Флердоранж – аромат траура - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 66

• Предыдущая
• 66/76
• Следующая

– Ну интересно же, расскажи. Вам интересно, правда? – наклонился Валя Журавлев к Кате.

Она почувствовала исходивший от него запах пива – едва уловимый. Видно, молодое поколение этого дома спасалось от тягостной атмосферы своими средствами: ребята явно уже успели раздавить по банке «Туборга».

– Леша, расскажите, – поддержала Катя. – Если, конечно, вам это не тяжело.

Валя Журавлев убавил звук телевизора.

– Мне сейчас кажется, что все это было не со мной. Представляете, я сидел с настоящим психом, – Изумрудов скривил губы. Были они у него, как заметила Катя, пухлые и чувственные. – Я даже решил сначала, что он раньше в этой нашей больнице лечился, в дурдоме. Тварь редкая. Целыми днями рассказывал мне, как он перед здешними тетками голым, без трусов по улице бегал. Раздевался и пугал до полусмерти.

– Извращенец, – согласился Валя Журавлев. – А за что он сидел?

– Мне показалось, его за убийства арестовали.

– За убийства? – Валя покачал головой. – Ни фига себе. Во дают. А тебя тогда за что же? Где логика-то? Где у ментов мозги? Нету мозгов. Меня знаете как в прошлый раз допрашивали? – живо обернулся он к Кате. Было видно, что он рад любому новому собеседнику, чтобы поделиться, посплетничать.

– Как? – спросила Катя с искренним любопытством.

– Да круто, вот как, – Журавлев усмехнулся. – У меня живот пополам скрутило в тот день. Отравился я какой-то дрянью. С унитазом в обнимку все утро провел. Думаете, менты мне посочувствовали? Ни фига! Приехали двое – вот такие шкафы. Под потолок. Вытащили меня из туалета, давай вопросы мне бросать – что да как. А я чувствую – не могу, кончаюсь. Больше всего боялся – повезут они меня к себе, в отделение, как говорили, а я и уделаюсь весь по дороге. Ну тогда вообще – бери веревку и вешайся.

– Но все обошлось? – спросила Катя.

– Обошлось, но нервы мне как струны надорвали, – Журавлев потянулся к газете, которую Катя вытащила из сумки и словно невзначай положила на самое видное место. – А это что у вас? «Новости»? А я думал, с программой передач…

– Это для вашего Романа Валерьяновича, – пояснила Катя. – Там статья большая о том самом ЧОПе, что вас охранять будет.

– Меня в камере день и ночь сторожили, – голосом бывалого человек изрек Изумрудов. – То в «глазок» глянут, то кормушкой брякнут. А я все равно каждую ночь не спал. Боялся, что псих этот, Мячиков, сокамерник мой… Ну он же извращенец, мало ли что такому в голову придет, правда? И кого когда еще охрана спасла?

– А он что, Леха, к тебе действительно приставал? Домогался? – спросил Журавлев.

– Пошел ты. Я б ему так домогнулся – устал бы кувыркаться, – Изумрудов стиснул кулак. – Но все равно неприятно. Такая тварь заразная… Нет, что вы там ни говорите, а в тюрьме ничего хорошего нет, – он хотел подняться, но Катя удержала его:

– Леша, побудьте с нами, не уходите. Я вот сижу здесь и вспоминаю, как тогда, в тот вечер, покойная Марина Аркадьевна тут так же, как мы, сидела. Вот жизнь какая, а? Валя, вы, кажется, тоже тогда тут с ней были?

– Был, – Журавлев кивнул. – Она такая грустная стала… Знаешь, Леха, когда патрон тебя выручать помчался, она так что-то расстроилась, так расстроилась… Прямо сама не своя была. Я ей говорю: вам ли переживать из-за… В общем, забила бы на вас с патроном, и все. И кранты.

– Она была на редкость красивая женщина, – заметила Катя.

– Да, – Журавлев снова кивнул. – Я таких никогда раньше не видел.

Катя хотела пошутить: мол, какие твои годы – еще увидишь, встретишь, но ее внимание отвлек Изумрудов. Он взял газету, лениво пролистал ее и остановился на том самом объявлении о «купоне счастья».

– Журавль, смотри, – сказал он через мгновение. – Надо же… А давай напишем, а?

– Кому? – Валя Журавлев с любопытством уткнулся в газету. Прочел, поморщился, усмехнулся. – Этой ясновидящей Андромеде?

– А что? Обещает: исполню семь желаний. Бесплатно.

– А у меня семь не наберется. Одно есть. Ну, может, два, – Валя Журавлев отбросил газету. – Пишут же такую ересь.

– А вдруг? – Изумрудов расправил газету. – Скучно ведь. А так что мы теряем?

– Ничего мы не теряем. Но ведь обман все это, пошлый обман… Это ведь на почту надо тащиться, купон отправлять. И потом конверт искать, ножницы – вырезать, – Журавлев лениво потянулся.

– Сейчас я найду ножницы, – Леша легко сбросил свое гибкое, тренированное тело с дивана. – Хоть как-то оттянемся, а то такая скука… Эти еще играют, пиликают, – он подошел к окну, посмотрел на играющий квартет. – Козлы… Тоже мне Паганини выискались…

– А по-моему, мальчики очень одаренные, симпатичные, – заметила Катя.

– Вот и я тебе сказал – симпатяги, – усмехнулся Валя Журавлев. – Патрон умеет выбирать.

– Козлы… Ладно, сейчас ножницы принесу. Только, чур, я первый заполняю, желания мои.

– Да пожалуйста, – усмехнулся Валя.

Через пять минут они уже снова листали газету, вырезали купон, пересмеивались, толкали друг друга. Это было что-то вроде новой игры, и они отдавались ей азартно, совершенно по-детски. И так заразительно, что и Катя не выдержала, присоединилась. Начали вслух читать список желаний, обсуждали каждое:

– Не пишите вот это «хочу выиграть на бегах» – это ведь надо на ипподром ехать, – говорила Катя. – Иначе не исполнится.

– Точно, к черту ипподром… Леха, пиши лучше вот это: «Хочу выйти замуж за бизнесмена», – Валю душил смех.

– Пошел ты. Журавль, я тебе сказал…

– Что за шум? Ребята, чем вы тут занимаетесь? Во что-то играете?

Катя, Валя, Леша оторвались от «купона счастья» – в дверях гостиной стояла Долорес Дмитриевна и… Михаил Платонович Волков. Катя от неожиданности растерялась – кого-кого, а доктора Волкова увидеть здесь, в Лесном, в доме, она не ожидала. И не была готова к такой встрече. К такой несвоевременной и досадной встрече, грозящей проколом, провалом!

– Добрый день, молодые люди, – поздоровался Волков и… остановил свой взор на Кате. Он узнал ее – в его темных глазах сверкнула недобрая лукавая искорка.

– Вот познакомьтесь, это мой сын Валентин, – сказала Долорес Дмитриевна. – Это вот Алексей, да вы их знаете, видели уже. А это Екатерина…

– Сергеевна, – Катя ждала немедленного и неминуемого разоблачения. Краха всех оперативных надежд.

– Очень, очень приятно. Рад познакомиться, – темные огоньки в глазах Волкова так и мерцали. – Вы тоже музейный работник, надо думать? Реставратор?

– Я юрист, – ответила Катя. – А вы…

– Я приехал выразить самые искренние соболезнования Денису Григорьевичу Малявину. Узнал, что он здесь. Такой непоправимый удар, да… Я только сегодня из Москвы, – Волков обернулся к Долорес Дмитриевне. – И надо же, за несколько дней столько перемен… В поселке все только и говорят об этом новом убийстве.

– Вы не представляете, что мы пережили и переживаем, – Долорес Дмитриевна вздохнула. – Мы так давно с вами не виделись, Михаил Платонович. Моя Наташа о вас говорила. Бедная, бедная моя Наташа…

– Ну не надо, успокойтесь, не надо плакать. – Волков бережно поддержал Долорес Дмитриевну. – Пойдемте к Денису Григорьевичу… Я не мог не приехать… соседский долг…

– Они с Романом Валерьяновичем в парке музыкантов слушают.

– Отменные музыканты. Я обратил внимание – возможно, это то, что сейчас нужно нам всем. Психологическая, эмоциональная разгрузка… отдых нервной системы… Лесное снова потихоньку оживает. Жизнь возвращается, несмотря ни на что. Это хорошо, это радует. А что, работы на берегу пока не ведутся?

– Нет, все встало, – голос Долорес Дмитриевны доносился уже из холла, – похороны, милиция. Какие уж тут реставрационные работы?

– Я слышал – в поселке говорят: было найдено что-то не совсем обычное под фундаментом павильона «Версаль»? – Голос Волкова, уводимого Долорес Дмитриевной, доносился уже совсем тихо.

– Что-то нашли, но мы еще не совсем поняли, что это – обычная промоина, яма, погреб или же…

Ушли.

– Это кто же такой? – спросила Катя Валю Журавлева.

• Предыдущая
• 66/76
• Следующая