Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон - Страница 34

• Предыдущая
• 34/94
• Следующая

– Удача-кудкудача! – не унималась жена, ворочаясь на жесткой циновке. – Дождешься: нашлют на тебя водянцы порчу, или рыба из реки уйдет…

– Типун тебе на язык! – озлился Юпакша. – За что ж мне порча от водянцов, если я их чадо пою-кормлю, помереть не даю?! Да и раджа Упаричар лично мне велел девку на воспитание взять! Так и сказал: друг мой Юпакша, на тебя одна надежда! Думаешь – ты умнее царя?! Вот вернется он, спросит царским спросом: где девчонка? То-то же! А первая удача к нам уже привалила – браслетики, небось, в сундучке бока греют?!

Последний довод возымел действие, и супруга новоиспеченного старосты утихомирилась.

Юпакша считал себя человеком умным и дальновидным – и в определенной степени был прав. Ведь это именно он, одним из первых прослышав, что Парашурама взял себе ученика, живо смекнул: войне с законниками-кшатриями скоро конец. А значит – конец и той разбойно-бесшабашной вольнице, что разрослась в последние годы вокруг обители грозного Рамы-с-Топором. Понятное дело, аскету до гулящих людишек дела не было и нет, зато теперь кшатра воспрянет духом…

Короче, Юпакша, подбив троицу закадычных приятелей, ночью покинул забывшийся в пьяном угаре лагерь "ловцов удачи"; и к утру они выбрались на околицу рыбацкого поселка.

Где и поспешили осесть.

Обзавелись челнами, припрятали часть былой добычи, не трогали рыбаков, что поначалу косились с опаской на битых мужичков; а когда в селение заявились прежние дружки в поисках поживы – весело встретили налетчиков копьями и стрелами, в результате чего разбойнички поспешили убраться восвояси, потеряв двоих убитыми.

Почти сразу четверо девок-рыбачек обабилось в постелях доблестных бойцов, и вскоре поселок справлял четыре свадьбы.

Рыбаков месяц-другой не трогали, потом пришлось отбивать еще один налет, а через полгода по берегам Ямуны огнем и мечом прошлась дружина все того же раджи Упаричара – и вольницы, как предвидел прозорливый Юпакша, не стало.

А самого Юпакшу вскоре избрали старостой поселка, чем он по праву гордился.

Вот и сейчас бывший страж тропы повел себя вполне разумно. "Доброе дело завсегда впрок, – думал староста, засыпая. – Царская награда, уважаемые, это вам не лингам собачий!"

Ночью ему приснился сон. На берегу Ямуны, как раз в том месте, где он нашел детей, стоял бог Вишну. Опекун Мира был очень похож на одну из своих статуй, которую Юпакша когда-то видел в Экачакре; только, в отличие от серой статуи, бог был смуглый, почти черный, и в высокой красивой шапке. Бормоча какие-то мантры, бог Вишну лепил из воды детскую фигурку.

Лепил одну, а получалось две.

Староста счел сон счастливым предзнаменованием.

Жена поворчала и угомонилась, а девочка, которую назвали Сатьявати, осталась в доме Юпакши.

Росла маленькая Сатьявати на удивление быстро, и Юпакша окончательно уверился: его приемная дочь – водяница или в крайнем случае чадо какого-нибудь человека и грешной якшини. Или богини. Или апсары, которую в наказание превратили в щуку. Или…

Или-лили.

Всем хороша была девчушка – умна, понятлива, родителей приемных слушалась пуще родных, хвори от нее шарахались… Вот только вечный запах рыбы заставлял морщить нос даже потомственных рыболовов, привычных ко всему, и отравлял босоногое детство не хуже яда калакутты. Насмешкам и издевательствам конца-краю не было. Частенько малышка-Сатьявати прибегала домой в слезах и с ног до головы облепленная грязью, которой швыряли в нее деревенские дети. Не помогали даже суровые внушения старосты и надранные уши обидчиков: выслушают, глядя в землю и шмыгая носом, промямлят: "Я больше не буду" – а назавтра опять за свое!

"Лягушка двуногая! Рыбий выкидыш!" – и грязью, грязью!

В шесть лет девочка выглядела десятилетней, и люди в деревне шептались за спиной Юпакши. Именно тогда староста начал брать приемную дочь с собой на промысел – подальше от злых насмешек и досужих сплетен, да и к делу пора приучаться. И вскоре заметил, что когда Сатьявати была с ним, рыба ловилась куда лучше, чем обычно. Приманивала она косяки, что ли? Воистину – якшиня-водяница!

Внешне Сатьявати ничего особенного не делала: помогала ставить сети, ждала в челне или просто смотрела на реку. Но улов всякий раз был отменным! Пару раз Юпакша пробовал из интереса оставить дочь дома – и что бы вы думали?!

Попадалась в основном мелочь, да и той не густо!

– Говорил тебе – удача от девки! – шептал староста по ночам жене, когда считал, что дочь уже спит. – Рыбы сегодня – валом! А вчера? А третьего дня?! Видишь, выручки хватило и дом подлатать, и тебе сари новое справить, и дочке сандалии; глядишь, скоро вторую корову купим!

– Так-то оно так, – боязливо вздыхала жена, – да только чует мое сердце: добром это не кончится!

И ведь что характерно: баба как в воду глядела!

Заявилась в поселок странствующая ведьма-яджа. Как увидала яджа Сатьявати (той уже одиннадцать исполнилось, а на вид – и все пятнадцать; скоро замуж пора) – мигом пристала к старосте хуже репья: отдай да отдай дочку в ученицы! Чую я в ней силу, мол, скрытую, такая из подкидыша ведунья выйдет, что и меня переплюнет-перетянет!

Подумал Юпакша, подумал – и впрямь, что ли, дочку в учение отдать?

Кликнул Сатьявати:

– Пойдешь, говорит, в ведьмы? Яджусы колдовские гнусавить, чирьи заговаривать, зелья составлять?

А девка уперлась: не пойду, и все!

– Ладно, – шамкает яджа, – дай я с ней до вечера потолкую. Глядишь, передумает.

Согласился Юпакша.

Увела яджа девчонку за околицу, а под вечер пришла Сатьявати обратно, косо глянула на приемного отца – и шмыг в дом.

А за ней яджа ковыляет.

– Нет, – говорит, – не взять мне девки. Силы в ней поболе моего будет, и не хочет та сила моей науки.

Говорит, а сама трясется, как в лихорадке, глаза испуганные, хорьками шныряют – это у ведуньи-то! И бочком-бочком, да прочь, по дороге, даже переночевать не осталась; это на ночь-то глядя!..

Через неделю первая беда и приключилась.

Прижали трое парней на опушке Сатьявати – и в кусты потащили. Радуйся, смеются, девка: из-за вони твоей тебе все равно вовек замуж не выскочить, а с нами хоть удовольствие получишь. По обычаю пишачей-удальцов. Мы, говорят, ради тебя на все согласные – и ржут, как жеребцы. Дай лучше добром – потом спасибо скажешь!

А она возьми и ответь:

– Берите, коль возьмете! Отбиваться не стану. Кто первый?

Парни поначалу растерялись, а после один на девку полез кобелем и вдруг как заорет! Сорвался голышом и заячьей скидкой!

Словно бхута увидел.

Остальные в толк взять не могут – прищемила его девка, что ли? Мужскую гордость отбила? И к паршивке, сразу оба. Для начала поколотить решили, чтоб не ерепенилась, ну а после использовать; теперь и Сатьявати отбиваться стала, зенки безумные, воет по-непонятному, царапается…

Девкино счастье – Юпакша на крики прибежал. Он-то прибежал, а охальники от бывшего разбойничка долго после по лесу улепетывали. Вернулся приемный отец, кулаки почесав – Сатьявати на прежнем месте стоит, по сторонам смотрит, вроде что-то вспомнить пытается.

– Что, – спрашивает, – со мной было, тятя[42]? И эти… куда подевались?

Память у девки отшибло. Не до конца; но того, что с ней парни творили, не помнит! И как сама отбивалась – тоже.

А на следующий день у парня, что первым убежал, хозяйство его мужское и взаправду отсохло. Вскоре и сам помер. Двое других тоже недолго живы были – один в реке утонул, хоть и плавал лучше водяной змейки; другой в лесу пропал. Даже тела не нашли.

Вот тогда-то люди к Юпакше и заявились.

Ты, говорят, человек уважаемый, староста наш, и про тебя, или там жену твою, мы и слова худого сказать не можем – да только дочку твою приемную, подкидыша рыбьего, в поселке больше не потерпим. Трое парней через дуру сгинули, а что дальше будет? Убивать девку не станем, греха на душу не возьмем – а только чтоб ноги ее здесь больше не было!

• Предыдущая
• 34/94
• Следующая