Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон - Страница 42

• Предыдущая
• 42/94
• Следующая

Ветер мертвой хваткой вцепился в край плаща и трепал тяжелую ткань, как собака треплет шкуру только что освежеванного буйвола: и бросить жаль, ведь кровью пахнет! – и утащить невмоготу. За спиной Гангеи переминались с ноги на ногу двое дружинников в легких доспехах. Дружинникам давно надоело стоять здесь, на угловой башне, и тупо пялиться в сторону юго-западных холмов. В конце-то концов, царь Шантану уехал всего трое суток назад, уехал пышно, во главе внушительной свиты, и ждать его возвращения именно сегодня было глупо.

Почему не вчера?

Почему не завтра?!

Дружинников можно было понять: самого Гангею с нетерпением ожидали возле казарм. Весь хастинапурский гарнизон был по уши влюблен в молодого наследника престола. Во время учений новобранцы-желторотики и седоусые ветераны исподтишка косились в сторону сына Ганги: одобрит ли? кивнет ли? а если уж цокнет языком и по-детски взлохматит вороные кудри…

Впору пускаться в пляс, забыв, где ты и кто ты!

Ученик Рамы-с-Топором одобрял, кивал, иногда цокал языком и запускал пальцы в шевелюру – только дружинникам было невдомек, что вместо воинской потехи молодой царевич готов в любую минуту сорваться и уйти бродить по улицам Города Слона, толкаться на рынке между зеваками или часами стоять на крепостной стене, глядя вдаль.

Он так и не привык к Хастинапуру за эти четыре года.

Город вырастал навстречу тебе подобно Вритре-Вихрю, Червю Творца, созданному на погибель богам из сомы и огня. Он разлегся на холмах тяжкой тушей, свернув девяносто девять колец, выпятив костяные гребни башен – и оставалось лишь гадать, сколько народу поглотил ненасытный дракон. Броня Червя привела тебя в трепет: ты еще плохо понимал такие мерила, как йоджана и гавьюта[47], в лесах Курукшетры привычней было обходиться саженями или в крайнем случае посохами…

Ров перед насыпным валом, на котором возвышались крепостные стены, был в ширину наверняка не меньше сотни посохов. Высота вала… ты прикинул на глазок и решил, что если поставить на краю рва дюжину мужчин, одного на плечи другого, то верхний как раз дотянется до подножия оборонительных сооружений; а сами стены ростом вполне соответствовали валу.

Подъехав ближе, ты удивился странным отблескам, игравшим на насыпях и валу.

– Кирпич, – ответил на твой вопрос сотник царской охраны, гарцуя рядом на камбоджийском скакуне. – Стены положены всухую, из естественных глыб, и надстроены; а вал облицован кирпичом на битуме. В полторы сотни слоев. Периметр укреплений вокруг столицы – полдюжины гавьют будет… хвала Хастину, вашему досточтимому предку, мой господин!

Последнее сотник добавил торопливо, поймав на себе острый взгляд царя. Но в глазах доблестного всадника ясно читалось: "Дикарь! И эта голь перекатная – наследник?!"

Похоже, ему казалось: ученик грязного аскета-шиваита только и должен делать с утра до вечера, что умащаться пеплом от сожжения трупов и позволять своре бродячих собак лизать свое тело – а худшего осквернения даже представить было трудно!

Ты не стал обижаться. Ты смотрел в сторону чудовища на холмах и видел: можно выйти на кшатру, один против всех, в чистом поле или в лесной чаще. Обрушить на головы огненные стрелы, превратить землю в трясину, заставить непотребно плясать, испражняясь себе под ноги… Но здесь, под защитой Великого Рукотворного Червя, они были малоуязвимы. "Южные Агнцы" расшибли бы лоб о мощь крепостных стен, "Пишач-Весельчак" не дотянулся бы с равнины перед Хастинапуром до защитников столицы; лишь немногое из небесного оружия было способно совладать с Городом Слона – но, как назло, "Голову Брахмы" или "Людолова" запрещалось использовать против смертных.

Иначе оружие падало на голову ослушника, который осмелился вызвать его вопреки закону – кем бы ослушник ни был.

Закон-Дхарма, Польза-Артха и Страсть-Кама: три опорных столба мироздания… Говорят, перед концом света, в начале Эры Мрака, Польза станет наиглавнейшей – но пока что пальму первенства цепко держал Закон.

Дхарма.

Держава.

…Копыта и колеса прогрохотали по мосту, раскрылись створки ворот – Червь разинул одну из тридцати двух пастей и поглотил добычу.

Царя с новообретенным сыном.

И сын вновь почувствовал себя Индрой-Громовержцем. Но не грозным Владыкой Тридцати Трех, с громовой ваджрой в руках – увы, здесь больше подходило сравнение с Индрой, беспомощно озирающимся во чреве Вихря.

Отчетливо, пронзив раскаленной иглой ужаса, привиделось: стальные змеи, дыша бездымным огнем, наполняют небосвод – и лишь развалины дымятся на месте некогда величественной столицы! Да что там развалины – ведь ничего не останется, ничегошеньки, и будут потомки ломать головы над оплавленным кирпичом вала, спекшегося в единую массу… Неужели во всем Трехмирье сыщется нечестивец, что осмелится взять грех на душу?! Ведь даже Громовержец, убив-таки Вихря – дракона, но брахмана по рождению! – едва сумел потом очиститься от скверны! А тут не червь – город… люди…

Я в Городе Слона – о небо, можно ли было помыслить?!

Я в городе; да я ли один!

Ты даже не подозревал, насколько ты не один.

Сотни тысяч жителей! – знать, чернь, домовладельцы, гетеры, цирюльники, ремесленники и торговцы; брахманы, кшатрии, вайшьи-цеховики, шудры-работники, чандалы-псоядцы… После уединенного ашрама учителя и рыбацкого поселка такое количество народа казалось невозможным. Оно давило, заставляло ежесекундно оглядываться, и лишь на исходе первого года пребывания в Хастинапуре ты научился принимать людские столпотворения как должное. Иногда, сбежав от свиты, ты заходил в кварталы нянь и кормилиц, прогуливался по улицам, усыпанным по краям черным песком, а посередине – белым; бродил вокруг гостиниц и благотворительных заведений, часами созерцал величие храмов – и сознавал: люди создали свои собственные джунгли.

Им тут удобно жить, как обезьянам удобно в кроне ветвистых капитх, как змее удобно в извилистом желудке родной норы; как рыбе удобно в гуще водорослей.

Наверное, суровый Рама-с-Топором, выслушав подобные рассуждения, хмыкнул бы и заявил: да, здесь удобно длить существование, но не видеть Небо.

И добавил бы: именно поэтому старикам рекомендуется на закате жизни уходить в леса – толчея и суматоха повседневности мало располагают к подведению итогов.

Но образ учителя поблек, растворился в новизне. И тебе оставалось лишь повторять слова бродячих певцов, что голосили на всех перекрестках:

"Город был украшен двустворчатыми арочными воротами и окружен высокими стенами, огражден крепостными рвами и обеспечен военными машинами[48], а также укреплениями, трудными для приступа чужеземным царям. Дворцы изысканной архитектуры высились как горы, прекрасные дома от одного до девяти этажей, согласно «Канону Зодчих», стремили к небу коньки вычурных крыш; и на аллеях благоухали цветущие деревья. Знаменитый, бесподобный, блистательный город, он поистине превосходил все, что когда-либо видывали на земле…"

Ты стеснялся признаться самому себе, что полюбил Город Слона раз и навсегда.

Все это время из уст в уста передавалась история возвращения блудного сына. Обрастая домыслами и сплетнями, она превращалась в сказку, но еще не превратилась до конца – просто стала вдесятеро ярче, словно досужие языки расшили ее золотом и драгоценными камнями. Грех молчать, если первым среди восторженных рассказчиков был сам Шантану-Миротворец! – обделенный судьбой муж превратился в счастливейшего из отцов. Возможно, именно поэтому – а счастье туманит мозги похлеще пьяной гауды! – царь не стал ждать, пока родичи и двор успеют познакомиться с новоявленным царевичем, привыкнут к тому, что между ними и владыкой появился некто, заслуживающий почета уже по праву рождения… сомнительного, спорного рождения, не подтвержденного никем, кроме самого Шантану; но оспаривать слова царя?

• Предыдущая
• 42/94
• Следующая