Флердоранж – аромат траура - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/76
• Следующая

– Меня тошнит и живот схватывает, – Валентин Журавлев страдальчески сморщился. – А вы из милиции? Ко мне? А почему ко мне?

– Потому что у нас к вам есть вопросы, – сказал Никита, внимательно его изучая. – Вам девятнадцать исполнилось?

– Да, в мае.

– Извините, сын ваш давно уже совершеннолетний, и мы бы хотели поговорить с ним наедине, – Никита обернулся к Журавлевой.

Марина Ткач, захватив сигареты, тут же вышла. Журавлева помешкала, но затем тоже покинула гостиную и прикрыла за собой дверь.

– Что с животом-то, а? – спросил Колосов, когда они остались одни.

– Не знаю. Болит.

– Не приступ ли медвежьей болезни, часом?

– Чего? – Валентин Журавлев вскинул голову.

– Милиция на порог, а ты со страха в клозет?

– Почему со страха? Чего это мне вас бояться? С какой стати?

– Ну это уж тебе виднее, с какой стати, – Колосов смотрел на парня. Да, пожалуй, эта Марина права: типичнейший маменькин сынок. На такого и давить не надо – сразу поплывет, если что.

– Я ничего не сделал, чтобы мне вас бояться, – сказал Журавлев. – А с желудком у меня вообще с детства проблемы. Несварение бывает. Спросите у матери.

– Ты священника из церкви в Воздвиженском когда видел в последний раз? – Никита решил переходить к сути дела.

– Священника? Которого убили – отца Дмитрия?

– Да, которого убили. Так когда?

– Он на той неделе к нам сюда приезжал. Патрон… то есть Салтыков, его приглашал. Тогда и видел.

– А еще когда? В четверг, в день убийства, ты днем к отцу Дмитрию приходил?

– Я? Днем? Никуда я не ходил.

– Тебя свидетели видели, Валя.

– Меня? Какие свидетели?

– Какие надо, такие и видели, – парировал Кулешов. – Чего ты там делал, у отца Дмитрия?

– Да не был я у него! И в церкви не был, – Журавлев посмотрел в глаза Колосову и вдруг согнулся, приложил руку к животу. – Вот черт, опять… Не был я там. Я дома был, здесь. У матери спросите.

– Ну мать, Валя, что хочешь скажет ради тебя. На то она и мать тебе, – Никита вздохнул. – Значит, категорически отрицаешь, что приходил к отцу Дмитрию в четверг примерно около часа дня и шел с ним до автобусной остановки?

– Да не ходил я никуда. Эти ваши свидетели лгут или ошибаются. Вы их давайте сюда. Чего они вас в заблуждение вводят? Давайте их сюда, я их сам спрошу, когда это они меня видели? Где?

Колосов усмехнулся.

– Ну ладно, не разоряйся так, – сказал он примирительно. – Не был – разберемся. Ты мне тогда вот что скажи…

– Ой, подождите, не могу, – Журавлев схватился за живот. – Я сейчас!

Он вылетел из гостиной как пушечное ядро – и наверх по лестнице!

– Что, что здесь такое? – в гостиной тут же очутилась Долорес Дмитриевна.

– Ничего страшного. Снова расстройство желудка, – ответил Никита. – Беречься ему надо. Особенно в таком нежном возрасте. В армию вот забреют – не очень там вот так с расстройством побегаешь из строя.

– Ох, не говорите мне про армию. У него отсрочка.

– Тогда у меня другой вопрос: припомните, днем в четверг где находился ваш сын?

– Валя? В четверг? А где он мог находиться? Здесь, конечно, в Лесном. Это вы про день убийства спрашиваете, – очки Долорес Дмитриевны гневно сверкнули. – Понятно. Вот оно значит как. Где мальчик находился… Дома он находился. Мы все были тут. Вечером поздно видели, как туда-сюда милиция ваша ездила. А что толку, что вы ездили? Поздно было уже ездить-то. Вы вот, уважаемый, – она обернулась к Кулешову, – вы ведь начальник тут. Так что же сотрудники ваши так скверно работают? Убили настоятеля храма, уважаемого, пожилого человека, а вы… Вы палец о палец не ударили, чтобы нас здесь как-то защитить! Мы тут одни в музейном комплексе – хоть кто-то из ваших сотрудников поинтересовался, как мы тут, что? По вечерам темень, хоть глаз коли, фонарей и в помине нет, дороги не освещаются. С автобуса идешь в темноте, со станции идешь тоже в темноте. Милиции вообще нет нигде. Я, например, с мая тут живу, а кроме вас, никого не видела!

– Ну вот мы перед вами, – сказал Никита.

– Поздно, молодой человек, – Долорес Дмитриевна покачала головой. – Поздно хватились. Тут уже до того доходит, что вот решетки снова хотим в Лесном на окна ставить. Боимся! Роман Валерьянович понять не может – зачем, почему? У них во Франции такой дикости, наверное, с эпохи Столетней войны нет!

– Ну и оставался бы в своей Франции, – буркнул Кулешов. – Что вы все с претензиями к нам? Мы, между прочим, тоже не…

Но тут у него сработал мобильный. Он коротко ответил и стал слушать, лицо его менялось – светлело и одновременно ожесточалось.

– Готово дело, стриптизника нашего мои орлы взяли, – шепнул он Колосову.

– Мячикова? Да ну? Где?

– Недалеко от станции, на дороге. Вроде сопротивление оказал, вырывался. Едем в отделение?

Колосов посмотрел на разгневанную Журавлеву. Она, как ему казалось, словно наседка защищала, прикрывала от них крыльями девятнадцатилетнего цыпленка своего, утонувшего в европейски отделанном ватерклозете.

– К сожалению, нашу беседу придется отложить. Нам пора ехать, – сказал он как можно вежливее. – Но мы еще вернемся. Когда, вы сказали, появится Салтыков?

– Сегодня вечером. Возможно. Только вряд ли он сумеет уделить вам время. У нас много дел запланировано в связи с реставрационными работами, – Журавлева поджала губы.

Когда они шли к милицейскому «уазику», она смотрела вслед им из окна. А из парковой аллеи доносился рев мощного двигателя: в Лесное пригнали экскаватор. Земляные работы в парке шли полным ходом.

То, что гражданин Мячиков Кирилл Федулович, как значилось в анкетных данных, не пользуется бешеным успехом у женщин, Никите стало ясно с первого взгляда.

В тесной, пропахшей мокрыми кожанками дежурке отделения милиции было не повернуться: Мячикова охраняли «от самого себя» двое молоденьких патрульных и сам дежурный. Его помощник, чертыхаясь, рылся в аптечке – искал йод, чтобы прижечь укушенный в пылу задержания гражданином Мячиковым палец.

– Сопротивление оказал, товарищ майор. А здесь из окна пытался кинуться, – тоном ябеды доложил Колосову дежурный.

– Так у вас же тут первый этаж, – хмыкнул Никита. – Откуда его доставили, со станции?

– Нет, случайно вышло – патруль в населенный пункт Торопцы следовал на машине. Сигнал у нас был о незаконной продаже алкоголя. А тут видят – человек впереди идет по дороге. Заметил милицейскую машину и в кусты сиганул. Ну они решили документы проверить. Бдительность у нас среди личного состава всегда на должном уровне, – дежурный обменялся взглядом с Кулешовым. – Ну вот, значит, задерживать стали, а он в драку. Пришлось скрутить и доставить сюда. Оказалось, личность нам всем очень хорошо известная, – дежурный покосился на сидевшего между патрульными гражданина Мячикова. – Вы только гляньте, товарищ майор, у него ж под пальто ничего нет. А ширинка вовсе не застегивается – он себе все пуговицы оттуда срезал.

Мячиков с презрением посмотрел на дежурного. Вслух он не произнес ни единого слова, но губы его зашевелились. И по ним прочесть было нетрудно: мать вашу так и разтак!

– Я с ним сам потолкую, – сказал Колосов Кулешову, подошел к Мячикову, поднял его за шиворот, так как тот упирался изо всех сил, и повлек в «предбанник», где задержанных подвергали личному досмотру и оформляли. – Ну-ка, красавец, пойдем со мной.

– Руки, руки, руки прочь от нас! – шипел Мячиков, пытаясь лягаться. – Нам к произволу и поклепу не привыкать, мы так просто не сдаемся!

Колосов бережно опустил его на стул в «предбаннике», толкнул дверь ногой – захлопнул, чтобы не беспокоили. Сам сел на угол стола, закурил, протянул сигареты и Мячикову.

– Отраву не употребляем, – коротко бросил тот.

Никита разглядывал его с неподдельным любопытством. Про эксгибиционистов, как злостных нарушителей закона и приличий, можно прочесть в любом учебнике по судебной психиатрии, а вот увидеть этих отпетых созданий вживую удается не так уж и часто. Кого-то этот типчик ему сильно напоминал. Хлипенький, белобрысенький, с цепкими ручками, острым птичьим носом, костистым редковолосым черепом, голыми, почти лишенными ресниц красными веками.

• Предыдущая
• 25/76
• Следующая