Спецназ не сдается - Нестеров Михаил Петрович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/67
• Следующая

Диверсант перекинул один конец струны через чугунный прут и взялся руками за Т-образные рукоятки. Он работал методично и не спеша, держа струну в одной плоскости. Сколько он прутьев – и деревянных, и металлических – перепилил за время учений, не счесть.

Периодически на водолаза накатывала волна и накрывала его с головой. Отфыркиваясь через дыхательную трубку, Тритоныч продолжал свою работу. На подстраховке был его единственный напарник и командир двойки Сергей Перминов. Он, дабы не тратить запасов драгоценной дыхательной смеси, нашел себе место среди гладких валунов и поляны водорослей, в которых в своей черной и блестевшей от воды одежде он маскировался не хуже тюленя. Его с той же периодичностью накрывали волны, он, как и Тритоныч, дышал через дыхательную трубку с прямым загубником.

Время от времени Сергей смотрел через маску на окна форта, замечая порой, что кто-то из узников подходит близко к решетке, и каждый раз сердце Сергея билось учащенно («За кем ты идешь, Сергей? За врагом или другом?»): за другом, за другом, за другом…

И губы его улыбались.

Он действительно мог бы увидеть капитана во время его часовой прогулки, но они с Кашинским были заняты на другой стороне форта, расчаливая транспортировщик в полутора сотнях метров от острова и на глубине примерно тридцати метров.

Эх, если бы знать, в какой камере содержат Якова… Но об этом не мог сообщить никто; агенты Боброва в этом вопросе тоже оказались не на высоте. Хорошо, что у военно-морской разведки был подробный план этой тюрьмы – буквально каждый ее уголок, бойцы подводного спецназа знали, в каких помещениях находится караул, когда происходит смена караула, когда заключенным раздают пищу.

Прутья на решетках дренажных отверстий порядком проржавели, и у Кашинского на один пропил ушло всего десять минут. Передохнув и обменявшись с напарником едва различимыми знаками, он снова включился в работу. Теперь ему предстояло действовать более осторожно, чтобы не пропилить нижнюю часть прута насквозь. Нужно, чтобы он держался хотя бы на честном слове. Когда диверсанты войдут внутрь двора, прутов, естественно, на месте не будет. Но то случится только ночью, а днем надо все приготовить к очередному этапу операции.

Приступая к надпилу второго прута, Кашинский откровенно признался себе: «Удрочился я, однако. Руки отсохли. Как обратно поплыву, хер его знает». Он вспомнил, как собрался под воду в одних резиновых чулках, и громко фыркнул в трубку.

Перед этим они с Сергеем обследовали южную часть форта, собственно причал длиною всего около десяти метров и со ступеньками, уходящими под воду. По непонятной причине там постоянно «штормило». Ветра нет, а в причал бьет волна, словно это утопленники или расстрелянные в подвалах узники баламутят воду. Одним словом, чертовщина, как и у рифа, возле которого траулер подвергся нападению «фрогменов». Извечные загадки старика Каспия.

К этому причалу сегодня утром и подошел «Мазендеранский тигр», оттуда и ушел спустя сорок минут. У пирса остался лишь служебный катер с номером 0114 на борту. В свое время его унесет в море, что лишит гарнизон форта последней связи с Большой землей.

С этой стороны во двор тюрьмы попасть было сложнее всего. Во-первых, окна караулки выходили на причал, во-вторых, там была такая мощная дверь, что ее вряд ли стронет с места диверсионная мина весом в десять-пятнадцать килограммов.

Как и сегодня рано утром, когда Сергей глядел на часы и мысленно воскликнул: «Наша пошла!» – он и сейчас ощутил в руках дрожь. Непонятно, отчего она возникла. И Кашинский вроде бы работу не закончил. Может, сработала та самая невидимая связь с другом, которая не покидала обоих, когда один был на пароме, а второй следовал за ним в катере?

Что-то радостное взбурлило в груди, будто до долгожданной встречи оставались считаные минуты. Словно пропиленная чугунная решетка была последним препятствием, а за ней – измученное, но торжествующее лицо Якова.

Надо верить своим чувствам, уговаривал себя уставший Сергей. Сколько они с Тритонычем не спали, сколько нервов спалили, а старик сам взялся за трудную работу, и отговорить упрямца не представлялось возможным.

Вот уже две недели Якова не терзают допросами. Отдыхал ли он от них? Нет. Он каждый день ждал очередного допроса и от этого испытывал дополнительное давление на себя, на свою пошатнувшуюся психику. Ее валило напрочь, когда Чеху вводили «сыворотку правды» (Sodium Pentothal, или пентотал натрия), сильнейший наркотик, который делает человека безвольным и заторможенным. Бороться с ним можно только одним путем: верить в то, что ты говоришь, что любая ложь, прозвучавшая из твоих уст, – правда.

Это необычайно трудно, почти невозможно. Но Яков боролся из последних сил и отдавал себе отчет в том, что вскоре он не выдержит допросов, не вынесет последствий наркотика, от которого кружилась голова, мучила жажда и нестерпимо обжигало внутренности.

«Правдивая ложь».

Здесь, в Иране, он работал с английским корреспондентом в качестве оператора, но тот куда-то пропал вместе со всеми документами и оборудованием. По чистой случайности осталась крупная сумма денег, принадлежащая англичанину. И Якову, чтобы уехать из страны, пришлось заказать фальшивый паспорт. Кто тот человек, который открыл в аэропорту по полицейским огонь, он не знает. Он – маленький человек, кто вступится за него, тем более рискнет жизнью?

– Ваше имя?

– Роман Войцехович.

– Откуда вы родом? Из какого города?

– Кромержиж.

– Где это?

– Чехия. Небольшой городок на Мораве.

– На какую компанию работал англичанин?

– «Евроньюс».

– Его имя?

– Томас Смайт.

– Это точно?

– Да.

– Что ты слышал о взрыве на пароме «Мавритания»?

– То, что он взорвался. Боюсь, не был ли мой наниматель на его борту.

Яков отвечал на английском – на том языке, на котором были заданы вопросы. Но однажды ночью в камеру ворвались охранники. Его связали и начали избивать. После чего неприметный человечек с сероватым лицом стал задавать вопросы на чистом чешском. А на этом языке Моравец говорил без акцента.

Затем ему снова задали несколько вопросов на местном наречии. Яков умело делал вид, что плохо изъясняется на иранском. И из его уст звучала заторможенная от наркотика англо-иранская мешанина, к которой привыкли его соседи по камере:

– Но мифахман. (Не понимаю.)

И снова звучит чешская речь, в голосе соплеменника неприкрытая издевательская угроза:

– У нас много времени. У нас в тюрьмах много безымянных людей. Кормить вас – рыбы в Каспии хватит. Обычно самые молчаливые через полгода говорят, кто они такие. Потому что их пускают в расход. Под ружьями они говорят очень быстро. Но их уже никто не слушает. Тебя никто не ищет, значит, ты никому не нужен. Нам тем более.

Скорее всего, думал Яков, иранские спецслужбы выжидают, пока кто-то проявит к нему интерес. Тогда они точно будут знать, откуда он. Потом – кто он. И так далее. Только этим можно было объяснить то, что он еще не имел разговора, на котором настаивал первые два дня, с чешским консулом. Он мог выложить посольскому работнику ту же «правдивую ложь» с одной-единственной целью – потянуть время и избавиться от непереносимых пыток.

Во время очередной прогулки он через колючее ограждение поинтересовался у соседей, правда ли, что некоторых заключенных расстреливают прямо здесь?

Да, подтвердил один из них. Правда. Одного расстреляли несколько месяцев назад. Тоже был «безымянный». Вытащили на середину внутреннего дворика табурет, посадили на него заключенного. Даже глаз не завязали. Пятеро военных дали по нему залп из автоматических винтовок. Все заключенные это видели.

Залп…

Военные дали по нему залп…

…Этот аэропорт напоминал Шереметьево-2, а зал вылета едва ли копировал столичный. Справа и слева паспортный и таможенный контроль. Прямо – буфет, рестораны и магазины, консульский отдел и почта. На входе – информационная служба и стойка бронирования и оформления билетов.

• Предыдущая
• 57/67
• Следующая