Спроси у Ясеня - Скаландис Ант - Страница 108

• Предыдущая
• 108/125
• Следующая

– У тебя были женщины все эти годы?

После многолетнего общения по-английски легко, перейдя на русский, говорить человеку "ты". Даже если он – восьмидесятисемилетний старик. Это была часть ее плана – ошарашить Дедушку неуважительным обращением и не совсем приличными вопросами. Базотти воспринял спокойно и то, и другое.

– Много женщин, – сказал он. – Даже очень много, но не одну из них я не любил.

"Врет, – мелькнула мысль. – Врет, что много. – А потом сразу еще одна: – Интересно, когда мне будет восемьдесят семь, я тоже смогу трахаться, как собака Баскервилей?"

Дедушка смотрел на нее более чем странно, но потом разлил вино по бокалам и внезапно сменил тему:

– Извини, – сказал он. – Ты же приехала ко мне по делу, а я, старый дурак, даже не удосужился выслушать мою рыжую девочку. Рассказывай, милая, я буду слушать.

Это был еще один фортель с его стороны. Грустное полотно "Неравный брак" сменилось лубочной картинкой "Внучка в гостях у дедушки". Только не расслабляться! Верба стиснула зубы и в последний раз собралась с мыслями.

– Можно я буду звать тебя просто Фернандо?

– Конечно, можно.

– Ты ведь не дедушка мне. И даже не начальник. Я никогда тебя начальником не считала. Ты был для меня просто авторитет, уважаемый человек, а еще – человек-загадка. Ты очень многого о себе не рассказывал. И о других – тоже. Все это казалось несущественным, пока мы были вместе и делали общее дело. Я прощала тебе таинственное молчание по очень важным для меня вопросам. Но после семнадцатого августа все стало по-другому, Фернандо. Я ждала почти два месяца. Я слушала Тополя и Клена, слушала Кедра. Я слушала Сиропулоса, Кумахиру и тебя. Но больше никого не хочу слушать. Потому что устала от вранья и недомолвок. Я должна знать правду. Я должна знать все, что знаешь ты, Фернандо. Нет, не для того, чтобы спасти организацию. Ее спасут (или погубят) другие. Мой святой долг – отомстить. За Машку и за Ясеня. Я знаю, что их убил один и тот же человек. И ты поможешь мне найти его. Иначе…

– Иначе ты убьешь меня прямо сейчас, – неожиданно перебил Базотти.

"Это такая неудачная шутка? Господи! Да в его глазах настоящий страх! Неужели? Зачем мне убивать его? Это же бред!"

– Нет, – сказал Татьяна, – иначе я перестаю работать на тебя и начинаю работать против.

– Хорошо, – вздохнул Дедушка, – что конкретно тебя интересует? Какая правда?

– Пожалуйста, очень конкретно. Кем был полковник Чистяков? Когда и как вы встречались с Андроповым? Кто еще при этом присутствовал? Кто и зачем послал Паоло Ферито в Москву, а потом убил его? Седой? Тогда кто он и где его искать? Кто убил генерала Трофимова? Опять Седой? Кто отдавал приказ Григорьеву давить нас всех, начиная с Ясеня? Еще раз Седой? Но ведь седых на свете слишком много, а волосы можно, как выяснилось, и зеленой краской покрасить. Так кто же девять лет назад послал следить за мною майора танковых войск со шрамом через все лицо?!

– Стоп, Танечка, стоп, – прошептал Базотти. – Ты слишком, слишком много знаешь. Еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть, и ты все поймешь сама, без моей помощи. Но ты приехала сюда, значит, я должен рассказать.

Он медленно выпил вино и вновь наполнил бокалы. Татьяна осушила свой залпом, едва перестала говорить.

– Это позор моей жизни, – произнес, наконец, Дедушка. – Постыдная тайна, которую я не открывал никогда и никому. Ты будешь первой. И после того, как узнаешь все, наша совместная работа станет нереальной. Быть может, ты и не станешь работать против, но из службы ИКС наверняка уйдешь. Сегодня я хочу быть до конца откровенен с тобой.

Он снова помолчал.

– Я просто люблю тебя, Татьяна. Люблю давно, так давно, как ты и представить себе не можешь. Я видел тебя во сне еще в Неаполе и на Сицилии задолго до твоего рождения. Я мечтал о встрече с тобой, когда ты еще совсем ребенком покоряла сердца поклонников на катках всего мира. Я мечтал о любви с тобой все эти долгие годы. Но где был я и где была ты? Мне восемьдесят семь лет. Тебе – тридцать два. Скажи, ты способна увидеть во мне мужчину? Честно скажи!

– Да, – ответила Верба.

Она говорила честно. Она видела в нем мужчину и восемь лет назад, здесь же, в Майами, и позже – в Неаполе, и еще позже опять в Майами, и на всех общих сборах, включая Зелену Гуру, где она просто элементарно угадала, прочла его мысли.

– Тогда я прошу тебя, Татьяна. Полюби меня. Хотя бы на одну ночь. Сегодня, сейчас. Потом это будет невозможно. Я знаю. Сегодня – последний шанс. А потом я расскажу тебе все. Тогда любви не станет. И я смогу умереть.

Он говорил это все, стоя перед ней на одном колене и держа в руках ее ладонь. Потом поднялся и сел, закрыв лицо руками.

"Ну, что, утешать старика? Да нет, ему это сейчас не нужно. Лучше наоборот – погрубее и попроще, как с ровесником. Давай, чува, вспоминай молодость. Нынешняя смена у "Интуриста" небось и не мечтает о таких клиентах. Давай, ласточка, счастливую улыбку, влажный блеск в глазах и – вперед!"

– С чего начнем, солдатик? – игриво поинтересовалась Верба.

– Станцуешь? – спросил Базотти, буквально замирая от предвкушения.

– Запросто, – сказала Татьяна.

– Тогда – подъем. Сейчас будет музыка. Я тут специально приготовил.

И когда грянули первые аккорды, она начала танцевать. Только совсем не то, что хотела. Музыка была сильнее ее.

Как исполнять эротический танец-стриптиз, Татьяну учить было не надо. Она бы сама кого хочешь научила. Но музыка… Это была мелодия зацепинской "Песенки о медведях" в той самой аранжировке восьмидесятого года. Виталий Иваныч Крайнов пустился тогда на уникальный эксперимент: они сделали показательный номер вчетвером – Чистякова-Снегов, Лозова-Ковальчук. Как они работали над этим номером! Сколько души вложила в него Эмма Борисовна! А какой восторг был у публики! И какой восторг – еще больший, безудержный, юношеский восторг – испытывали они сами! Больше никто и никогда в мире не делал такого. Никто и никогда.

Теперь, без коньков и без партнеров, она не могла повторять в точности всех движений, но руки-то помнили, ноги помнили, и она танцевала с настоящей счастливой улыбкой, как пятнадцать лет назад и изображала все – все, вплоть до прыжков, благо помещение позволяло. И она скидывала одежду не для того, чтобы соблазнять, а просто потому, что одежда мешала… Это было полнейшее безумие. Но, кажется, Базотти чего-то такого как раз и ждал.

А потом звучали другие мелодии, тоже из ее старого ледового репертуара, и она уже включилась в эту странную игру, и стремительно взрослела, превращаясь из девочки в робкую, стыдливую девушку, в пылкую, распутную девицу, в страстную, умудренную опытом женщину. И последний очень восточный, запредельно сексуальный танец она исполняла уже абсолютно голой, используя все возможности своего натренированного тела.

И Базотти, который сначала сидел развалясь, как все эти похотливые козлы в ночных клубах, встал, заведенный ею, аплодировал в такт и даже начал пританцовывать. Потом привалился к витому столбику балдахина, вцепился в него руками, словно уже обнимал Татьяну, и был не в силах тронуться с места, и тяжело дышал, а она его раздевала. И когда раздела полностью, – в это было трудно поверить – перед ней стоял не старик, а мужчина, сохранивший крепкие мышцы и способность к полноценной, мощной эрекции. Она даже возбудилась и начала ласкать его…

И тут для Базотти все кончилось. Он застонал и, извергая семя, рухнул на пол.

Татьяна пересекла спальню и выключила музыку. Потом налила полный бокал вина и жадно выпила. Потом посмотрела на Фернандо. Он лежал в той же позе, не шевелясь.

Господи!

Она кинулась к окну, неодетая, распахнула его и закричала что было сил по-итальянски:

– Aiuto! Aiuto![2]

Господи, почему по-итальянски? Это же Майами. И почему надо орать в окно? Средневековье какое-то!

Но она ведь не знала, где у него тут всякие важные кнопки, она не знала даже ни одного местного телефона.

• Предыдущая
• 108/125
• Следующая