Готическая коллекция - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 63
- Предыдущая
- 63/69
- Следующая
– А та девочка? – Марта спросила это очень тихо. – Ее это тоже не колышет? Больной ребенок… Я тебе сама о ней все рассказала. Ты так жадно слушал, Гриша… Боже, я даже сейчас помню твое лицо, как ты слушал. Я так торопилась все рассказать тебе, потому что испугалась, как дура… Торопилась поделиться, переложить, как прежде, свой страх, свою боль на эти могучие, надежные плечи.
– Марта, родная моя!
– О, как ты жадно меня слушал. И смекал, да? Ты снова испугался за нас, да? И сразу же заторопился ехать, заторопился по делам… Помнишь, еще не успел забыть? Позавчера днем?
– Ну да, да! Но что мне оставалось? Девчонка шлялась по берегу. Клянусь, я бы пальцем до нее не дотронулся. Я даже не видел ее… там не видел… А она подглядывала, шпионила, эта маленькая сучка! Марта, не смей на меня так смотреть! Слышишь, прекрати, не смей! Ты не смеешь меня осуждать за ее смерть. Ты! Да ты же сама… Да, я утопил эту психованную сучку, чтобы она больше не вякала о том, чего все равно не могла понять своими недоразвитыми мозгами. Да, я ее убил, потому что у меня не было выбора. А ты? Ты убила свое родное дитя… ты… ты его прикончила вместе с этим своим ублюдком-спасателем!
– Зачем тебе нужны были новые документы? – Голос Марты был тихим и прерывистым, словно ей мешало говорить удушье. – Зачем тебе потребовалось менять имя, бежать?
Катя медленно, очень медленно двинулась вперед. Так. Они в спальне за дверью. Он с ней. И у него наверняка какое-то оружие. Но до тех пор, пока не откроешь дверь, не увидишь ни ножа, ни пистолета. Ни кастета, ни топора. Впрочем, топор в руках маньяка – это только когда крутят очень, очень, очень страшное кино. А здесь…
Сиреневый ковер под ногами был мягким и пружинил, как мох, скрадывая звук шагов. Катя безнадежно оглядела холл – вазы на столиках, лампы, свечи. Нет даже камина – ни кочерги, ни тяжелых щипцов для дров. Тяжелых, увесистых. Марта швырнула в него цветочным горшком с пунцовым бальзамином. Грозное оружие, слону – дробина… А тут и цветов-то нет… На светло-лиловом диване среди подушек что-то темнело. Какой-то предмет.
– От кого ты бежал? Ответь! Что ты натворил там такого, что пришлось убегать и менять имя? – Марта, еле справляясь с удушьем, спрашивала, спрашивала.
Катя нагнулась – на диване лежала телефонная трубка. Она подняла ее, включила, не веря ни во что: провода обрезаны или оборваны. Ведь так, именно так всегда и бывает, когда крутят очень, очень страшное кино и вот такие истории идут к развязке…
В трубке запульсировали гудки. Телефон работал. Как ни в чем не бывало.
– От кого ты скрывался, что ты натворил?! – Марта уже кричала. И в голосе ее теперь звенело бешенство. Не отчаяние, не страх, не боль, а бешенство, ярость оскорбленной, раненной в самое сердце женщины, матери. – Что ты сделал там, откуда бежал? Отвечай мне! Кого ты убил там?!
– Замолчи!
Катя набрала номер. Ей почти сразу же ответили. Так было странно слышать тот голос в трубке и этот за дверью:
– Замолчи! Тварь! Замолчи!
– Кого ты прикончил там? И сбежал сюда? А потом начал и тут резать, калечить, терзать, убивать!
– Замолчи!
Сукновалов взревел, Марта захрипела. Катя ринулась вперед и распахнула дверь. В руке ее была только телефонная трубка. Телефон работал, и на том конце еще не дали отбой.
Они были на кровати. Сукновалов повалил Марту навзничь, придавил всей тяжестью своего грузного тела и бешено, остервенело тряс ее за плечи, повторяя: «Замолчи! Замолчи!» Голова Марты моталась из стороны в сторону, она судорожно цеплялась за смятое шелковое покрывало, пытаясь вырваться.
– Отпусти ее! – крикнула Катя.
Он обернулся. Так стремительно, словно его ударили.
– Я все слышала. – Катя чувствовала, что ее язык примерзает к губам под его взглядом. – Мы… мы с Мартой условились… Я все время была тут за дверью… Вы не смеете больше… Я вызвала милицию. Они едут сюда… Они слышали все до последнего слова… Слышат сейчас. – Катя бросила трубку на постель.
В спальне было тихо, из трубки доносился тревожный и какой-то механический, неживой голос, точно говорил робот: «Алло, вы слушаете меня? Опергруппа выехала, алло! Оставайтесь на месте… Опергруппа выехала…»
Сукновалов отшвырнул Марту, спрыгнул с кровати…
– Григорий Петрович… – Катя, чтобы не пятиться, чтобы только не пятиться от него, влипла, впечаталась спиной в дверной косяк. Страха не было, нет. Бояться уже было нечего – он стоял перед ней. Было только очень холодно. И еще как-то пусто – словно уж все равно. – Григорий Петрович…
Он был безоружным. В руках у него, так же как и у Кати, как и у Марты, не было ничего – ни пистолета, ни ножа. Может быть, он просто не успел их достать? Или не хотел пачкать кровью это шелковое покрывало, этот сиреневый ковер, не хотел осквернять этот дом, что выстроил по своему желанию, своими руками? Он смотрел на Марту – она скорчилась в углу кровати растерзанная, заплаканная. Но сейчас она уже не рыдала. И не задавала никаких вопросов. Она приготовилась сражаться. Сопротивляться, биться с ним до последнего вздоха.
Сукновалов обогнул кровать. Катя замерла – вот сейчас… Его лицо в этот момент… Так хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть его, но…
В конце спальни была еще одна дверь. Сукновалов бросился туда.
Катя схватила Марту и потащила ее к выходу. Ноги ее подкашивались.
– Ты думаешь, он крюк для петли побежал искать? – угрюмо и совершенно спокойно спросила Марта. – Там через ванную выход в спортзал, а оттуда в коридор и в сауну, а там у нас еще один выход… дверь…
Они выскочили из дома. Лужайка была залита солнцем. Калитка по-прежнему распахнута настежь. Раздался визг шин по асфальту. Их опередили. «Мерседес» рванулся от дома, словно стартовал в небо.
Марта оперлась на ограду, повисла на ней в полном изнеможении. На свой старенький «Опель» она даже не смотрела.
– Уйдет! – Катя кинулась к машине. – Он же уйдет!
– На суше тут только одна дорога. – Марта снова говорила так, словно еле-еле справлялась с удушьем, – по морю – сколько хочешь. У него катер… наш катер вон там, у причала, – она вдруг всхлипнула и кивнула, но не в сторону залива, а в сторону едва видневшихся из-за сосен корпусов рыбокомбината.
Катя побежала на дорогу: ждать, пока приедет милиция, бессмысленно, Марта останется и все им расскажет. Надо бежать на причал, чтобы хоть кого-то предупредить, чтобы ему не дали уйти. По дороге со стороны Морского двигался грузовичок. Катя кинулась наперерез, не раздумывая. Это была «Газель», и «Газель» удивительно знакомая… За рулем сидел Илья Базис. Он тоже увидел Катю и резко затормозил.
Послышался рев сирены. Из-за сосен показалась еще одна машина – «газик» с мигалкой, мчавшийся на полной скорости. Не милицейский, привычно желто-синий, а буро-зеленый, военный. Он тоже затормозил, и из него выпрыгнули солдаты и офицер. Это был поднятый по тревоге пограничный наряд.
Небольшой белый катер стремительно пересекал бухту, направляясь в сторону литовской Ниды. Мещерский даже привстал в лодке: вот такое маневренное двухместное скоростное чудо он всегда провожал взглядом, в котором зависть соседствовала с восторгом. Катер был отличной машиной. И сейчас какой-то счастливец резвился на нем, выписывая на волнах лихие виражи.
– Глянь-ка. – Кравченко тоже вскочил, причем так стремительно, что едва не опрокинул лодку.
Со стороны маяка вслед за белым чудом мчался на полном ходу еще один катер – серо-стальной, военный.
– Береговая охрана, – определил Кравченко. – Браконьера, что ли, накрыли?
Белый катер шел на предельной скорости, и расстояние между ним и «охранником» увеличивалось.
– Не догонят. – Мещерский внезапно ощутил какое-то смутное беспокойство. Белая молния на воде больше не вызывала у него зависти и восхищения. Мещерский тревожно оглянулся на друга. – Почему это они за ним, а?
Кравченко вглядывался в даль.
– Один человек в катере, – сказал он. – На браконьера что-то не похоже.
- Предыдущая
- 63/69
- Следующая
