Спроси у Ясеня - Скаландис Ант - Страница 109
- Предыдущая
- 109/125
- Следующая
Татьяна ринулась к Фернандо. Она же медик! Кого звать на помощь? Медсестра, ядрена вошь! Была когда-то… Но ты же не все забыла, лохудра, ты же вспомнишь! Ты вытащишь его, сучара, вытащишь!
Пульс нитевидный, дыхание прерывистое, бледность почти смертельная. Она делал ему искусственное дыхание и массировала грудь. Кажется, наконец, он стал дышать ровнее, кажется…
Но почему никто не идет?
Она снова бросилась к окну, она достала из сумочки "беретту" и трижды выстрелила в небо, и снова кричала теперь уже на "классическом афганском" (это что-то среднее между пушту, дари и русским матом)…
Распахнулись высокие двери, влетел Бенжамино, а через три минуты был врач, и Лаура, и Сиропулос с Корнелио, и Лешка Ивлев с Маратом.
К утру стало ясно: Дедушка будет жить. Даже Ковальского вызывать не стали, только беседовали с ним по телефону. А еще, на минуту придя в себя Базотти прохрипел, что Татьяна ни в чем не виновата. Бывает же! А она и не подумала об этом. Элементарная вещь: тот же Бенжамино мог запросто убить ее, не дождавшись этих слов старика.
Вот так, не узнав ничего, она летела назад, и под крылом висели мрачные почти черные грозовые тучи, а наверху в ослепительной синеве гигантской кварцевой лампой сияло солнце.
Такое же солнце лупило теперь в ветровое стекло бандитской "тойоты" и в жалкую, осиротевшую крышу белой "нивы", скачущей по полям.
Может она хоть раз в жизни сделать доброе дело? Вот этот нелепый бородач ждет сейчас избиения, ареста, может быть, смерти, а она подарит ему свободу. Ведь подарит же?
Ну, а вот, наконец, и вертолеты!
– Можно я выпью? – спросил Тимофей.
Спрашивал он у Маринки, потому что вез с собою бутылку "привета" и бутылку "славянской", но, к сожалению, было не совсем понятно, придется ли еще садиться сегодня за руль. Откликнулся однако парень из вертолета.
– На, выпей, – протянул он Тимофею фляжку.
Во фляжке оказался восхитительный коньяк. Тимофей готов был поклясться, что французский.
Не к месту вспомнились чекисты сталинских времен, которые во время ареста, по воспоминаниям очевидцев, предлагали врагам народа леденцы монпасье. Ассоциация была не случайной.
Подъехавшая довольно скоро рыжая девчонка на "тойоте" небрежно кивнула вертолетчикам, мол, всем "вольно", ребята, и предъявила удостоверение капитана ФСБ. Тимофей долго вертел его в руках, при этом Маринка заглядывала через плечо, а потом они оба быстро сникли. Вот когда Тимофей попросил выпить. Присутствие духа окончательно оставило его, губы снова задрожали, руки затряслись, а так не хотелось второй раз расплакаться, да еще в присутствии такой эффектной рыжей чекистки. Черт, сколько же ей лет? Тридцать пять? Меньше? Да и одета не солидно: джинсы какие-то, курточка… И еще на кого-то жутко похожа, на актрису известную, что ли?
Все эти мысли завертелись чуть позже – после доброго глотка коньяку. А поначалу был просто животный страх, точнее совковый страх. Это в милиции еще можно худо-бедно кричать о демократии и правах человека, а ВЧК-ФСБ приходит как смерть с косой, тут хоть ругайся, хоть плачь – головы уже не сносить. "Но я же не предавал Родину, я только матрас плохо привязал!" – чуть было не заорал Тимофей.
Потом он постепенно пришел в норму (кино-то продолжалось!), правда Маринка, глянув на запоздало похмеляющегося мужа, окончательно впала в уныние.
Начался вполне обычный допрос. Прямо не отходя от кассы, в полевых условиях, то есть в салоне "тойоты". Допрос вела сама капитан. (Или правильно сказать "капитаниха"? Ведь капитанша – это жена капитана.) Мальчики болтались снаружи. Бланков у чекистки не было никаких, она достала только блокнот и туда быстро все записывала.
Документы на автомобиль, водительские права, паспорта, место работы, цель поездки, причина движения с большой скоростью, причины плохого крепления груза, видел ли где-то раньше людей из "форда", их машину, хорошо ли представляет Тимофей меру своей ответственности. Потом вопросы кончились и рыжая офицерочка ФСБ впала в транс. Она минуты три сидела молча и что-то писала, а может быть, рисовала в своем блокноте. Да, точно, рисовала. Тимофей вытянул шею и увидал уже почти законченную картинку, блестяще выполненную в стиле западных комиксов: покореженная иномарка с торчащим из нее диваном и рядом стоит он, Тимофей. Все очень похоже.
Его аж холодный пот прошиб. Подумалось вдруг: "Что же они там, у себя в ГБ рисунки используют вместо фотографий? Как в американских судах?" И тут же изумился бредовости собственного предположения. И заерзал на сидении нервно и нетерпеливо. Чекистка обернулась, приоткрыла дверцу, сказала:
– Вась, дай ему еще глотнуть.
Вася не замедлил подчиниться, и Тимофей вновь с наслаждением глотнул. Маринка сидела, закрыв лицо руками. Казалось, даже не слышала ничего.
– Мне нельзя в тюрьму, – неожиданно для самого себя проговорил Тимофей. – У меня дома ребенок беременный. А на тесчима надежда слабая.
Беременным ребенком Редькины между собой звали Верунчика. Можно только гадать, как это шутливое прозвище, да еще вместе с непонятным словом "тесчим" сорвалось у Тимофея с языка.
– Ваш муж бредит? – спросила рыжая у Маринки без малейшего намека на улыбку.
– Нет, нет, – залопотала Маринка, – нашей дочке восемнадцать, она действительно ждет ребенка, она замужем, а тесчим – это мой отчим, второй муж моей матери, Тимофей ему…
Она потерянно замолчала, вдруг догадавшись, что все эти подробности ФСБ абсолютно ни к чему.
– Ну, вот что, отчим беременный, – заговорила, наконец, чекистка. (Они оба так и звали ее про себя чекисткой – корочки видели, а имя вылетело из памяти напрочь.) – Дело ваше мы пока ни в милицию, ни в прокуратуру передавать не будем. Этот протокол сохранится только у нас. Распишитесь вот здесь.
Тимофей расписался, не читая, под совершенно несерьезным протоколом в ее дурацком блокноте с картинками. Это был абсурд, полнейший абсурд!
– Но и вы, гражданин и гражданочка, будете молчать, – продолжала чекистка. – Если хоть кто-то, кроме вас двоих, узнает о том, что здесь произошло, вся Федеральная служба безопасности не даст и тысячи рублей за ваши жизни. Понятно?
– Понятно, – еле слышно просипел Тимофей.
– Вот мои телефоны. При любых осложнениях звонить только мне и срочно. Звонить обязательно, кто бы не начал интересоваться этим делом: официальные организации или частные лица. И еще: желательно как можно скорее выучить номера наизусть и эту бумажку уничтожить. Не для меня, подчеркиваю, для вас желательно. Теперь вы свободны. Но мы вас можем вызвать в любой момент. Все. Счастливо отдохнуть.
От такого неожиданного финала Тимофей вдруг набрался наглости и спросил:
– А вы их ловили, что ли, тех мужиков в "форде"?
– А вам это надо? – чекистка спросила, не оборачиваясь. Спросила спокойно, негрубо, как-то, что ли, сочувственно. Тимофей даже не обиделся, он только враз понял: ему это не надо.
Последнюю часть пути супруги Редькины проехали благополучно: гаишников не встретили и в дерево не впечатались, а с верхнего багажника ронять было больше нечего. И снова они молчали: почему-то совсем не хотелось обсуждать случившееся. Только выучили телефоны и имя капитана – Иванова Татьяна Вячеславовна – и проверили друг друга, а бумажку сожгли в пепельнице. Тимофей отлично вел машину, совсем он не был пьяным от очень умеренной дозы хорошего коньяка. Зато на даче, как приехали, напился почти сразу. Маринка даже не ругалась. Сама она напиваться не любила и не умела, но в этот раз тяпнула тоже прилично. А еще, на нервной почве, должно быть, съела немереное количество яблок.
В газетах поднялась невероятная шумиха по поводу убийства видного бизнесмена, президента трастовой компании "Экодром", кандидата в депутаты Государственной думы Тихона Скобякова. Ни одно издание не упоминало еще одного самого главного титула Тихона Петровича – вор в законе. Большая часть журналистов ничего не знала об этом, а той меньшей части, которая могла знать, очевидно, объяснили, о чем нужно писать.
- Предыдущая
- 109/125
- Следующая
