Мальчишки, мои товарищи - Крапивин Владислав Петрович - Страница 63

• Предыдущая
• 63/70
• Следующая

У проходной Виктор окликнул Огурцова:

– Ты в кино не идешь? Тогда слушай…

Тоник лежал на кровати и третий раз читал «Приключения Тома Сойера». Было тихо. Только на кухне звякала посуда. Мама уже пришла с работы и готовила обед.

Вдруг резкий свист ворвался в комнату.

– Антон! – возмутилась мама. – Что еще такое?

– Опять я виноват, да? – обиделся Тоник.

Он выглянул в окно: интересно, кто так здорово свистит?

На тротуаре стоял тот самый парень, по которого Римка говорила, что пишет стихи. Рудик Огурцов.

– Привет, арестант! – воскликнул Рудик. – Как жизнь?

Тоник промолчал и хотел уйти от окна. Слушать стихи ни от кого, даже от поэта, он не собирался.

– Постой! – крикнул Рудик. – Лови! От Виктора!

У щеки Тоника пролетел бумажный комок. Тоник поднял его с пола и развернул.

В косом луче солнца свернул значок. Уходя к далеким звездам, огибал синюю капельку земного шара серебряный космолет.

– Полосатый парус… – уныло сказал Тимка. – Разве так бывает? Да еще с заплатой.

Римка сузила желтые глаза: она сшила этот парус из старого матрасного чехла, который с трудом выпросила дома.

– Заплата не нравится? Может, новый матрас надо было распороть?

Тоник потрогал языком разбитую недавно губу и рассудительно заметил:

– Новый тоже, наверно, полосатый.

– Можно покрасить, – предложил Петька. Все промолчали. Петька перешел только во второй класс, и глупость его была простительна.

Тимка поднялся с бревна, на котором все они сидели, и с досады швырнул в воду ком сухой глины.

– С всех буксиров будут на нас свистеть…

– Только и работы на буксирах, что свистеть, – фыркнула Римка.

– Мы тоже можем свистеть, – сказал Тоник. – Только я пока не могу. У меня губа распухла.

– Покажи, – попросил пятилетний Петькин брат Клякса и даже встал от любопытства. Тоник хотел показать, но Петька дернул Кляксу за штаны, и тот снова шлепнулся на бревно.

– Попробуй зареви, – пригрозил Петька.

– Тимофе-ей! Сейчас же домой! – донеслось до мальчишек. Они подняли головы: на обрыве стояла Тимкина сестра.

– Зинаида голосит. Аж за квартал слыхать. – Тимка встал и поднял с песка свою куртку. – Подождите, я не надолго…

Зинаида гладила платье. Она не оглянулась, когда Тимка вошел, только сказала.

– Достукался? Теперь тебе будет…

Тимка не знал, как и до чего он «достукался».

– Что будет?

Зинаида послюнявила палец, попробовала, горячий ли утюг, и будто по афише прочитала:

– Лекция на тему «Методы воспитания в семье». Часть первая: доклад о благотворном влиянии ремня на характер трудновоспитуемых детей. Часть вторая: демонстрация опытов. В перерывах танцы. Вход свободный…

Тимка не знал за собой никакой вины. Понял однако, что отец опять грозится отлупить. А за что?

– Ты, Зинка, объяснила бы по-человечески…

– Папа объяснит.

Тимка не торопясь сел на подоконник, сунул руку за спину и неслышно поднял шпингалет. Слегка надавил локтем раму: легко ли открываются створки. Потом равнодушно спросил:

– Наябедничала?

– Очень нужно!

«Не ябедничала. Да и не о чем», – ронял Тимка.

Отец вошел и хмуро бросил с порога:

– Явился!

Тимка пожал плечом: явился, ну и что?

– Ты у меня поужимайся! – загремел отец. Думаешь, ничего не знаю?! Ты с кем компанию водишь?!

– С кем?

– Захожу я в магазин, – продолжал отец, обращаясь уже к дочери, – а Лизавета, продавщица здешняя, меня поздравляет: «С гостем вас, Вадим Петрович». – «С каким, – говорю, – гостем?» – «Как с каким! А сынок-то вы для кого бутылку румынского покупал? Сказал, что вы послали, гость, мол, приехал аж из самой Москвы. Мы вообще-то детям не продаем алкогольный товар, да тут, думаю, ладно, мы люди знакомые…» Так какому ты гостю бутылку покупал?

– Рабочие попросили, – сказал Тимка, – равнодушно качая ногой. – Ну… соврал я в магазине, а то не дала бы…

– Какие рабочие?

– Те, что на плотах работают.

– Ну и что? Выпили они?

– Не вылили же…

– А это? – Вадим Петрович вынул из-за спины длинную бутылку с красно-золотистой наклейкой. – Я под крыльцом нашел, где ты свое барахло хранишь! Молчишь теперь?

Он поставил бутылку на пол и шагнул к Тимке.

Тимка толкнул спиной раму и вывалился в пыльные лопухи.

Ребята ждали Тимку на старом месте.

– Отец бутылку нашел, – сказал Тимка.

Все вопросительно молчали.

– Ну и что? – не выдержала Римка.

– Ну и все…

– Ты бы объяснил ему.

– Ему объяснишь. Он сразу за ремень…

– А ты?

– Катапультировал из окна.

– Катапультировал! – Римка сморщила веснушчатую переносицу. – А бутылка? Лучше бы эти деньги на кино истратили.

– Дура ты рыжая, Римка, – сказал Тоник, который вообще-то ругался редко.

– Я?! Дура?!

– Хватит вам! – крикнул Тимка.

Петька пригладил свой аккуратный чубчик и осторожно спросил:

– Тима, сегодня ничего уже делать не будем?

– Не будем. Поздно уже.

– Тогда мы домой. А то заругают.

Петька увел Кляксу. Римка встала.

– Я тоже пойду. Мне «Золотую цепь» на один вечер дали почитать… – Она потопталась и спросила: – Может, он остынет и забудет?

– Да чепуха все это. Иди…

Тимка и Тоник остались вдвоем. Тимка свел белесые брови и смотрел в землю.

– Отлупит? – с горькой прямотой спросил Тоник.

– А черт его знает.

– Давай я пойду с тобой. Вместе все расскажем.

– Чего ему рассказывать! Он теперь наверняка уже снова кирной…

Тоник поковырял полуботинком влажный песок.

– А раньше он… не бил?

– Когда мама была, даже не грозился. Да и потом… А с прошлого года пить начал. И злой бывает часто. Как распсихуется, я убегаю.

– А потом? Навсегда ведь не убежишь…

– А он все забывает, как примет сверх четвертинки. Они долго пробыли на берегу. Солнце уже спряталось за крыши Заречной слободы. С воды потянуло зябкостью, запахло сырыми плотами и дымом береговых костров. Самоходки у дальних причалов зажгли сигнальные огни.

– Пойдем ко мне ночевать, – предложил Тоник.

– Не… Зинка забеспокоится. – Тимка помолчал и добавил. – Завтра все равно спустим «Спартака».

– Это ничего, что парус полосатый, – сказал Тоник.

– Ничего.

Ни отца, ни Зинаиды дома не было. Тимка выключил электричество, тихонько разделся и залез под одеяло. За окном на столбе горел неяркий фонарь, и свет его крошечной точкой отражался в погасшей лампочке. Тимка долго смотрел на светлую точку, потом задремал. Сквозь сон он слышал, как у пристани басовито вскрикнул буксир. Ему ответил тихий сигнал рожка: наверно стрелочник трубил на пристанских путях.

Тимка видел из-под опущенных ресниц, как, словно повинуясь сигналу рожка, яркая точка на лампочке выросла и разгорелась. А бросала на стены голубоватый отблеск. А потом совсем сделалось светло, и Тимка понял, что уже утро. Солнечные лучи ударили в окна, ставшие широкими, как ворота. В раскрывшихся створках тихо звенели стекла.

Но вдруг свет потускнел, пожелтел, и Тимка вздрогнув от непонятного страха, открыл глаза.

Он увидел отца.

Над столом покачивалась лампочка в обгорелом газетном абажуре. Ее отражение искрой дрожало на темном стекле бутылки. Отец стоял, опираясь одной рукой о край стола, другой – о спинку стула и тяжело смотрел на Тимку.

– Пришел все же, – глухо сказал он. – Может, сейчас и поговорим?

Тимка напрягся под одеялом. Был он сейчас маленький и беспомощный. Стрельнул глазами по сторонам. Дверь оказалась запертой, окно загораживал отец.

– Кому купил бутылку-то? – спросил он.

Тимка облизнул сухие губы и промолчал.

Вадим Петрович оттолкнул стул и выпрямился. Стул покачался и со стуком встал на четыре ноги.

Тимка посмотрел мимо отца, в простенок, где висел вырезанный из журнала портрет Лермонтова. За спиной у Лермонтова, вдали, белели Кавказские горы.

• Предыдущая
• 63/70
• Следующая