Падение сквозь ветер - Никитин Олег Викторович - Страница 43

«22 мая. Штаны-кюлоты заняли второе место на конкурсе! Динника так обрадовалась, что расцеловала меня прямо при учителях, когда они это объявили. Я сначала стеснялся перед всеми эти штаны носить, а потом подумал – что такого? Другие и не в таких нарядах здесь щеголяют, а некоторые смелые ученики (и ученицы!) вообще в каких-то нелепых трусах и ночных рубашках. У меня же были красивые клетчатые штаны до щиколоток, со смелыми разрезами по бокам. Жалко, пришлось отдать их для школьного музея. А то бы я в них на какой-нибудь свой экзамен сходил – например, по животноводству (там ведь не надо с настоящими свиньями якшаться). А первым признали какое-то подростковое свадебное платье! Девчонка, которая его сшила, возилась с ним несколько месяцев, но куда его можно надеть? Только для музея и годится. Или какой-нибудь карлице продать.

30 мая. Ну и устал же я за последние две недели! В жизни так не уставал, как во время сдачи заключительных школьных экзаменов. Даже испытания в Орден показались мне намного легче. Все я умею – и по дереву вырезать, и олово выплавлять, и даже лить стеклянные поделки, а уж про животноводство и говорить нечего – первый ученик в классе, любая свинья за мной в огонь и воду пойдет. Холль, по-моему, порядком расстроился, что я не буду заниматься домашними птицами и прочей живностью. А после экзамена ко мне подошел какой-то парень и сказал, что он из имперской Канцелярии. Оказывается, мне еще нужно подтвердить, что я твердо намерен стать стажером Ордена, чтобы они предусмотрели на меня статью расходов. И еще они прислали моим родителям письмо с таким же точно вопросом, чтобы, мол, у них была бумага «для отчетности». Одно слово – Канцелярия! Я-то подтвердил и на его бланке закорючку черкнул (надо будет потренироваться свою подпись ставить, а то смотрится как-то по-детски). Отец без лишних слов свое согласие написал, а мама меня еще полчаса донимала, твердо ли я решил или хочу еще подумать.

2 июня. Вчера смотрел, как отправляются в путь цирковые фургоны. Просто вышел к Помидорной улице и пристроился к толпе зевак. Их там каждый год собирается видимо-невидимо, не протолкнешься, но я выбрал какое-то крыльцо и сел на перила. Пыль стояла столбом! Но я сидел повыше других, и на меня она не очень летела, хотя платок ко рту я все-таки прижал. И вдруг я увидел Маккафу. Она тоже стояла на краю своего фургона и смотрела на толпу. Некоторые ее узнавали и кричали приветствия. И вообще, по-моему, ей больше всех махали, потому что она была в одних шортах и майке, высокая и стройная, и уже загорелая. Не понимаю, как Динника ее не узнала, когда зимой на льду встретила. И тут Маккафа меня увидела и улыбнулась (мне показалось, что именно мне), а потом я будто сошел с ума! До сих пор неловко вспоминать. Спрыгнул со своего насеста и через толпу продрался, чуть под колеса следующего фургона не попал, но все же выбрался и к ее повозке подскочил. Чего я хотел? Сам не понимаю, что на меня нашло, на жаре, наверное, голову напекло. А она вдруг тоже спрыгнула, и оказалось, что мы с ней почти одного роста, и я совсем ненамного повыше. Наверное, потому, что на мне сандалии были, а она босиком ехала. Обняла она меня руками за шею, и я ее тоже, а талия у нее такая тонкая и горячая, что я чуть не упал от внезапной слабости в ногах, а тут еще два ее мягких бугорка мне в ребра уперлись. Всего-то ничего постояли так, а мать ее уже что-то визгливо закричала, в толпе загудели пуще прежнего и стали всякие шуточки выкрикивать, и мы совсем друг друга бы не услышали, если бы вздумали разговаривать. В общем, она убежала свой фургон догонять, а я еще постоял немного как оглушенный, потом прошел до ближайшего переулка и в толпу затесался. Не знаю, как я до Хеттики добрался, только в воде очнулся, когда охладился немного. Как же все-таки больно – вот так провожать, когда уже вроде бы забыл ее, а потом вдруг так глупо сорвался! Почему она так поступила? Наверное, скучно ей было на своем фургоне просто так ехать, вот и посмеялась надо мной, дураком.

3 июня. Рылся сегодня в ящике стола, искал свежее перо, и вдруг наткнулся на Маккафин портрет. Забыл про перо, поставил перед собой и смотрел минут пять, не меньше. А потом на шкаф, обратно на тот же гвоздик повесил. Все какие-то странные мечты в моей голове бродят – что Маккафа вернется, я к тому времени стану настоящим стажером Ордена магов, и будет у меня свои средства для отдельной от родителей жизни, а Маккафа переедет ко мне, и… Дальше я не решился подумать, и тут же мамино лицо мне пригрезилось, в тот момент, когда я сообщаю ей о том, что подыскал квартиру на Береговой улице, рядом с Орденом. И все мои мечты рассыпались, как песочный домик. Да и не захочет Маккафа свой цирк бросить, там публика, всякие овации и восторги толпы.

6 июня. Зубля почти не заходит. Бывает только примерно раз в неделю, хотя я его хорошо угощаю, вкусные отбросы припасаю (в подвале, чтобы не протухли). Но он предпочитает с друзьями и подругами по всяким помойкам шляться. Не раз говорил я ему – не гуляй где попало, попадешь в ловушку и погибнешь бесследно, да он разве понимает? Пожрет, вздремнет, и опять по своим делам.

9 июня. Проводили сегодня маму, она с театром а Азиану отправилась. Хоть бы раз в городе осталась! Только что ей тут делать, без актеров и любимого грима? А вчера опять Реннтиги приходили. Наддке позавчера исполнилось одиннадцать лет! А на вид ей, по-моему, все двенадцать, и ведет себя при этом как десятилетняя. Эта загадка природы занимала меня целых пять минут, пока я вежливо сидел со всеми в гостиной. Как бы отучить ее приставать ко мне? Зублю, что ли, натравить?

13 июня. Бузз нынче оформил позволение и пришел ко мне (а я как раз только успел проснуться), чтобы похвастаться. Посмотрел я на эту бумажку, и что же? Вещь, конечно, солидная, да вот только теперь он каждые полгода будет отдавать Канцелярии кучу денег. На них можно было бы купить штук сто леденцов на палочке! Но и зарабатывать при этом он станет все равно, конечно, больше, чем во время учебы. И еще у него пока нет права продавать свои картины на улице, можно только приносить в Музей и показывать директору и прочим «ценителям», и за смешные деньги отдавать для экспозиции! Так в его позволении и написано. Зато печать, нужно признаться, замечательная. Кажется, будто она не только блестит, но и меняет цвет с синего на зеленый, если смотреть на нее под разными углами. Такую даже Буззу не подделать. Я спросил у него: «Как Бюшша поживает?» А он скривился так, будто у него зуб заболел, и ответил: «Ты знаешь, очень уж она неуклюжая, пошел я зимой с ней на горку, а она поскользнулась и на меня упала! Вот я и подумал, что пока здоров и кости целы, надо мне с ней завязывать, но тогда как-то забыл об этом. А недавно стал ей в театре свои декорации показывать, а она и говорит, что вот это – настоящее искусство, а не то, что я на досуге рисую – всякую ерунду, цветочки да фруктики. Короче, уже месяц, как мы с ней поругались на почве живописи». – «Поздравляю», – сказал я. «А ты как, все к Блоббу в магазин ходишь?» – спросил он. «Редко», – так я ему сказал, и не стал рассказывать ни про нашу последнюю встречу с Маккафой, ни про другие женские дела. Кому это любопытно, кроме меня? Тут он поинтересовался, скоро ли мне надо будет начинать учебу в Ордене, и велика ли стипендия. Ничего этого я не знаю – Холль мне как-то сказал, что должно прийти отдельное письмо. Но обычно стажеры начинают работу в сентябре, такова вековая традиция.

14 июня. Такая жара, что вообще ничего неохота делать, даже купаться. Пришел Зубля, и я встал и принялся его дрессировать. Он с недовольным видом попрыгал в кольцо и ушел спать под кровать, там еще относительно прохладно. И тут пришли Клуппер с Динникой и в окно позвали меня на Хеттику. Я у Клуппера спрашиваю: «Ты что, уже всю посуду вымыл?» И кто меня за язык тянул? Он так на меня посмотрел, что я подумал – так недолго и друга потерять, хотя что уж такого стыдного в его заработке? А Динника говорит: «Можно мне зайти посмотреть, как ты живешь? Я специально уговорила Клуппера к тебе заглянуть». Не мог же я ей отказать! Пришлось мне срочно Маккафин портрет обратно в стол прятать, и заодно под кровать заглянул, убедился, что Зубля в коробке дрыхнет. Клуппер тоже явился, не захотел нас с Динникой наедине оставлять. Стали мы втроем по дому расхаживать, везде побывали – и на кухне, и в кладовке, и в гостиной, и в спальне родителей, и даже на чердак слазили (там очень пыльно и жарко, и нет ничего интересного, даже летучих мышей). «А у тебя дом ничего, почти как у меня», – одобрила Динника. Клуппер почти все время молчал и смотрел все больше на Диннику, чем на мебель и прочую обстановку. Буззова картина, которую тот создал еще года два назад (на ней моя мама в полный рост, в театральном интерьере) им не очень понравилась. «Как будто ребенок нарисовал», – сказал Клуппер. «Ты ничего не понимаешь в современной живописи, – сказал я. – Это направление называется наивный метареализм, Бузз его раньше исповедовал». – «А, так это Буззово полотно! – воскликнул он. – Теперь мне все понятно. Сейчас-то он рисует намного лучше». – «А кто это – Бузз?» – спросила Динника. Мы наперебой стали расхваливать этого замечательного человека и художника, а я добавил еще самые свежие сведения про то, как он обзавелся канцелярским позволением. «А мне еще целый год учиться», – мрачно заметила Динника. «А мне лет семь или восемь, – пожал я плечами, – ну и что?» Клуппер же промолчал. «Ну, – протянула она, – твоя учеба – это все равно что работа, стипендия, наверное, раза в два больше, чем доход от торговли товарами бытовой магии». – «Ну, этого я не знаю, – сказал я, – мне не сообщили. Может, и меньше». – «Мы идем наконец купаться или нет?» – встрял Клуппер. «Мы же еще в комнате Мегги не были!» – ответила Динника. Она первая вошла, и вдруг я чуть не поседел в одночасье – как бросится мне на шею (я едва не выпал в коридор)! И прямо в ухо взвизгнула, так что я даже оглох на минутку. Я только Зублин хвост успел заметить, исчезающий под шкафом, – видно, он как раз посреди комнаты разминался, когда мы в комнату завалились. «Крысы!» – заверещала на весь дом. Да что такого – Зубля обыкновенный крыс, довольно чистый (я все-таки иногда протираю ему морду и лапы мокрой тряпкой, правда, без мыла, иначе он может вообще никогда не вернуться), никого не кусает. Зачем так орать? Я так и знал, что этим дело закончится, и придется мне рассказывать про дрессировку. Признать, что зверьки разгуливают по нашему дому как по своему собственному, было бы мне не слишком приятно. Вот я и сказал, что это была моя ручная крыса Зубля мужского пола, дрессированный, что он умеет делать все, что и собаки в цирке, даже ходить на задних лапах, и спит под кроватью, в коробке. Они мне поначалу не верили, и пришлось показать коробку и кольцо, и дырку в стене, завешенную куском ткани. Клуппер этак скептически усмехался, а Динника сперва смотрела на меня как на сумасшедшего, а потом вдруг сказала: «Ты мне покажешь его трюки?» Но, по-моему, она сказала это как-то не слишком искренне. Наверное, решила, что с ее стороны это будет вежливо, а может быть, хотела загладить впечатление от своих громких криков. Я попросил их никому не рассказывать про мою ручную крысу, а то если отец узнает – не только меня изругает, но и намертво законопатит дыру, так что ее заново не прогрызет и целая толпа крыс. Короче, выпили мы по стакану теплой воды и пошли купаться. Велик был соблазн прямо под окнами в воду плюхнуться, но у нас тут дно не очень чистое, и сточная труба совсем недалеко, так что удовольствия на самом деле было бы мало. В общем, дальше ничего интересного не случилось, проторчали на пляже кучу времени. А под вечер Клуппер захотел Диннику домой проводить, но она сказала: «Тебе же не по пути! Пусть меня Мегги проводит, а ты не беспокойся». Действительно, ему ближе было бы тут же через мост перейти, а дальше по левому берегу Хеттики – и дома. Видно было, что Клупперу ее предложение очень не понравилось, да что было делать? Скрипнул зубами и согласился. И мы пошли к ней, а по дороге, когда мы уже на Театральной были, она мне и говорит: «Клуппер очень страдает от того, что не смог пройти по конкурсу, говорит, что через год еще раз будет пробовать. И мыть посуду ему жуть как надоело, он мне признавался». – «Ну и что? – говорю я. – Кто-то же должен этим заниматься». – «У него уже пятна на руках стали появляться». – «К чему ты клонишь? – спросил я. – Хочешь, чтобы я уступил ему свое место стажера?» Она засмеялась и взяла меня под руку, и шла потом так, будто у нее ноги подкашиваются. Признаюсь, мне это было приятно, хоть я до этого и устал нырять и плескаться. «Твой отец ведь в судебной охране работает, верно?» Я все еще не мог понять, чего она хочет. «А что, Клуппер нарушил закон? – спрашиваю. – Украл пустую склянку? Его нужно арестовать?» Тут уж она просто в голос захохотала и повисла на мне, как пальто на вешалке, так что я даже зашатался от натуги. «Да нет же, что за нелепые у тебя мысли! Клупперу нужна нормальная работа, чтобы он не рисковал своим здоровьем». Тут только до меня дошло, что она подыскивает ему солидное занятие. «Ты думаешь, у него нет совсем никаких шансов?» – говорю. «На что?» – удивилась она. «На то, чтобы стать продолжателем дела твоего отца. По-моему, он мечтает именно об этом». В это время мы уже к ее дому подходили, и она отняла у меня свою руку и отступила на шаг в сторону, и как-то непонятно на меня взглянула, но я все-таки подумал, что зря про ее отца ляпнул. Хотя, в общем, ничего особенного, обычная фраза. «Вот смотрю я на тебя, Мегги, – сказала она укоризненно, – и думаю: глупый ты или жестокий? Но злиться на тебя я все равно не стану, не дождешься. До свиданья!» И ушла в дом, а я остался стоять с разинутым ртом посреди улицы. Такая вот вышла прогулка.

23 июня. За последнюю неделю они еще пару раз за мной заходили, чтобы купаться, но Диннику я больше не провожал. Она стала какая-то прохладная и малоразговорчивая, Клуппера с собой приглашала, а он и рад. И еще я три раза ходил к Буззу в театр. Он страшно недоволен, что труппа уехала без него, хотя директор ему обещал подумать над тем, чтобы включить его в состав отъезжающих. Вместо этого оставили его подновлять прошлогодние декорации и рисовать несколько новых, к осенней премьере. «Если бы мне дали позволение хотя бы на неделю раньше, я бы точно поехал! Он бы не отвертелся!» – горячился Бузз. «Клуппер работу ищет», – сказал я. Но он нисколько не задумался над этой проблемой, а продолжал мрачно рассматривать обветшалую декорацию, которую ему поручили подновить.

25 июня. Отец сегодня пришел довольно рано и почти трезвый, что с ним после отъезда мамы и до самой осени случается очень редко. Он уже собрался завалиться спать, как я к нему подъехал с вопросом про искания Клуппера. Он посмотрел на меня тупо, подумал несколько минут и говорит: «А что? Пусть к нам на курсы поступает. В июле будет новый набор. Он крепкий парень?» Я подумал и вспомнил наши прошлогодние приключения в древнем карьере, когда он храбро напал на деревенских обидчиков. «Может, он и не слишком крепкий, зато смелый, – говорю. – Один двоих не боится!» – «Тоже неплохо. Пусть в тюрьму приходит где-нибудь в начале июля, подойдет к начальнику охраны. И скажет при входе, что это я дал ему рекомендацию, чтобы не сразу выгнали. А я начальнику сообщу, пусть посмотрит на парня». Так я и выполнил Динникову просьбу, осталось только изложить ей результат моих усилий. Я так думаю, что Клуппер от меня совета не примет, пусть она сама с ним разбирается. Только бы отец не забыл про свое обещание.

26 июня. Вернулся только что от Динники, сообщил ей про свой разговор с отцом. «А когда точно туда надо сходить? – спросила она. – И почему именно в тюрьму, разве курсы там организованы?» Но я ничего толком не смог ей пояснить, потому как и сам не знаю. Передал только отцовы слова по поводу рекомендации, и все.

28 июня. Погода сегодня пасмурная, но дождь не идет, и я от нечего делать заглянул в театр. Наггульн, похоже, еще спал у себя в каморке, а Бузз уже куда-то собрался уходить: складывал свои кисти, бумагу и раздвижной мольберт в специальный чемоданчик. «Куда это ты намылился? – спрашиваю. – Зарисовки с натуры делать?» – «Точно, – говорит, – а то я тут закис. Пойдешь со мной?» Отчего же было не пойти? И мы отправились на его любимое место, на полуразрушенную стену возле Восточных ворот. Оттуда в солнечные дни открывается отличная панорама разноцветного поселка для знати (того, что стоит по горнской дороге) и леса. Именно дома здесь и привлекают Бузза, потому как покрашены в такие странные цвета, что Бузз кучу времени смешивает палитру, прежде чем найдет нужную комбинацию. И видно их при этом хорошо, поскольку стена хоть и разрушилась, но не до конца, и все еще высокая. Но вид на город ему тоже нравится, особенно утром в солнечный день, когда от императорского дворца отражаются солнечные лучи и лупят прямо в глаз. Будто второе солнце! В общем, там хорошее место, только Бузз рисовал его уже десятки раз. И все равно постоянно находит что-то новое. Но сегодня солнце подкачало, а в пасмурную погоду он там мало бывал, вот, видимо, и решил наверстывать. Выходя из театра, он приладил на заднюю дверь фальшивый навесной замок (дернешь дверь, он и отвалится). Когда мы взобрались-таки на эту стену – а кирпичи там буквально выпрыгивают из-под ног, надо очень внимательно карабкаться – то картина перед нами открылась удивительная, даже я проникся, хоть и не художник. Из-за низких туч видно совсем недалеко, и лес выглядит как смутная темно-зеленая полоса. По-моему, где-то там, над ним, даже шел дождь. Но я не стану тут ничего расписывать, потому что уверен – у Бузза на его полотне получится гораздо лучше. И вот он стал рисовать, а я пошел прогуляться по стене, и вдруг вижу – прямо у меня под ногами по тропинке Бюшша взбирается! Я так на нее засмотрелся, что чуть не свалился. Как только у нее сил хватило, все-таки она довольно толстая девушка. И сильная, наверное, как древний слон из учебника природы. Встала перед последним уступом и говорит: «Ну что уставился, дай руку, помоги залезть». Как я через нее не кувыркнулся, когда она меня за руку дернула, уж и не знаю, только я потом минут пять отдышаться не мог, а она ничего, резво так поскакала в сторону Бузза. Я за ней не пошел, все-таки надо было дать им время для приветствий. Как оказалось, напрасно я поделикатничал, к тому же отвернулся и смотрел с высоты на серый город, ничего больше не замечая. Я почему-то вспомнил, что где-то здесь должен находиться дом кровожадного мага, приходившего к нам на урок (об этом мне Клуппер сообщил, а в связи с чем – не помню). Не прошло и минуты, как до меня донеслись визгливые выкрики Бюшши. Смотрю, а у них уже чуть ли не драка разгорелась. Бюшша схватила тюбик и вымазала моему товарищу лицо! А остатки выдавила на его холст и уже пустой сбросила со стены. Хорошо еще, что не догадалась мольберт пнуть. Я все это видел, когда на всякий случай к ним шел, чтобы предотвратить побоище. Хотя, если встревать в спор таких толстяков, можно и самому пострадать: раздавят и не заметят! Надо сказать, Бузз себя очень хладнокровно вел, громко не вопил и вообще рук старался на поднимать, иначе такой вандализм даром бы ей не прошел. А когда я к нему наконец подошел, Бюшша уже убегала прочь. «В чем проблема?» – спросил я. «Так… – сказал Бузз. – Я обещал написать ее портрет, да все откладывал, говорил, что бросил этим заниматься и не беру в руки кисть, только по работе. К тому же у нее уже есть пара моих картин, там она на коньках. Помнишь, я тебе показывал? А она желает в летнем интерьере. Но ее образ исчерпал себя, я больше не хочу с ним работать. Эх, и болван же я, забыл совсем, что эту стену из ее окна видно!» – «Все понятно», – говорю. По-моему, с такой девушкой вовсе связываться не стоило. Бузз, конечно, расстроился. «Испортила мой любимый цвет», – зло сказал он, вытирая испачканное лицо тряпкой. Весь его холст был измазан серыми потеками и целыми колбасками краски. Короче, вернулись мы в город ни с чем, и остаток дня просто шатались по улицам, благо в карманах у нас водились кое-какие деньжата.

1 июля. Сегодня утром ко мне пришел Клуппер. Я даже предполагать не стал, зачем он ко мне явился, почему-то был уверен, что из-за Динники, а он вдруг говорит: «Как ты думаешь, примут меня на курсы молодых гвардейцев?» Я сделал вид, что удивлен его вопросом (на всякий случай, вдруг Динника не стала ему сообщать, что это была моя идея). «Почему нет? – сказал я. – Ты достаточно крепкий и смелый, а там еще с оружием обращаться научат. Будешь мечом махать как молодой воитель! Никакие крысы или бешеные псы тебе будут не страшны. А то еще к Императору в Гвардию поступишь!» – «Все шутишь? – мрачно сказал он. – А ведь это из-за тебя Динника больше не хочет со мной дружить». Что я мог ответить на такое обвинение? «Нисколько не шучу, – ответил я. – Послушай, дружище. Ты бы мог заметить, что я ничего не сделал для того, чтобы Динника… – Тут я не смог подобрать правильных слов. – Короче говоря, она сама забрала себе в голову, что я к ней неравнодушен». – «А разве это не так?» – «Нет, – сказал я твердо, – хотя она, в общем, симпатичная девчонка». Он, кажется, немного приободрился и даже предложил мне прогуляться с ним до тюрьмы. Делать все равно было нечего, так что я согласился, и мы отправились – сначала вдоль берега Хеттики, а потом через парк. Там в это время было уже порядочно народа, некоторые катались на лошадях, и всюду гвардейцы из кустов высовывались. «Вот, – говорю, – чем не работа? И платят прилично. И совсем не вредно, не то, что грязную посуду из-под всякой дряни отмывать». – «Все так хотят», – заметил он. Мы перешли через Береговую улицу и продвинулись еще немного вдоль берега, и тут набережная закончилась, и мы увидели толстую трубу канализации. Похоже, ее промывали уже давно (дождя-то почти неделю нет), потому что вонь была сильной. Отец мне рассказывал, как он однажды присутствовал при работе мага (стоял в охране!), и я Клупперу то же самое поведал. Сначала маг, специалист по воде, собирает над городом тучи, чтобы получить сразу много жидкости. Весь день старается, если, конечно, ветер сам их не пригонит – тогда-то все намного проще. И ночью как ударит ливень, по стокам всякий мусор так и гонит, поэтому лучше в это время сидеть дома. И вся гадость, что по канавам и в подземных трубах скопилась, враз вымывается и стекает в реку. Надо сказать, что жители поселков, которые ниже по течению, не слишком довольны, я сам слышал на базаре, как они ругаются по этому поводу. Но ведь такие сбросы случаются всего раз в неделю, а в остальное время в Хеттике даже можно купаться. Нельзя же допустить, чтобы столица Империи превратилась в мусорную свалку. После Береговой мы оказались перед высокой стеной, она огораживает кутузку с трех сторон, кроме той, которая обращена к реке. В стародавние времена (а зданию этому уже сотни лет) решили, что забор в этом месте ни к чему, окна все равно высоко, и на них прочные решетки. И вообще, я в учебнике по истории читал, что раньше этот каменный дом служил вовсе не тюрьмой, а фортом (и никакие заборы ему вовсе были не нужны), чтобы с его помощью обороняться от южных соседей. Когда они приплывали по Хеттике, чтобы напасть на жителей Ханнтендилля, из бойниц в них летели стрелы, а с крыши палили настоящие пушки. Я сам пушку только в военном музее видел, потому как они больше не применяются (гулял как-то года два тому назад за Казармой и посетил! Целый дукат отдал, но не пожалел, заодно к уроку подготовился). Это такая чугунная трубка на подставке, в нее засовывали чугунный же шар и насыпали порох. В общем, очень непросто было из нее выстрелить, к тому же опасно для самого стрелка. А потом какой-то мудрый Император догадался, что проще подготовить специального мага (а может, просто до этого магов вообще не было, но это вряд ли), и он будет метать в нападающих огненные шары. С тех пор и пошло! Не только огонь стали применять для войны, но и воду, и землю, и воздух. Так и захватил тот славный Император (забыл, балбес, как его звали) все края во все стороны света, до самого океана. Горн и Хайкум первыми покорились, а потом уж завоевали Азиану, потому что туда долго добираться было, через горный перевал (опять не помню название!). Но самое интересное, что последнее завоевание было сделано при моей жизни (мне тогда 6 лет было). До острова Булльтек никак не могли добраться, очень уж у него крутые берега с нашей стороны оказались. И только в 792 году один смелый мореход его обогнул и высадился на другом, пологом берегу. Там жили сплошные виноградари и овцеводы, и их быстро покорили. Мне отец говорил, что азианцам очень не нравится подчиняться Императору. Их вельможи до сих пор недовольны, что часть налогов приходится отдавать метрополии, и еще много металла у них просто так вывозят. Зато они смогли использовать у себя нашу магию (как там люди без нее жили, не представляю: ни полечиться нормально, ни урожай вырастить как следует). И вот подходим мы с Клуппером к этому древнему форту, и вся наша военная история у меня в голове промелькнула. Я охраннику у ворот назвал себя и своего отца, и он нас пропустил и рассказал, как в кабинет начальника пройти. Я и не надеялся, что арестантов увижу, ведь их только вечером на прогулку выводят, а Клуппер все головой вертел, старался в зарешеченные окошки заглянуть. Наверное, есть и другой способ поступить на гвардейские курсы, но нам только этот подходил, потому что нужна рекомендация настоящего офицера. Может, это и правильно – слишком много желающих послужить Императору. А с другой стороны – у каждого должна быть возможность доказать, что он достоин стать гвардейцем. В общем, я остался во дворе, пока Клуппер ходил к начальнику на беседу. И я полчаса слонялся от стены к стене, ходил на берег и смотрел на узкие окна: они очень высоко от воды, и туда никак не залезть без железных крючьев. А вот оттуда можно спрыгнуть, в историю про беглеца, упавшего в вонючий поток, я верю. Оказалось, что после нее здесь решили на всякий случай натыкать под стеной острых металлических прутьев, так что прыгать теперь просто глупо – напорешься на острие, как жук, и все. Клуппер вышел из тюрьмы сияющий, как медный таз. «Он написал мне рекомендательное письмо!» – крикнул он. «И что? – спросил я. – Ты уже гвардеец, только без формы?» – «Да нет же, меня еще только примут на курсы. Нужно будет прийти пятнадцатого числа в Казарму и записаться. А когда я их закончу, то меня отправят служить туда, куда укажет Император». – «А если в Азиану?» – поинтересовался я. «Подумаешь! – отмахнулся Клуппер. – Договор заключается на три года, не понравится – вернусь». Пока мы шли обратно, он посвятил меня в прочие детали своего жизненного плана: сначала год учиться гвардейскому ремеслу (плата небольшая, заработка у Блобба должно хватить), затем служить и зарабатывать приличные деньги. Он гордился своим взрослым поступком.

15 июля. Сегодня я и Динника ходили с Клуппером в Казарму. Но пропустили туда только его самого, а мы остались снаружи, вместе с другими любопытными родственниками и друзьями кандидатов. А потом они все вышли, и мы перебрались на Арену. Она почти такая же, как ипподром, но гораздо меньше по размерам, и никаких перегородок и коновязей, а тем более конюшен там нет. Когда-то в старину тут постоянно устраивались состязания атлетов, да и сейчас пару раз в году, на праздники, собирается народ, чтобы поглазеть на борьбу в грязи. Я один раз, года три назад, с ребятами наблюдал за этой возней (с дерева!), но мне не понравилось – не поймешь, кто победил, морды и все остальное у борцов под конец так измазаны, что их родная мать не узнает. А имя победителя с нашего места не было слышно. На этот раз нас пропустили без всяких денег, мы расселись на единственной трибуне и стали смотреть за парнями (а было их человек сто, не меньше), как они бегали по кругу, стреляли из луков, метали копья и так далее. Я удивился, что в цель почти никто не попадал, и сказал Диннике: «Вот ведь, все эти пацаны хотят служить в гвардии или просто в охране, знают все требования, а не тренируются заранее». На что она мне ответила: «Какая разница, если у тебя две руки и две ноги, все равно примут». – «Зато потом несладко придется, если слабый – загоняют до полусмерти. И в Казарме слабых не уважают, мне отец говорил». Она почему-то встревожилась и говорит: «Я и не знала, что это так опасно». – «Ничего, Клуппер смелый, он справится», – заверил я ее. Короче, погоняли их немного, записали в специальный журнал и по домам отпустили. Занятия у них начнутся с первого августа, почти весь день будут тренироваться или в Казарме, или на Арене, или за городом, изучать всякие уложения, церемониалы и тому подобное. А нужно это вот почему: стоит, скажем, такой выпускник на посту возле императорского дворца, и к нему сам Император подойдет. И спросит: «Как служба, солдат?» И если он, например, ответит: «Да ничего, нормально!», или: «Всяко бывает!», а то и: «Погано, господин Император!», то его сразу куда-нибудь в провинцию сошлют, мелких наместников и всякие народные гулянья охранять. В общем, много чего знать надо, не только как с копьем или арбалетом обращаться, мечом махать или кулаками. А потом мы все втроем пошли купаться, благо погодка выдалась отличная. Клуппер был весь потный и грязный, но довольный собой, и всю дорогу трещал про свое собеседование с самим капитаном гвардейцев, как он ловко отвечал на сложные вопросы по военной истории и тому подобном. Динника ахала и смотрела на него во все глаза, так что мне даже немного неприятно сделалось. Вопросы-то были самые простые, вроде: «Когда празднуется день Империи и почему?», любой пятиклассник на них среди ночи ответит.

26 июля. Давненько Зубля домой не приходил! Я уже за него волноваться начал, как бы в ловушку не угодил. Завалится по старой памяти в театр, а там