Спроси у Ясеня - Скаландис Ант - Страница 107
- Предыдущая
- 107/125
- Следующая
– Тормози!
– Зачем? – шепнул Тимофей и не стал тормозить.
В руке у девушки из "тойоты" покачивался теперь красный прямоугольничек.
– Блеф! – яростно зашептал Тимофей. – Тоже мне мусориха нашлась!
Он вдруг заметил, что свистящий шепот в этом шуме слышен лучше, чем обычный голос.
Ну, что ж, кино, так кино!
Тимофей затормозил резко, но все же на безобразно высокой скорости пересек разделительную полосу, поросшую травой и, к счастью, довольно ровную в этом месте, проскочил метров пятьдесят по встречной и, лихо перелетев придорожную канавку, запрыгал по кочкам заливного луга, как заяц.
Маринка, несколько раз стукнувшаяся обо что только можно было, шипела от боли и кричала:
– Ты что творишь, идиот?!
– Все нормально! – радостно рычал Тимофей. Мы сейчас оторвемся. Куда ей на этой пижонской тачке по пересеченной местности!
Пижонская тачка катила, разумеется, по асфальту, правда, теперь по встречной полосе, с зажженными фарами и не торопясь. Явно высматривала удобный съезд на травку. А Тимофей тоже мечтал о хорошей грунтовке, лучше всего – уходящей в лес. Лесок виднелся, правда далеко, а вот грунтовки не было, и он все забирал и забирал левее, к этому лесу, по проклятым луговым кочкам…
Кончилось все весьма прозаично, хотя и по-киношному. Они услышали шум мотора над головой, и поняли, что это ГАИ. Тимофей до последнего момента не хотел верить, что прилетели за ними, но когда чертова вертушка села в двадцати метрах прямо по курсу, и из нее выскочили двое в камуфляжке – один с "калашом", другой с пистолетом, он даже не заметил, что вертолет военный, а не милицейский – ему уже было все равно. Тимофей скрестил руки на баранке, уронил голову и заплакал. А Маринка все твердила и твердила, назойливо, как заведенная:
– Ни в чем не сознавайся. Ты понял? Ни в чем не сознавайся. Это не милиция. Не милиция это. Ни в чем не сознавайся. Ты понял? Ни в чем…
Белая "Нива" прыгала по кочкам, как хромой, подстреленный заяц. Удивительно жалкое зрелище. Кто он этот чудной бородатый мужик? Самый главный бандит среди всех бандитов, наводящий ужас на блатной мир, потому что всегда убивает конкурентов страшными летающими матрасами? Обычный подставленный лох в изящно придуманной операции? Да нет же, скорее всего просто неудачник, вхлопавшийся в жуткую историю и теперь удирающий в ужасе и отчаянии.
Был такой знаменитый фильм у Рене Клемана "Бег зайца по полям". Там несчастный герой Трентиньяна все бежит, бежит куда-то, усложняя, запутывая собственную судьбу, наживая все новых и новых врагов. Куда он бежит? Зачем? Ведь все равно убьют. Убьют. Конец один.
И разве она сама не такой же жалкий подранок, шарахающийся от выстрелов и собачьего лая? Разве это она охотится на Седого? Может быть, все-таки Седой на нее?
Конечно, рыжая девочка Таня – не просто заяц, а заяц хищный, зубастый, можно сказать, тяжеловооруженный заяц. Но под любыми латами все равно продолжает биться, маленькое, живое и очень уязвимое сердечко. А снаряды и бомбы ложатся все ближе, ближе, уносят из жизни самых дорогих людей. Только она стоит посреди кошмара гордо, напружинив мышцы, поводя стволом тяжелого автомата, как супергероиня голливудского боевика. Она, Верба, заговоренная.
Это ей Анжей, что ли, сказал? Да нет, наверно сама придумала. Причастная, заговоренная – детский сад, романтика сопливая. И если раньше помогали внезапно разорвавшиеся мины, таинственные видения, неожиданно возникшие люди и пробки на улицах, то теперь ее союзниками стали летающие матрасы. Очевидно, следующими придут на помощь простые плечистые санитары. Да и как иначе? Охота продолжается. Не пропустите, господа! Последний самый интересный тур королевской охоты!
В минувшую среду она позвонила Дедушке. По самому прямому из всех прямых телефонов. Когда соединяли с этим номером, трубку не брала даже Лаура, даже Корнелио, даже Сиропулос. Отвечал лично Фернандо Базотти, или не отвечал никто.
"Какого черта, – подумала Верба, – я столько лет хожу вокруг да около, словно кота за хвост, тяну безумное расследование, пользуясь неограниченными полномочиями, предоставленными мне службой Икс, а шеф этой самой службы сидит в Майами, знает намного больше всех и загадочно молчит, ожидая, пока я, карабкаясь по отвесной стене днем и ночью без перерывов на еду и сон, ломая ногти, сбивая в кровь колени, пока я, наконец, залезу на эту вершину, и с нее откроется вид на очередную америку – какого черта?!
Это Сергей вносил ужасную путаницу в наши отношения. Теперь все будет проще. Я приду и скажу: "Базотти, или ты рассказываешь мне все, или я больше на тебя не работаю".
Верба летела в Майами, как восемь лет назад, через Нью-Йорк. Даже погода была такая же: в Новой Англии дождь, во Флориде – солнце. Только Ясеня теперь не было. С ней поехали Леша и Марат. Все дела вместе с ключами от кабинета и сейфа на Варшавке она передоверила полковнику Борисову (первая категория причастности), отдельные поручения оставила Катюхе, а о том, куда едет, вообще сообщила лишь Тополю.
– Что случилось? – спросил он.
– Ничего.
– Зачем тогда старика тревожить? Опять решила прошлое ворошить?
От того, что он так сразу догадался, Верба вспылила:
– У меня, между прочим, номер второй, а у тебя третий. Первого нет в живых, некому меня контролировать. И перед тобой-то уж я точно отчитываться не обязана.
– Дура, – только и сказал Тополь.
Наверно, и вправду дура.
Дедушка принял ее у себя дома, на новой вилле со странным названием "Фантазма", то есть "Призрак", если по-русски. Дело шло к ночи, и он распорядился подать ужин на двоих в спальню(!), потом отпустил охрану, включая Бенжамино, отпустил Корнелио, Сиропулоса и Лауру. Лешке с Маратом отвели до утра небольшой гостевой флигель. И в огромном доме остались двое – Верба и Дедушка. Это было непривычно и чуточку жутковато.
Спальня Базотти вполне сгодилась бы под казарму для мотострелкового полка средней укомплектованности. Гигантский, три на три, сексодром под балдахином внушал уважение, но не давал ощущения уюта, голубовато-зеленые, словно лесные дали, стены одновременно манили и настораживали, немыслимо узорный паркет из дерева всех оттенков от лимонно-желтого до бордово-красного и почти черного, ошарашивал, подлинники Джотто, Станционе, Каналетто в огромных тяжелых рамах вписывались в интерьер вполне органично, а вычурная темно-зеленая с золотом бархатная мебель работы мастеров Бог знает какого века вызывала желание к каждому креслу прикрепить табличку "Руками на трогать!" на трех языках.
Небольшой столик на двоих был накрыт тут же. Верба все еще не могла избавиться от ощущения, что попала в музей. А стол? Ну, что ж, где у нас только не было застолья? Музейные работники, скажем, в канун октябрьских, тоже отмечали в трудовом коллективе на рабочем месте. Может, благодаря этой совковой ассоциации, а может, оттого, что настраивалась на разговор в совсем другой обстановке, Верба, не дожидаясь приглашения, села и отхлебнула из бокала.
– О-о! – сказала она непринужденно и по-русски. – Винишко что надо.
Базотти улыбнулся. Стараясь соответствовать, сделал то же самое: сел и пригубил вина. Потом поставил бокал и пристально посмотрел на Вербу.
– Татьяна, дорогая, я давно, очень давно ждал этого момента. Я знал, что ты позвонишь мне и приедешь одна.
О, как чисто и правильно он говорил по-русски! Верба почувствовал, что это одна из тайн Дедушки еще при первом знакомстве с ним. И вот – второе знакомство. Да, именно так: второе знакомство.
– Выпьем за эту встречу, – предложил Базотти.
Тоненько-тоненько прозвенел хрусталь под зелеными сводами спальни. Татьяна сделала глоток, другой, третий и поняла что надо допивать.
– Моя жена Рафаэла умерла семнадцать лет назад, – сообщил Базотти.
Разговор принимал неожиданный оборот, но это обрадовало Вербу: Дедушка редко рассказывал о себе, но сегодня ей нужна была от него как раз предельная откровенность.
- Предыдущая
- 107/125
- Следующая
