Римский орел - Мазин Александр Владимирович - Страница 66

• Предыдущая
• 66/114
• Следующая

– Это что? – брезгливо спросил старший кентурион, уставившись на восковые таблички.

Черепанов объяснил.

– И что ты хочешь? – еще брезгливее спросил Феррат, у которого болела голова после вчерашней пьянки.

– Чтобы ты прочел и утвердил.

– Делать мне больше нечего, – буркнул старший кентурион. – Твоя кентурия – делай, что хочешь. Я тебе доверяю.

И вдавил в воск печатку перстня.

Любого другого Феррат просто послал бы, но Черепанов был другом Плавта, и старший кентурион выделял его.

– Я работаю со своей кентурией, как считаю нужным, Пондус, – сказал Геннадий. – Не мешай, пожалуйста. Если что – спрос с меня будет.

– Будет, – посулил толстяк, – не сомневайся.

– Но это еще не все, господин первый кентурион, – произнес Геннадий.

– Что еще?

– Еще мне нужны средства на поощрение отличившихся.

– Двойная миска каши – достаточно.

Черепанов покачал головой.

– Казначей легиона выделяет для поощрений три тысячи. На нашу когорту. Доля каждой кентурии таким образом составляет пять сотен.

– Это кто же тебя так хорошо считать научил? – ощерился Пондус.

– Неважно. Важно, что я действительно хорошо считаю, – с нажимом произнес Геннадий. – Триста динариев я считаю достаточным.

– Не слишком ли ты раскатал губу, первый гастат? – процедил Тит Квинтус.

Черепанов усмехнулся. Молча. Одними губами.

– Ты мне угрожаешь?

Геннадий усмехнулся еще шире. Но глаза его остались такими же холодными.

– Откуда ты узнал, сожри тебя вороны?

– Узнал, – сказал Черепанов. – И не только это.

Некоторое время оба молчали. Толстяк размышлял. Жалко ему было денег, ежику понятно. Опять же, одному дашь – другие узнают. И тоже захотят.

– Сто, – наконец произнес Пондус. – Сотни хватит.

– Триста, – отрезал Черепанов. – Ты – мой командир, Пондус. Пока. Но это скоро изменится, можешь не сомневаться. Запомни: со мной не торгуются. Со мной дружат. Со мной хорошо дружить, Пондус. Подумай. Ты ведь не дурак. Неужели первый кентурион когорты – это предел твоих мечтаний?

– Дожили, – проворчал толстяк после паузы. – Какой-то гастат мне повышение по службе сулит!

– Не «какой-то гастат», Пондус. Я. Прочувствуй разницу.

– М-да… Значит, триста?

– Триста, кентурион. – И подсластил пилюлю: – Никто не узнает. Я забочусь о своей кентурии. Другие пусть сами о своих позаботятся.

– Ладно, подумаю, – проворчал первый кентурион и двинулся прочь.

На следующее утро его вестовой-бенефектарий принес Черепанову мешочек. Триста динариев.

Но главным итогом вчерашней беседы были все-таки не деньги, хотя и деньги пригодились. Главным было, что рейтинг Черепанова подскочил сразу на десяток пунктов. Сперва внутри кентурии, а потом, по мере распространения слухов, и в других подразделениях. Потому что старший лейтенант, который осмеливается возражать майору, не такая уж редкость. Но вот когда майор уступает старшему лейтенанту, это уже кое-что значит. Для тех, кто понимает.

А в своей кентурии на Черепанова смотрели как на грозного бога. Еще бы! И месяца не прошло, а его легионеры вышли из категории ничтожеств. Напротив, на них поглядывали уже чуть ли не с почтением: те самые, у которых кентурионом тот самый Череп. Друг Аптуса (Плавта в легионе помнили и уважали), любимчик Максимина и вообще крутой мужик: своих в обиду не даст и чужим ничего не спустит. Череп, одним словом. Голыми руками на куски порвет. Вон, самого Партокла, сирмийского чемпиона, едва не убил… Но не убил, пожалел.

На Геннадия уже поглядеть приходили. «Это который – Череп? Этот, что ли? Здоровый. А ростом – не очень». «Так пойди, скажи ему об этом», – предлагали скептику.

«Ну уж нет, – отвечал тот. – Я себе не враг».

В общем, все шло по плану. А где-то в середине октября от легата Максимина поступил приказ: сворачивать лагерь. Пришло время перебираться на зимние квартиры.

Но еще раньше в гости пожаловал император.

Черепанов знал, что Александру Антонию Северу Августу было чуть больше двадцати. Но выглядел он старше. Геннадию, который стоял в хвосте легиона, справа от своей кентурии, лицо императора не понравилось. Какое-то брезгливо-порочное. Хотя говорили, что Александр ведет очень скромную жизнь, почти аскетическую – в сравнении с прежними Августами. Черепанову было не с чем сравнивать. Это был первый римский император, которого он видел воочию. Север ехал на высокой колеснице в окружении конных преторианцев. Рядом, с напряженным, белым от пудры лицом – его мать, Мамея. Соправительница. Когда-то она, вероятно, была очень красивой женщиной. Время, интриги и власть изуродовали ее. Хотя заметить это под толстым слоем грима, драгоценностей и драпировок было нелегко.

Ревели трубы. Легионы приветствовали императора, ударяя в щиты. Без особого энтузиазма. Каждый легионер знал: Август не любит «данубийцев». Уроженец Сирии, Александр любит только своих «азиатов».

Император привез подарки. Награды. Взревывали трубы. Глашатай зычно выкликал номер подразделения, имя… Офицерам награды вручал лично император. В их легионе таких оказалось всего двое: трибун Гай Петроний Магн, совсем молодой, всего лишь года на три старше императора, и какой-то кентурион из бывших преторианцев. Легионы приветствовали награжденных (так было положено), но довольно прохладно. Тем более что и награжденных было немного. Все знали, что император скуповат. Расщедривается только тогда, когда пахнет жареным.

И вдруг все когорты словно взорвались: появился Фракиец.

Гай Юлий Вер Максимин въехал на лагерный форум[112] один. Махнул рукой, приветствуя легионы, и присоединился к свите императора. Но приветственный рев и грохот утихли далеко не сразу. Черепанов видел – у него было превосходное зрение, – как «Мать императора, солдат и страны» (как ее именовали при официальном титуловании) раздраженно поджала губы.

Потом были пир и праздник.

Черепанов впервые наблюдал гладиаторские бои: Север привез с собой дюжину пар. Ничего интересного. Все, кроме двух бойцов (оказавшихся, как выяснилось, не рабами-гладиаторами, а спортсменами-любителями), дрались так себе. На всех хватило бы одного Плавта. А черепановская кентурия легко стоптала бы сотни полторы таких вояк. Конечно, не на арене, а в настоящем бою.

• Предыдущая
• 66/114
• Следующая