Царь горы - Панов Вадим Юрьевич - Страница 55
- Предыдущая
- 55/85
- Следующая
– Молли, малышка, вспомни, как это у нас было. Неужели кто-нибудь драл тебя лучше? – Здоровенный негр положил руку на талию сидящей за стойкой женщины. – Шестьдесят.
– С женщинами ты управляешься хорошо, Юл, – признала та. – И орудие у тебя о-го-го…
– Вот и я говорю! – приосанился негр.
Трое его приятелей, оккупировавших столик в углу, встретили заявление проститутки одобрительным гоготом.
– Только потом внутри все ноет, – закончила женщина. – Так что сто баксов, Юл. Сто баксов и ни центом меньше.
– Молли, а если я дам тебе в глаз, затащу в туалет и трахну бесплатно?
– Тогда я пожалуюсь Махмуду, и он отрежет тебе…
Приставала почесал в затылке. Такое развитие событий его явно не устраивало, но и униматься здоровяк не собирался.
– Неужели ты сдашь меня этому мерзавцу?
– Неужели ты меня изнасилуешь?
– Я дам тебе шестьдесят баксов. Смотри, вот, три бумажки по двадцать. Умеешь считать?
– Сто.
Ответ вызвал у приятелей негра очередной приступ веселья.
– Юл, пообещай на ней жениться!
– Сделай это на половину длины!
– Предложи расплатиться чеком!
А когда шум слегка поутих и негр открыл рот, чтобы достойно ответить приятелям, прокуренный бар неожиданно наполнился низким густым голосом.
– Печальная история приключилась однажды в Луизиане, в поместье полковника Иезекии Харриса.
Фразу произнес мужчина, сидящий через два табурета от Молли. Он появился в баре с полчаса назад и все это время угрюмо пил, опрокинув уже не меньше бутылки виски. Темная, наглухо застегнутая куртка, темные штаны, грубые ботинки и черная вязаная шапочка, низко надвинутая на лоб. Работяга или бродяга – какая разница? Неудачный день или просто устал? Подобные посетители не редкость в ночных заведениях. Не каждый день есть повод для веселья.
До сих пор мужчина не привлекал к себе внимания, но его голос заставил всех присутствующих обернуться. Хотя, как казалось, говорил он только для себя. Во всяком случае, мужчина так и не поднял взгляд от стойки, на которой его ожидала очередная порция виски.
– История эта неизвестна. Она не послужила основой для романа или рассказа, и Голливуд никогда не снимет по ней кино. Просто эпизод, о котором постарались забыть те, кто стал его свидетелем.
– Что за история?
Но вопрос Молли задала напрасно – мужчина не собирался умолкать.
– Уже случился Геттисберг, и Конфедерация Южных штатов гибла на глазах. Армия северян победным маршем шла по благословенным краям, и один из ее отрядов вышел к поместью полковника Харриса. К этому времени старый Иезекия остался один. Его старший сын погиб в самом начале войны, младший утонул, а дочь – вот ведь ирония судьбы! – дочь жила в Чикаго. Она вышла замуж за отличного янки и родила двух детей. Негры…
– Эй, парень, что за слово ты только что употребил? – громко осведомился Юл. – Не хочешь ответить за оскорбление?
– Пусть он закончит, – попросила Молли. – Потом поговорите.
И опять она напрасно подала голос: мужчина не обратил на выступление Юла никакого внимания.
– Принадлежавшие полковнику негры разделились. Одни предлагали разграбить и сжечь дом, другие же не хотели трогать хозяина. Харрис, чего скрывать, был изрядной скотиной, человеком жестким и властным. Но, даже учитывая эти обстоятельства, часть его рабов считала, что нельзя отвечать ему тем же. Они, знаете ли, верили в христианские ценности.
– Ты на что намекаешь?
– Когда подошли северяне, взвод кавалеристов, рабы еще не успели ничего предпринять. Поместье стояло нетронутым, и лейтенант решил расположиться в нем на ночлег. Ему сказали, что старый полковник заперся внутри, но северян это не остановило. Они приблизились к дому. Иезекия начал стрелять.
Мужчина выдержал паузу, но на этот раз его не перебили: посетители молча слушали рассказ.
– Ему было восемьдесят четыре года, и ни одного шанса на победу. Но Харрис решил умереть хозяином своей земли, он не мог даже представить, что будет жить как-то иначе. Он сам навязал врагу последний бой и погиб на пороге собственного дома.
Снова пауза, и снова тишина.
– Лейтенант – к слову, полковник ранил его в плечо – не позволил бывшим рабам и своим солдатам издеваться над телом Харриса. Старика честно похоронили. Без почестей, разумеется, но с уважением. Большая, знаете ли, редкость в те дни.
– Эй, белый, ты расист! – Юл оглядел собутыльников. – Он ведь расист! Поганый конфедерат.
– Оставь его в покое, – пробурчал бармен. – Он пьян.
– Трезв он или пьян, все равно! Я ненавижу расистов! – Юл сделал шаг к мужчине, но остановился. – Ты, подлая белая скотина, презираешь меня и моих братьев! Ты считаешь нас рабами! Ты, вонючий южанин!
– Зачем ты рассказал эту историю? – тихо спросила Молли.
– Я думал вслух, – ответил мужчина.
– О чем?
Незнакомец улыбнулся.
– Полковник Харрис был осколком старого мира, возможно, последним осколком. Плохой это был мир или хороший, меня не волнует. Другой. И со смертью старика этот мир исчез безвозвратно. Все когда-нибудь уходит, а мы не всегда замечаем, не всегда понимаем, что шагнули за порог, навсегда отказавшись от прошлого.
– Я с тобой разговариваю, подлец!
Но Юл пока не решился приблизиться к обидчику и оскорблял его с почтительного расстояния.
– Нам кажется, что прошлое невозможно потерять. Это заблуждение. Оно не менее эфемерно, чем будущее. – Мужчина посмотрел Молли в глаза. – Еще вчера ты сидела на коленях у бабушки, сегодня это лишь фотография в альбоме, который редко, очень редко раскрывают, завтра – лишь слова, послезавтра старушка исчезнет из памяти навсегда.
– Не говори так, – прошептала женщина. По ее щеке скатилась слеза.
– Можно считать себя потомком отчаянных людей, храбрых землепроходцев, пешком прошедших через весь континент, но если в твоих глазах похмельная муть, между зубов застрял непережеванный бургер, а все физические усилия ограничиваются нажатием кнопок на телевизионном пульте, то кому какое дело до твоих предков? И традиции превращаются в карнавальные забавы…
– Юл, он над тобой смеется!
– Он на тебя не смотрит!
– Дай ему!
– Дай как следует!!
Здоровяк наконец решился и вплотную подошел к мужчине в черной шапочке.
– Все, белый, ты доигрался!
И перелетел через столик, пропустив тяжелый удар в челюсть.
В баре стало очень тихо. Незнакомец вновь повернулся к проститутке и с легкой улыбкой приказал:
– Уходи отсюда.
Она поняла, что произойдет дальше. Испугалась, похолодела, но нашла в себе силы попросить:
– Не делай то, что решил.
– Глупый совет, – вздохнул мужчина. – Если решил, то надо делать обязательно.
Один из дружков Юла помог негру подняться. Остальные, хмурые, злые, медленно направились к незнакомцу. Бармен потянулся за револьвером.
– Они не виноваты. Они просто пьяны.
– А у меня очень, ОЧЕНЬ плохое настроение. Я всего лишь хотел выговориться.
– Не делай…
– Уходи.
Молли сползла с табурета и попятилась к дверям.
Всем известно о холоде, царящем в душе масана, о сковывающем ее ледяном панцире, о том, как медленно бьется живущее чужой кровью сердце. Нормальная температура вампира всего пятнадцать градусов, кожа его бледна, ей не суждено увидеть солнце, пронзительно красные зрачки позволяют прекрасно ориентироваться в темноте, но одновременно дают знак – убийца! Хищник. Безжалостный хищник, вынужденный убивать, чтобы жить.
И холод.
Невыносимый холод, отступающий лишь когда сердце наполняет кровь разумного.
Клаудия имела все, о чем могла мечтать женщина семьи Масан. Дочь Александра Бруджи, истинного кардинала, легенды Саббат. Обожаемая дочь – после гибели жены старый барон перенес на младшего ребенка всю нежность, всю любовь, на которую был способен. Клаудия не знала слова «нет». Любые ее капризы и прихоти исполнялись неукоснительно. Ей позволялось все, и даже чуть больше.
- Предыдущая
- 55/85
- Следующая
