Сеть для Миродержцев - Олди Генри Лайон - Страница 15

• Предыдущая
• 15/24
• Следующая

Год-два в сладостном плену вьюнков – и незаконченных дел не остается, душа обретает покой, а характер резко улучшается.

Увы, для меня подобное лечение подходило мало.

Как и для Брихаса.

– Ты лишил меня последней надежды, мальчик мой,– один-единственный вьюнок, самовольно опустившийся на плечо Брихасу, посерел и завял под взглядом Словоблуда.– Пока я не видел тебя, мне казалось, что я просто трусливый старый дурак…

– Лишил надежды? Я? Тем, что не сумел вскрыть нарыв над Курукшетрой?!

«Старый дурак!» – чуть не добавилось в запале.

Вспоминать о поражении было больно.

Во всех смыслах.

– Нет. Это я предвидел заранее… и не устраивай мне разноса – почему, мол, не предупредил?! Зря только силы растратишь. Просто я уже второй день живу в Эре Мрака. Я видел ее начало, и все пытался убедить сам себя – дескать, если постоянно ждать удара, то сонный фазан в кустах покажется тигром… Как видишь, убедить не удалось. Это тигр, настоящий тигр, с клыками и когтями, а фазан давным-давно ощипан и съеден…

– Второй день?

– Да, мальчик мой. Еще тогда, когда я встретил тебя, сонного и растрепанного, у лестницы. Еще тогда, когда ты…

– Когда я стал моргать? И умываться?! Что ты несешь, старик!

– Уймись, Владыка. Не пугай апсар, они ни в чем не виноваты. А для разнообразия,– Брихас извлек из складок своего одеяния маленькое зеркальце с костяной ручкой и протянул мне,– погляди на собственное лицо. Нравится?

Индра из полированной глади смотрел на меня.

Смотрел недоуменно – дескать, чего уставился?

– Смотришь и не видишь,– подытожил Словоблуд с подозрительным блеском в глазах.– Ты вот знаешь, что ныне, присно и во веки веков зрачки у Локапал должны находиться на одной высоте с ушными отверстиями?

Я хотел было спросить, откуда такие сведения – но промолчал. Раз говорит – значит, знает. Тем паче что зрачки у Индры в зеркале располагались явно выше сомнительного канона, сколько ни тяни воображаемые нити от глаз к ушам.

– Опять же лоб, нос и нижняя часть лица – каждая должна равняться в высоту тридцати двум ячменным зернам… Ладно, оставим. Ты изменился, мальчик мой. И изменился не только внешне. Индра, Владыка Тридцати Трех – вечный воитель. Гром и молния во плоти. Молодость и порыв. Индре не положено ни по чину, ни по духу замечать мелочи, оттенки и подробности. А вчера… ты ведь сразу заметил, что я к тебе присматриваюсь?

Он был прав.

Я это заметил.

– Что ты хочешь сказать, Наставник? Что я – не Индра?!

– Ты – Индра. Просто повторю еще раз: ты изменился. А раз это произошло, значит, настал конец света. Вернее, рассветные сумерки Эры Мрака, которые – как тебе наверняка известно – длятся сто божественных лет. Увы, и у Эры Мрака есть свой рассвет. Тебе это не кажется смешным, мальчик мой?

– Не кажется,– буркнул я, ничуть не покривив душой.

Пальцы сами собой тянулись к зеркальцу: поднять, убедиться, что зрачки у меня там, где положено, что ячменные зерна выстроятся на физиономии Громовержца в установленном каноном порядке, и что светопреставление – глупая шутка Брихаса.

– И мне,– вздохнул Словоблуд, закашлявшись всерьез и надолго.– Но, к сожалению, твой позор над Курукшетрой (я чуть было не приложился кулаком к его лысине) – это лишь следствие, а не причина. Чтобы понять мои слова, тебе достаточно лишь задуматься: где в Трехмирье есть место, куда ты со своей ваджрой не смог бы проникнуть?

Я задумался. И едва не подавился сомой. По всему выходило, что такого места нет. Куда Индру не приглашают, туда он войдет без приглашения; куда его не пустят, туда он войдет силой; от венчика лотоса до обители Шивы… да, именно так. Понятное дело, если я силой ворвусь в покои Разрушителя, я по горло обрасту заботами, учитывая любовь Шивы к незваным гостям – но Брихас спрашивал не о последствиях, а о самом факте проникновения!

– Такого места нет,– честно ответил я.

И поправился:

– До сегодняшнего дня не было.

– Было, мальчик мой. Неужели тебе надо напоминать, что даже перун Индры не уязвляет подвижника, сознательно предавшегося аскезе?! Проникни в кокон тапаса вокруг аскета, мой Стогневный, Стосильный и Стонаивный Индра! Попытайся, мальчик мой!

– Не хочешь ли ты сказать…

– Хочу. Потому что некогда я тоже,– Словоблуд грустно ухмыльнулся,– тоже любил Время в корыстных целях. Впрочем, эти вояки на Поле Куру делают то же самое по сто раз на дню, только не знают и не хотят знать… Ах, Кала, Кала, голубоглазая загадка! И твой рассказ о жизни Грозного был для старого Брихаса весьма поучителен. Хотя бы в том смысле, что ваш младший братец Вишну оказался прозорливей прочих – гораздо раньше заинтересовавшись природой Жара-тапаса! Впрочем, о чем это я?! Ведь Эра Мрака тогда еще не началась, а раз так, то Локапалам и в голову не могло прийти раздумывать над природой Жара! Есть? доступен? им можно пользоваться? – суры-асуры, ну и хорошо!

Я попытался представить Курукшетру – верней, чудовищное скопище людей, обуянных желанием убить себе подобного – в качестве аскета-великана, запеленутого в кокон Жара. Воображение можно было изнасиловать самым извращенным в Трехмирье способом, но результат все равно оставлял желать лучшего. Много лучшего. Не свихнулся ли он, мой велемудрый Наставник? Тогда все эти разговоры о рассветных сумерках, ячменных зернах, ушах и зрачках…

Ведь даже превратись Великая Битва в Великого Аскета, существо из миллионов воинов, объединенных «Песней Господа» – кровопролитие останется кровопролитием, а для подвижника закон ненасилия и кротости еще никто не отменял. Иные отшельники во время аскезы даже метелочкой муравьев сгребают, чтоб не раздавить бедняжку… а тут – народишко тысячами валится!

Аскеза?

Побоище?!

Второе явно предпочтительней…

– Ладно,– буркнул Брихас, уныло следя за моими потугами представить непредставимое.– Давай по-другому. Ты говорил, я слушал. Теперь говорить буду я.

И мне на миг показалось: сейчас старый Словоблуд похож на воеводу-предателя, собравшегося разглашать вражескому полководцу сокровенные тайны.

Видение мелькнуло и погасло.

– Банальности, мальчик мой, чаще всего оказываются правдой. Если вглядеться пристальней: Вселенная состоит из банальностей. Камешек к камешку, кирпичик к кирпичику; ненависть к ненависти, любовь к любви, голод к голоду и самодурство к себе подобному. Не надо быть великим мудрецом, чтобы знать: что банально, то вечно.

И самая обыденная банальность – Жар.

Тапас.

Ты никогда не задумывался, почему твоего приятеля Яму величают богом Смерти-и-Справедливости? Дело, в общем, не в Яме, а в том, что справедливость для ростка – это смерть семени. И гибель одного мира – всего-навсего рождение другого; большинство живущих просто-напросто не замечает, что, заснув в Трехмирье, они просыпаются в каком-нибудь Двадцати– или Единомирье! Сумерки обступают их со всех сторон, рушатся или возводятся опорные столпы Мироздания, а они натягивают затрапезное дхоти или одеяния раджи и, зевая во весь рот, тащатся вершить свои сиюминутные дела.

Опорожнять чрево, убивать завистника, пасти овец… банальность?

Нет.

Подлинное бессмертие.

Это нам, мальчик мой, любимцам суки-судьбы, к сожалению, зачастую не остается места в новой Вселенной – а им все как с фламинго вода…

Когда Дьяус-Небо уступил престол Митре-Другу и Варуне-Водовороту, сменив безграничность на двоевластие – мир умер и родился. Когда Митра был вынужден уйти в изгнание, а Варуна добровольно опрокинулся сам в себя, из повелителя небес став Океанским Владыкой; когда на их место пришла Свастика Локапал – мир умер и родился. Таяли снега, мужчины любили женщин, обжоры набивали брюхо, змеи грелись на солнышке, боги играли в кости, поочередно выбрасывая то «Кали», то «Быка»; а вокруг тихо умирала Вселенная.

Страдая в муках гибели-рождения.

• Предыдущая
• 15/24
• Следующая