29 отравленных принцев - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/76
• Следующая

– В десять ноль-ноль, – ответил Поляков.

– А Воробьева во сколько пришла сегодня на работу?

Катя поймала его взгляд – отчужденный, настороженный, тревожный. «Я ведь даже фамилию у него не спросила, просто озвучила: Воробьева, словно я все давно знаю, – подумала Катя. – Он что же, из-за этого так забеспокоился?»

– Воробьева… Лена, она пришла, как обычно для дневной смены, к половине десятого, – сказал Поляков, – она неважно выглядела с утра. Я даже спросил, хорошо ли она себя чувствует. Она ответила, что ей нездоровится, но что это бывает в ее положении.

Катя не успела уточнить, про какое положение говорит шеф-повар, – с улицы донесся вой милицейской сирены. Приехал Колосов, а с ним – опергруппа: сыщики, эксперты из главка и коллеги с Петровки. На Петровку в отдел убийств Колосов звонил сам – фактически «Аль-Магриб» был столичной территорией, и действовать без участия московских товарищей было неэтично и противозаконно.

Катя сразу же скромненько стушевалась, отошла на второй план. Колосову сейчас не стоило мешать. Он должен был сам оценить ситуацию и разобраться в произошедшем. Он умел действовать в таких передрягах, быстро напускал на себя вид самого главного начальника и обожал все и всех брать под свой личный контроль. Ну и флаг ему в руки.

Осмотр шел четыре часа. Затем труп Воробьевой увезли в морг, куда срочно выехала эксперт-криминалист Заварзина. На кухне, в официантской, в подвале, где стояли контейнеры с мусором, на заднем дворе ресторана продолжался обыск. Клиентов опросили, записали адреса и фамилии и выпроводили вон, персонал оставили. Анфиса и Мохов уехали одними из первых. Катя сама проводила подругу до дверей, коротко попрощалась: «Я тебе позвоню». «Я сама тебе позвоню», – сказала Анфиса. В глазах ее застыло странное выражение: страх, ожидание и любопытство. И еще что-то, Катя затруднилась прочесть это, а может быть, и не хотела пока читать, догадываться, что там было в открытой книге Анфисиной души.

Кате было бы проще, если бы Анфиса была просто посторонней. А вот эксперту Заварзиной Катя позвонила сама, уже из родного кабинета на Никитском, куда добралась наконец измученная и усталая до крайности. Вопрос к эксперту был один: какой результат?

– Таллиум сульфат, – коротко сообщила Заварзина, – на этот раз большая доза. Время попадания яда в желудок и пищевод – 7–7.30 утра. Я, если признаться, и ждала, и боялась вот этого самого – повторного применения. Почему я, Катерина, тогда тебе и позвонила, чтобы ты подключилась. Дела об отравлениях у нас, к нашему большому счастью, редки. Но они имеют одну очень нехорошую особенность.

– Какую, Валентина Тихоновна? – спросила Катя, хотя догадывалась.

– Одной смертью обычно никто не ограничивается. Бывает несколько применений, несколько смертей. Яд – ведь это не нож и не пистолет. Его очень легко пустить в ход, если он у вас под рукой. Дать яд жертве – полдела, гораздо сложнее бывает достать его. Ты меня слушаешь, Катерина, что примолкла?

– Я слушаю, – вздохнула Катя.

– Я тут справки наводила по поводу таллиума сульфата. Это промышленный препарат, область его применения не так уж и широка. Применяют его в основном на предприятиях, связанных с приборостроением и точной оптикой.

– В астрономии, что ли? – упавшим голосом спросила Катя. – Телескопы промывают?

– Ну, возможно, а также в оптике и фотоделе.

– Вы хотите сказать, что такой яд мог достать фотограф? – Катя почувствовала, что сердце ее тревожно екнуло.

– Его мог достать тот, кто профессионально занимается фотографией. Но все дело в том, что таллиум – это не цианид и морфий, про которые слышали все, кто читал романы Агаты Кристи. Это высокотехнический препарат. А в нашем случае вряд ли обошлось без химика-специалиста или, по крайней мере, без человека, который непосредственно работает с этим веществом на производстве и хорошо осведомлен о его составе, действии и, главное, дозах, являющихся смертельными.

– А как, по-вашему, можно достать такой яд?

– А как сейчас достают пластит, тол, обогащенный уран? – невесело усмехнулась Заварзина. – Что угодно сейчас можно достать и украсть за деньги и за большие деньги.

– А с каким продуктом Воробьева могла получить яд?

– Мы проведем повторное гистологическое исследование, результаты будут только завтра.

– А что сказал патологоанатом – она была беременна, ведь так?

– Да, это установлено. Срок примерно шесть с половиной недель. Она вообще кто такая, где работала?

– Она работала официанткой в том же ресторане, где отравили Студнева, – сказала Катя.

– Колосов, надеюсь, уже приостановил работу этого ресторана? – тревожно спросила Заварзина.

– Не знаю, он еще не вернулся. Наверное.

– О чем он, интересно, думает? У нас уже два случая применения опаснейшего яда на предприятии общественного питания! А если мы имеем дело с каким-нибудь маньяком, что тогда? Кого он завтра отравит? Я, конечно, не знаю деталей дела… Катерина, ну-ка давай, не темни, ты всегда все знаешь. Ответь, Колосов установил мотив убийства Студнева?

– Еще нет, там несколько версий, – замялась Катя, – и все очень смутные, ничего конкретного. Скажите, Валентина Тихоновна, а это могла сделать женщина?

– Что сделать? Отравить? Да легко. При условии, что она имела доступ к этому препарату. И еще, я об этом уже говорила в прошлый раз – таллиум имеет привкус, его можно дать жертве только в такой пище, где этот привкус будет чем-то заглушен. Этот ресторан, он какой? Какая там кухня?

– Марокканская, – ответила Катя, – сложные специи. Я сегодня как раз имела возможность убедиться, какое там все необычное на вкус, экзотическое и острое.

– Ты там что-то ела?

– Да, – ответила Катя. – А что? Что вы хотите этим сказать, Валентина Тихоновна?

– Ничего. Но все же… нет, ничего, не волнуйся.

– Да я не волнуюсь, я понимаю, что надо ждать шесть часов, – невесело пошутила Катя, – я справлялась у персонала – ресторан открывается в десять, Воробьева приехала на работу как обычно, к половине десятого. Если ее отравили в начале восьмого утра, как вы говорите, это не могло произойти в ресторане. Мы будем устанавливать, где она была утром – дома или еще где-то. Колосов, я думаю, как раз этим сейчас и занят.

– Я все понимаю, – Заварзина вздохнула, – но все равно передай Никите Михайловичу, что я настоятельно требую, чтобы он принял меры к временному приостановлению работы ресторана до выяснения всех обстоятельств. Если надо будет, я сама в санэпиднадзор позвоню.

– Да, конечно, – согласилась Катя, – кто теперь туда обедать пойдет? Только не я.

Во время осмотра Колосову не давала покоя одна-единственная мысль: что же именно искать, что изымать? Труп Воробьевой он осматривал лично. Гнал от себя все скоропалительные выводы, но признаки были все те же: сведенные судорогой мышцы, прикушенный в агонии язык, кровоизлияние в области глазных яблок и век. Трудно было поверить, что это обезображенное агонией тело принадлежит женщине, с которой он, Колосов, беседовал здесь же, в ресторане, какие-нибудь сутки назад. Никита вглядывался в мертвое лицо, ища в нем знакомые черты, и не находил их – лицо, казалось, принадлежало совсем другому, незнакомому человеку. Только светлые волосы были все те же, но и они выглядели теперь, как фальшивый чужой парик, да черные босоножки были знакомы – изящная кожаная плетенка на высокой шпильке. Вчера эти самые босоножки тоже были на Воробьевой. Они ей очень шли, и Колосов во время допроса официантки нет-нет да и косился на ее стройные, длинные, загорелые ноги.

А сейчас… Никита отвел глаза от трупа. Сейчас ноги в знакомых босоножках были ужасны, и тело было тоже ужасно на вид, как и любая мертвая плоть, в одночасье превратившаяся в пустую, застывшую в трупном окоченении оболочку, уже охваченную разложением и тленом.

Трупом после Никиты занялись патологоанатомы. А сам он должен был наконец решить для себя, что именно вот сейчас, в данную минуту, в первую очередь надлежит искать в этом ресторане. Какие образцы надо изъять для Заварзиной и как их выбрать правильно.

• Предыдущая
• 31/76
• Следующая