Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 55
- Предыдущая
- 55/86
- Следующая
– Галка, – сказал молчаливый брат ее мужа Борис Васильевич. – Была бы ты моей женой, за косы бы драл. Для излечения от болтливости…
Михаил молча поглощал пельмени. И кажется, забыл про больную спину.
После двенадцати началась веселая суета – все вручали друг другу подарки. Заглотышу досталась коробка с «конструктором», а Егору – роскошная авторучка и блокнот в лаковом переплете. На корочке – фото: «Крузенштерн» под всеми парусами. Прямо как в кино. Это уж Михаил, конечно, постарался.
Егор сказал растерянно:
– А мне и подарить нечего. Никому…
– Ты сам подарок, – улыбнулась Варвара Сергеевна, мама Михаила.
А Галина добавила без прежней хитроватости, серьезно:
– Вообще-то и ты можешь подарок сделать… Всем.
– Какой? – удивился Егор.
– Потом скажу.
Егора это заинтриговало. Он смотрел нетерпеливо.
– Ладно, пойдем, – позвала Галина.
Они отошли к елке. Ветка с картонным зайцем покалывала Егору щеку. Галина щекочущим шепотом сказала ему в ухо:
– Но если это очень трудно, то не надо, не обещай…
– А что обещать-то?
– Если можешь… брось курить.
Щеки Егора словно продрало теркой. Помолчал он, стыдливо проморгался и буркнул:
– Чё, заметно разве? Я три дня не дымил…
– Милый мой, я же химик. Всякие флюиды чую за версту… Ты очень привык?
– Да ну… я как когда. Могу целую неделю без этого…
– Ну, и как насчет подарка? – прошептала она.
– На всю жизнь? – осторожно спросил Егор.
– Нет, таких клятв не надо. Хотя бы ровно на год. А?
Егор подумал, тряхнул головой.
– А… ладно!
– Правда?
Он засмеялся и прижал к груди растопыренную ладонь:
– Клянусь!
– Вот спасибо… Только имей в виду, скоро тебе очень захочется закурить. Так всегда бывает.
– Вот еще!
Курить захотелось через десять минут. Отчаянно. Чтобы задавить клятвопреступное желание, он украдкой допил из фужера шампанское и заел селедкой под майонезом. Борис Васильевич поставил на проигрыватель старинную «Рио-Риту»…
Дрова прогорели, разговор о потерянной рукописи угас. Егор встряхнулся и бросил в печь два березовых полена. В прихожую заглянула Галина.
– Братцы ненаглядные, ужинать пора… А если кто-то будет копаться, не получит письмо из Севастополя. Только что соседка принесла, им по ошибке в ящик бросили.
Михаил вскочил, охнул, взялся за спину.
– Давай письмо немедленно.
– Ладно уж…
Михаил разорвал конверт, поднес развернутый лист к открытой печной дверце, стал читать при свете разгоревшейся бересты. Заулыбался. Достал из конверта фотоснимок.
– Вот он, Никитка, гляди…
Рядом с молодой белокурой женщиной в плаще стоял большеглазый, удивленный какой-то мальчик. Без шапки, в расстегнутой курточке, с октябрятской звездочкой на лацкане школьного пиджака. Светленький, коротко остриженный, с оттопыренными ушами. Двумя руками держал опущенный к ногам ранец.
– Хотели его к нам на зимние каникулы привезти, да простыл бедняга. На юге-то… – сказал Михаил.
– А это Ася?
…Егор все уже знал про Асю. Про ее обычную, как у многих, судьбу. Муж Аси был выпускником военно-морского училища, после окончания учебы уехал с женой на Камчатку, а через год Ася вернулась к матери с крошечным сыном. И больше об отце Никитки старалась не говорить. Знал Егор и то, что Михаил не раз бывал в Севастополе и не раз говорил Асе: «Давай поженимся». И та вроде бы не отвечала «нет». А все что-то не клеилось, задерживалось. И в чем загвоздка, Егору было непонятно.
– Да мне и самому непонятно, – сказал как-то Михаил.
Разговор был такой подходящий по настроению, откровенный, и Егор спросил в упор:
– Может, не любит?
– Если бы так просто… Сразу бы тогда и сказала, она девочка решительная.
– А может, потому, что у нее образование, а ты университет не кончил?
– Подумаешь. Через два года кончу, я уже восстанавливаюсь…
– Или с юга ехать к нам не хочет?
– На Камчатку же поехала… Нет, тут другое… Говорит: «Пусть Никитка подрастет, вместе с нами решит». А он при последней встрече и так за мной по пятам бегал: «Дядя Гай, дядя Гай…» Ей уж и Сергей говорил: «Ася, чего ты тянешь жилы и себе, и ему?» Мне то есть… Серега Снежко, наш друг в Севастополе… Я тебе его не показывал?
Охая, Михаил сходил в комнату и вернулся с потертой папкой. Стал перебирать листки, конверты, карточки, достал крупный снимок. У школьного крыльца стояли трое – длинноногий, с побитыми коленками Гай, девочка в школьном платье, тоненькая, с очень светлыми прямыми волосами, и мальчишка с веселыми прищуренными глазами. Он твердо расставил прямые, как карандаши, ноги и держал на одном плече короткий пиджачок.
– Вот это и есть Сержик Снежко. Сейчас врач на рыболовной плавбазе. А это Ася, вот такая она была. Кстати, именно в этой школе сейчас работает, в своей…
– А это кто? – Егор взял из папки другой снимок. На нем был скуластый мальчишка с капризным ежиком волос.
– Юрий… Заместитель директора Южно-Весельского заповедника… Недавно два месяца в больнице отлежал.
– Браконьеры?
– Нет, директор и всякое высокое начальство. Решили в заповеднике дачи разным чинам строить, директор им спину лижет, а Юрка на дыбы… На него – анонимку: расхититель, покровитель браконьеров и взяточник. С больной головы… Довели человека… Но сейчас воюет опять. Хотя мог бы жить спокойно. Вот так, дружище…
– Не надо меня воспитывать, Гай, – сказал Егор. Впервые, как бы между делом и неожиданно легко, назвал он Михаила его давним именем. И тот не удивился.
– Я не воспитываю. Просто злость берет, сам бы этих гадов передавил… Сестрица говорит, что я экстремист.
– Вы пойдете ужинать или нет? – донесся голос сестрицы.
– Да подожди ты!.. А вот, Егор, смотри… Толик рисовал.
Михаил развернул желтый, свернутый вчетверо лист. С шероховатой бумаги смотрел ярко-голубыми глазами худой офицер. В старинном мундире, с якорями на большом стоячем воротнике. Портрет был нарисован цветными карандашами, явно мальчишечьей рукой, но хорошо, похоже на Крузенштерна из книжки.
– Тот самый портрет, для Курганова? А ты и не говорил, что он сохранился!
– Не успел…
– Ты вообще ничего этого мне раньше не показывал, – ревниво сказал Егор и кивнул на папку.
– Не все сразу, Егорушка. Хотел перед твоим отъездом… Ну ладно, раз уж так получилось… Портрет возьмешь с собой. Как-никак ты наследник…
Егор переглотнул невольное смущение от «наследника».
– И стихи тут… Те, которые Курганов взял для эпиграфа?
– Да. Только здесь они неполные. Толик их потом дописал. Вот… – Михаил развернул небольшой листок.
Егор начал читать напечатанные на машинке строчки:
Он знал эти стихи и раньше, Михаил написал их ему в подаренный блокнот. Уже при первом чтении строки эти перекликнулись у Егора с песнями: «Мы помнить будем путь в архипелаге…», «На рассвете взойдут острова…», «…Остались тайны только в глубине. Они – как клад, на острове зарытый…».
Последнее четверостишие на старом листке было написано от руки: бледными лиловыми чернилами, стальным пером с «нажимом» (такие теперь только на почте увидишь). Коряво-старательным почерком четвероклассника. И подпись стояла: Т. Нечаев. И дата: 16/VII – 48 г.
– Возьми себе и эту бумагу, – разрешил Михаил. – Это, можно сказать, автограф…
Егор замялся:
– Ты все мне отдаешь… Самому-то что останется?
– Ну, у меня еще много чего! И прежде всего хронометр.
Да, хронометр… Егор не раз подходил к нему, слушал щелканье скрытого маятника, смотрел, как скачет по делениям живая стрелка секундомера. Трогал потертое дерево футляра…
Михаил рассказывал, что не раз хронометр чинили и регулировали. Приведут в порядок, и опять он отмеряет старательно и точно минуты, месяцы, годы. Те, что идут, идут равномерно и неумолимо.
- Предыдущая
- 55/86
- Следующая
