Сад для бегонии - Сазанович Елена Ивановна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/27
• Следующая

Я смотрела на этого человека. Красивого, сильного, мускулистого. Оболочка. Бравада. Блестящая мишура. За которой скрывалась гнилая, трусливая, ничтожная душонка. Неужели его могла полюбить моя мать? Неужели она не смогла разглядеть эту гниль. Сочившуюся из всех уголков его мелкой душонки?

Нет. После отца она не могла никого полюбить. Она придумала эту любовь. Спасаясь от боли и одиночества. И пытаясь спасти меня. Пожалуй. Он говорил правду. Что любил мою мать. Но разве такая любовь, такая мелкая трусливая любовь могла помочь и спасти? Никогда… Такая любовь способна только на уничтожение.

Локарев молча слушал наш разговор. Он наверняка удивился. Что я не девчонка-фанатка. Таскающаяся по подвалам. И распевающая его песенки. Но свое удивление он оставил при себе.

Он только спросил. Желая еще спасти свою семью. Он только спросил. Желая обмануться. Желая, чтобы правда была совсем другой.

– А Марта?

– Марта? – Роберт с жалость посмотрел на Локарева. – Я точна не знаю, какую роль играет Марта. Но далеко не последнюю. Думаю, ее так же приставили ко мне, чтобы убедить в необходимости твоей смерти. И думаю. Если бы твоя смерть случилась. Следующим на очереди был бы я. И не без помощи Марты.

– В любом случае – пиши, – приказала я.

Он под диктовку написал письмо, в котором сознавался, что имеет отношение к покушению на Локарева. Протянул мне. И сказал.

– Не думаю, что оно вам очень поможет. Тут замешано много людей. О которых я и не подозреваю. И они в любом случае тебя убьют, Локарев. Даже если ты с этой бумагой прямиком отправишься в милицию.

– Не такие мы дураки, господин Роберт, – усмехнулась я. – Никто в милицию и не отправиться. У нас, слава Богу, есть тысячу мест, где мы сможем временно укрыться. А за это время ты переговоришь со своим дядей. Вряд ли он пожелает подставить твою голову. Да и ему самому вряд ли захочется выставлять прилюдно свое грязное бельишко. И тогда он договориться со своими высокопоставленными дружками, чтобы они оставили нас в покое. Только тогда мы объявимся. Но записочку эту упрячем в надежном месте. И если с нами что-либо случиться, она дойдет до нужного адресата. Вот так.

– Вы хотите завести дело?

– Народ должен знать своих героев. И какая-нибудь газетенка нам обязательно в этом поможет. Особенно, если речь идет о Локареве. Страна еще помнит своих кумиров. Довольно скандальная произойдет история, если он погибнет. В любом случае. Такой вариант для тебя лучше, чем наша смерть. После смерти можно гораздо больше доказать, чем при нашей жизни. И если ты даже попадешь под суд, у тебя будет гораздо больше шансов выкрутиться. У тебя не так мало покровителей. Видишь, милый, наше благородство не знает границ, – на моих губах промелькнула саркастическая ухмылка.

Нам больше нечего было делать в этом богатом доме. В котором, судя по остановке могли раздаваться звуки рояля, звон хрустальной посуды. Мерцать в полумраке свечи. Царить благодушие и покой. Но сегодня в нем кроме ханжества, жлобства, предательства и низости ничего нельзя было разглядеть. И мы, связав на всякий случай Роберта, поспешили удалиться. Правда при этом я не забыла про бутылочку розового мартини, пиво, шоколад и сушеные кальмары. И загрузив все в кожаную сумку Роберта, бросила ему на ходу.

– А теперь можешь вызывать милицию. И заявить об ограблении дома. Правда, при описании преступников, не забудь назвать точные приметы. Им это понравится. А нам эти вкусности пригодятся. Эх, и повеселимся же мы сегодня. Ты не против, Роберт? Ну, и идиотское же имя ты себе выдумал. Робота напоминает. Впрочем, тебе под стать. Вместо мозгов – пружины. Вместо сердца – гвоздь…

Мой словесный поток, пожалуй бы, никогда не иссяк, если бы не Локарев. Смеясь, он схватил меня в охапку и поволок к выходу.

И уже на улице. Он совершенно неожиданно набросился на благоухающие розы. И безжалостно нарвал их столько. Что они не вмещались в две руки. Он встал на одно колено. И шутливо преподнес их мне. Розы падали на песчаную дорожку. Оставляя за нами путь усыпанный алыми, белыми, розовыми цветами.

– Зачем столько аромата? В нем можно и задохнуться, – уже в машине спросила я Локарева.

– Ну, не одному же роботу наслаждаться благоуханием этих божественных цветов. К тому же я должен отблагодарить одну маленькую принцессу в рваных джинсах за мое очередное спасение.

– И от кого, если не секрет, я тебя сегодня спасла?

Локарев замолчал. Задумался. И наконец выдал.

– Пожалуй, от себя самого.

Наш старенький запорожец в ответ дерзко рванулся с места.

И я уже знала куда держать путь. И Локарев уже не спрашивал, куда мы едем. Он мне уже доверял.

Этот дом стоял на отшибе города. Совсем маленький. Наполовину разваленный. С запущенным садом и наполовину подгнившей крышей. С незаасфальтированными, размытыми от проливного дождя дорогами.

После шикарного особняка Роберта он выглядел жалким уродцем. И тем не менее. Несмотря на задымленный воздух. Мне здесь дышалось легче.

И я бросила мимолетный взгляд на Локарева. Ему это место не могло понравиться. И я ожидала саркастических замечаний в адрес этой несчастной избушки. И тем не менее. Я ошиблась.

Локарев задумчиво смотрел на этот незатейливый пейзаж. И на его губах блуждала грустная улыбка.

– Мне это место напоминает детство, – наконец тихо произнес он.

– Детство? – я искренне удивилась.

Мне всегда казалось, что у таких как Локарев и его бывший дружок не может быть подобного детства.

– Ты знаешь, девочка, ведь я вырос в очень похожем доме. Я прекрасно помню этот густой запах хвойного леса вперемежку с заводским дымом. И совсем маленькая речка с мутной водой и почерневшим илом. В которой невозможно купаться. Но мы всегда там плавали. А потом босиком. Еще не просохшие от воды. Бежали наперегонки домой. Откуда раздавался такой аппетитный запах яичницы… Знаешь, по моему, я ничего вкуснее так в жизни и не съел. Я перепробовал множество самых разнообразных, самых экзотических блюд и напитков. Но никогда не повторилось то сладостное ощущение, когда захватывает дух от удовольствия. Эта холоднющая вода из колодца. И горьковатый привкус пригорелой яичницы. Возможно, с возрастом притупляются вкусовые рецепторы. А, возможно, их притупляет атмосфера. В которой живешь. Когда приходится все время напрягаться, чтобы не опозориться. Не перепутать вилки для рыбы и для устриц. Когда на лице нужно изображать умеренное удовольствие. Тогда уж точно не соображаешь, что тебе нравиться, а что – не очень.

Вот это да! Оказывается. У этого новоявленного дельца и денди было трудное детство. Мое детство было совсем иным. И тем не менее я пришла к рваным джинсам. Безденежью. И преступлению. И кто так нелепо перетасовывает карты? Или все же в такой перетасовке есть смысл?

Мы выскочили из машины, сразу же попав под проливной дождь. И пробираясь сквозь дорожную грязь. Промокшие, продрогшие, с тяжеленной сумкой, забитой бутылками и пакетами. И огромным букетом роз. Ввалились в дом моего друга Ромки.

В доме пахло сыростью и жареной яичницей, над которой колдовал возле печи Ромка. На звук наших шагов он резко обернулся. И присвистнул от удивления.

– Боже, какие гости пожаловали… – растерянно пробормотал он.

В комнате стоял полумрак из-за пасмурной, дождливой погоды. И я поначалу не разглядела Ромку. И приблизилась к нему. И только тогда заметила. Как он изменился.

Я часто думала. Что трудности изменяют человека в лучшую сторону. Закаляют его физически и моральной. Потому что легкая безбедная жизнь в основном приносит человеку толстый живот, обвисшие щеки, двойной подбородок и ленивый, безразличный взгляд.

Ромка изменился в лучшую сторону. И пришла моя очередь удивляться. Коротко обстрижные волосы открывали его большой лоб. Веснушки стали ярче, что не портило заостренное лицо, а придавало ему обаяние. Ромка даже стал выше ростом. А в зеленых прищуренных глазах застыл мягкий задумчивый свет.

• Предыдущая
• 19/27
• Следующая