Клякса облегчённо улыбнулся, потому что все сказали, что эта случайная слезинка не считается. Теперь его беспокоила только одна мысль. Он покосился на Тимку. Тимка ничего не говорил про рогатку, и Клякса сунул её под рубашку.

– За что мне на старости лет такое наказанье? – плачущим голосом спрашивал дед. «Наказанье» сидело на шкафу и, подымая клубы пыли, ворошило старые журналы. С досады оно отмахивалось от деда ногой.

– Ты ногами не дрыгай! – вдруг закипятился дед. – Слезь! Слышишь, Римка, лучше слезь, говорю!

– Я ищу краски, – объяснила Римка. – Понимаешь, краски нужны до зарезу!. Я их весной сюда закинула. Ого, вот они…

– Вот возьму удилище да как вытяну тебя! – пообещал дед.

Римка с грохотом прыгнула на пол.

– Какое удилище? – поинтересовалась она, отряхивая пыль с сарафана.

– Тебе не все равно? Березовое.

Римка пожала плечами.

– Ты же его на той неделе сломал.

– Сломал! Я могу и сломанным.

– Ну-у… Сломанным не то, – вздохнула Римка, будто очень жалела, что дед лишен удовольствия вытянуть ее целым удилищем длиной в три метра.

– Вот приедет отец, приедет мать, – пообещал дед, – все как есть будет рассказано. Вон какой разгром от тебя!

Римка не слышала угроз. Она умчалась в другую комнату. Краски весело брякали в плоской железной коробке.

Серый кот Аркашка ходил по двору и думал, что бы такое слопать. Его не кормили с самого утра, и поэтому свою кошачью жизнь Аркашка считал совсем пропащей.

– Киса… киса… и ласково сказал Тика. Аркашка повернул голову и прищурился. Конечно, Тимке доверять нельзя. Вчера он швырнул в Аркашку старым валенком, когда тот хотел сожрать червей, накопанных для рыбалки. Но сейчас в руке у Тимки была колбасная кожура. А кожура – не валенок, ее не швыряют, а едят.

– Киса… – снова позвал Тимка, И Аркашка решился. Он приблизился прыгнул на скамейку и сел рядом с Тимкой.

– Жри, – сказал тот. Внутри у Аркашки загудело от удовольствия. А Тимка незаметно вытащил из кармана сверкающие ножницы. Аркашка давился кожурой. Ее было много. Когда Аркашка с ней покончил, Тимка остриг ему почти полбока.

– Живешь ты как тунеядец, – рассуждал Тимка. – Спишь да воруешь. А тут мы хоть кисточку для красок из твоей шкуры смастерим. И то польза.

Аркашка урчал и ждал добавки…

Лист ватманской бумаги на потолке закрывал то место, где обвалилась штукатурка. Его прибил Петькин отец. Он сказал, что надо «использовать подручные материалы», потому что управдом о ремонте, видать, совсем не думает.

Лист был приколочен восемью гвоздиками. Но сейчас он висел только на одном, да и тот Петька старался выдернуть плоскогубцами.

Петь стоял на стуле, стул на хромоногой табуретке, а табуретка на столе. Петькин брат Клякса держал табуретку за хромую ногу.

– Держи крепче, – говорил Петька, расшатывая гвоздик, – а то ка-ак…

– У меня нос чешется, – хныкал Клякса. – Я почешу чуть-чуть? Ну, Петька! Можно?

– Я тебе почешу! Не смей отпускать!

Клякса отпустить табуретку не посмел. Но он решил почесать нос о ее хромую ногу. И табуретка отомстила за это…

Несколько секунд перепуганные братья лежали на полу. Потом на них с легким шорохом спланировал ватманский лист. Тогда Клякса сел, потрогал затылок и заморгал.

Петька, стоя на четвереньках, внимательно осмотрел бумагу. Потом покосился на брата.

– Ты зачем собрался реветь? Листок-то уцелел.

Клякса заморгал сильнее

– Затылок, – сказал лон хнычущим голосом.

– Ничего, – утешил брат, – затылок, кажется, тоже целый.

– Ну, мам… – уныло говорил Тоник.

– Никаких «мам»! Забыл, что тебе отец сказал?

– Ну что он сказал…

– То, что будешь сидеть дома в субботу, воскресенье и понедельник. Хватит с тобой нянчиться. А если станешь канючить…

– Я не канючу, – поспешно отступил Тоник. – Я просто та, говорю.

Но через пять минут начал он снова:

– Я же не гулять прошусь. Стенгазету надо выпускать.

– Выпустят без тебя, – отрезала мама. – Раз виноват, сиди дома.

– Арестованным тоже прогулки разрешают.

– Гуляй по комнате.

– Очень весело…

– Ан-тон!

Тоник вздохнул и уселся на подоконник.

– Второй десяток лет пошел как я Антон, – пробормотал он еле слышно. Никто не обратил на это внимания. Только с этажерки сочувственно смотрел коричневый медвежонок. Но он был фарфоровый. И на самом деле не было ему дела ни до «ареста» Тоника, ни до стенгазеты.

История со стенгазетой началась, когда Тоник ударил по мячу. Он здорово по нему ударил, только мяч почему-то полетел не вдоль улицы, а через забор.

За сколоченным из неструганных досок забором поднимались красные этажи недостроенного дома. Над этажами поворачивал свою жирафью шею башенный кран. Какой-то каменщик бесстрашно стоял на краю стены и что-то кричал крановщику, ругал его, наверно, за нерасторопность. В общем, было ясно, что люди заняты серьезным делом и ни кто не станет перекидывать обратно мяч.

Тоник побрел к забору.

– Стой ты! – окликнула Римка. – И так уже рубашку измазал. А забор мокрый…

Тоник охотно остановился. Он был в новых брюках и белой рубашке, потому что возвращался с детского спектакля в Клубе судостроителей. Ребят он встретил случайно и в игру влез как-то незаметно для себя.

Римка, прищурившись, поглядела на мальчишек. Но у Тимки был забинтован локоть и рука почти не гнулась. Разве с такой рукой полезешь через забор? У маленького Петьки руки и ноги были в порядке, но Петька почему-то старательно смотрел в сторону и шлепал босой ступней по луже, которая осталась от недавнего дождя.

– Есть у тебя совесть? – спросила Римка. Петька сказал, что есть. Петька сказал, что есть. Но еще он сказал, что вчера сторож вывел его с этой самой стройки за ухо. Он поймал Петьку, когда тот хотел стянуть обрезок доски, чтобы выстрогать приклад для самострела.

– Самострел… – презрительно хмыкнула Римка. – Эх вы…

Она разбежалась, уцепилась за верхний край стоящих вертикально досок и в одну секунду оказалась на той стороне.

Римка сразу пожалела об этом.

Она увидела трех парней, которые склонились над грубо сколоченным столом. Их согнутые спины выражали уныние. На столе белел широкий лист с нарисованным заголовком. В центре листа четко выделялся след мокрого мяча.

Сам мяч лежал под столом.

Как только Римкины подошвы ударились о землю, трое подняли головы.

– Привет, – сказал один, в красной майке и маленькой кепочке. Но никакой приветливости на его лице Римка не увидела.

– Какой сюрприз! – воскликнул маленький чернявый паренек и зажал в зубах кисточку для красок. Поэтому, наверно, лицо его сделалось зловещим.

А третий – тощий, длинношеий и светловолосый – нчего не сказал. Он молча смотрел на Римку, и ей показалось, что молчание это очень долгое. Потом этот блондин взглянул поверх Римкиной головы и неожиданно позвал:

– А ну идите сюда. Убийцы…

Римка оглянулась. На заборе висели животами Тимка, Тоник и Петька.

Ни Римку, ни мяч нельзя было оставлять в беде. Неловко приподняв локоть, Тимка перевалился через забор. Прыгнул и Тоник. Петька на всякий случай остался висеть.

• Предыдущая
• 61/70
• Следующая